Неточные совпадения
Замечу, что мою мать я, вплоть до прошлого года, почти не знал вовсе; с детства меня отдали в люди, для комфорта Версилова, об чем, впрочем,
после; а потому я никак не могу представить себе, какое у нее могло быть в
то время лицо.
Впрочем, так буквально судить я тогда, вероятно, не мог; это мне теперь кажется, что я тогда так судил,
то есть уже
после события.
Что ж, он вдруг так был убит, что все грустил, так грустил, что ходит и на него глядеть нельзя, — и кончил
тем, что умер, почти
после полгода.
Меня утешало,
после всякого такого позора, лишь
то, что все-таки «идея» при мне, в прежней тайне, и что я ее им не выдал.
Но
после похорон девицы молодой князь Сокольский, возвратившийся из Парижа в Эмс, дал Версилову пощечину публично в саду и
тот не ответил вызовом; напротив, на другой же день явился на променаде как ни в чем не бывало.
Но Крафт имел все-таки уверенность, что компрометирующий документ будто бы попался в руки Версилова через близость
того со вдовой и с дочерьми Андроникова; уже известно было, что они тотчас же и обязательно предоставили Версилову все бумаги, оставшиеся
после покойного.
Однако сделалось по-моему: на
том же дворе, но в другом флигеле, жил очень бедный столяр, человек уже пожилой и пивший; но у жены его, очень еще не старой и очень здоровой бабы, только что помер грудной ребеночек и, главное, единственный, родившийся
после восьми лет бесплодного брака, тоже девочка и, по странному счастью, тоже Ариночка.
Бежал же я,
то есть хотел было бежать, уже месяцев пять спустя
после этих первых двух месяцев.
— Я привык. А вот что вижу вас у себя,
то никак не могу к
тому привыкнуть
после всего, что вышло внизу.
— Давеча я проговорился мельком, что письмо Тушара к Татьяне Павловне, попавшее в бумаги Андроникова, очутилось, по смерти его, в Москве у Марьи Ивановны. Я видел, как у вас что-то вдруг дернулось в лице, и только теперь догадался, когда у вас еще раз, сейчас, что-то опять дернулось точно так же в лице: вам пришло тогда, внизу, на мысль, что если одно письмо Андроникова уже очутилось у Марьи Ивановны,
то почему же и другому не очутиться? А
после Андроникова могли остаться преважные письма, а? Не правда ли?
Она быстро вырвала из кармана несколько кредиток, но пожилая (
то есть ее мать, как оказалось
после) схватила ее за руку...
Оказывается, что все, что говорили вчера у Дергачева о нем, справедливо:
после него осталась вот этакая тетрадь ученых выводов о
том, что русские — порода людей второстепенная, на основании френологии, краниологии и даже математики, и что, стало быть, в качестве русского совсем не стоит жить.
Одно только слово, — прокричал я, уже схватив чемодан, — если я сейчас к вам опять «кинулся на шею»,
то единственно потому, что, когда я вошел, вы с таким искренним удовольствием сообщили мне этот факт и «обрадовались», что я успел вас застать, и это
после давешнего «дебюта»; этим искренним удовольствием вы разом перевернули мое «юное сердце» опять в вашу сторону.
Я промолчал; ну что тут можно было извлечь? И однако же,
после каждого из подобных разговоров я еще более волновался, чем прежде. Кроме
того, я видел ясно, что в нем всегда как бы оставалась какая-то тайна; это-то и привлекало меня к нему все больше и больше.
— О, я не вам! — быстро ответил я, но уж Стебельков непозволительно рассмеялся, и именно, как объяснилось
после,
тому, что Дарзан назвал меня князем. Адская моя фамилия и тут подгадила. Даже и теперь краснею от мысли, что я, от стыда конечно, не посмел в
ту минуту поднять эту глупость и не заявил вслух, что я — просто Долгорукий. Это случилось еще в первый раз в моей жизни. Дарзан в недоумении глядел на меня и на смеющегося Стебелькова.
—
То такое, что
после всего, что было… и
то, что вы говорили про Версилова, что он бесчестен, и, наконец, ваш тон во все остальное время… Одним словом, я никак не могу принять.
Я до сих пор не понимаю, что у него тогда была за мысль, но очевидно, он в
ту минуту был в какой-то чрезвычайной тревоге (вследствие одного известия, как сообразил я
после). Но это слово «он тебе все лжет» было так неожиданно и так серьезно сказано и с таким странным, вовсе не шутливым выражением, что я весь как-то нервно вздрогнул, почти испугался и дико поглядел на него; но Версилов поспешил рассмеяться.
— Извольте принять! — крикнул он, весь багровый от гнева, — я не обязан стоять над вами; а
то после скажете, что не получили. Сосчитайте.
— И неужели же вы могли подумать, — гордо и заносчиво вскинул он вдруг на меня глаза, — что я, я способен ехать теперь,
после такого сообщения, к князю Николаю Ивановичу и у него просить денег! У него, жениха
той невесты, которая мне только что отказала, — какое нищенство, какое лакейство! Нет, теперь все погибло, и если помощь этого старика была моей последней надеждой,
то пусть гибнет и эта надежда!
После девятидневного беспамятства я очнулся тогда возрожденный, но не исправленный; возрождение мое было, впрочем, глупое, разумеется если брать в обширном смысле, и, может быть, если б это теперь,
то было бы не так.
Дело в
том, что, как только обнаружилось все о князе, тотчас
после его ареста,
то Лиза, первым делом, поспешила стать в такое положение относительно нас и всех, кого угодно, что как будто и мысли не хотела допустить, что ее можно сожалеть или в чем-нибудь утешать, а князя оправдывать.
Итак, что до чувств и отношений моих к Лизе,
то все, что было наружу, была лишь напускная, ревнивая ложь с обеих сторон, но никогда мы оба не любили друг друга сильнее, как в это время. Прибавлю еще, что к Макару Ивановичу, с самого появления его у нас, Лиза,
после первого удивления и любопытства, стала почему-то относиться почти пренебрежительно, даже высокомерно. Она как бы нарочно не обращала на него ни малейшего внимания.
О, с Версиловым я, например, скорее бы заговорил о зоологии или о римских императорах, чем, например, об ней или об
той, например, важнейшей строчке в письме его к ней, где он уведомлял ее, что «документ не сожжен, а жив и явится», — строчке, о которой я немедленно начал про себя опять думать, только что успел опомниться и прийти в рассудок
после горячки.
В
то утро,
то есть когда я встал с постели
после рецидива болезни, он зашел ко мне, и тут я в первый раз узнал от него об их общем тогдашнем соглашении насчет мамы и Макара Ивановича; причем он заметил, что хоть старику и легче, но доктор за него положительно не отвечает.
И одинокой-то вдовице оставаться
после супруга, подобно как бесприютной ластовице, — не малое испытание, а не
то что с пятерыми младенцами, которых пропитать нечем: последнее именьишко, дом деревянный, Максим Иванович за долг отбирал.
А мальчик хилый, с
того самого разу,
после побоев-то, кашлять стал.
— Потому что грех сей, самоубивство, есть самый великий из всех грехов.
То как же ангели его будут стречать
после такого греха?
Теперь сделаю резюме: ко дню и часу моего выхода
после болезни Ламберт стоял на следующих двух точках (это-то уж я теперь наверно знаю): первое, взять с Анны Андреевны за документ вексель не менее как в тридцать тысяч и затем помочь ей напугать князя, похитить его и с ним вдруг обвенчать ее — одним словом, в этом роде. Тут даже составлен был целый план; ждали только моей помощи,
то есть самого документа.
Со слезами негодования она поспешила к князю, и
тот, —
тот даже перещеголял Васина: кажется бы, мог убедиться
после рассказа, что уже ревновать теперь нечего; но тут-то он и сошел с ума.
— Ах да, — произнес он голосом светского человека, и как бы вдруг припомнив, — ах да!
Тот вечер… Я слышал… Ну как ваше здоровье и как вы теперь сами
после всего этого, Аркадий Макарович?.. Но, однако, перейдем к главному. Я, видите ли, собственно преследую три цели; три задачи передо мной, и я…
— Почему же ей не согласиться? А Бьоринг все-таки не возьмет без денег, а ты можешь ее лишить денег — вот она и испугается; ты женишься и
тем отмстишь Бьорингу. Ведь ты мне сам тогда в
ту ночь говорил,
после морозу, что она в тебя влюблена.
Я, впрочем, не такая уж трусиха, не подумайте; но от этого письма я
ту ночь не спала, оно писано как бы какою-то больною кровью… и
после такого письма что ж еще остается?
Она встала и вдруг исчезла за портьеру; на лице ее в
то мгновение блистали слезы (истерические,
после смеха). Я остался один, взволнованный и смущенный. Положительно я не знал, чему приписать такое в ней волнение, которого я никогда бы в ней и не предположил. Что-то как бы сжалось в моем сердце.
Я слушал действительно с болезненным недоумением; сильно выступала прежняя версиловская складка, которую я не желал бы встретить в
тот вечер,
после таких уже сказанных слов. Вдруг я воскликнул...
Мне дали тесную комнатку, и так как я всю ночь был в дороге,
то и заснул
после обеда, в четыре часа пополудни.
После проклятий, комьев грязи и свистков настало затишье, и люди остались одни, как желали: великая прежняя идея оставила их; великий источник сил, до сих пор питавший и гревший их, отходил, как
то величавое зовущее солнце в картине Клода Лоррена, но это был уже как бы последний день человечества.
За границей,
после долгого, впрочем, времени, он вдруг полюбил опять маму заочно,
то есть в мыслях, и послал за нею.
Затем… затем я, конечно, не мог, при маме, коснуться до главного пункта,
то есть до встречи с нею и всего прочего, а главное, до ее вчерашнего письма к нему, и о нравственном «воскресении» его
после письма; а это-то и было главным, так что все его вчерашние чувства, которыми я думал так обрадовать маму, естественно, остались непонятными, хотя, конечно, не по моей вине, потому что я все, что можно было рассказать, рассказал прекрасно.
Но если все это — так,
то, значит, с ним опять случился за ночь переворот, опять кризис, и это —
после вчерашнего-то восторга, умиления, пафоса!
Значит, все это «воскресение» лопнуло, как надутый пузырь, и он, может быть, теперь опять толчется где-нибудь в
том же бешенстве, как тогда
после известия о Бьоринге!
Проснулся я наутро поздно, а спал необыкновенно крепко и без снов, о чем припоминаю с удивлением, так что, проснувшись, почувствовал себя опять необыкновенно бодрым нравственно, точно и не было всего вчерашнего дня. К маме я положил не заезжать, а прямо отправиться в кладбищенскую церковь, с
тем чтобы потом,
после церемонии, возвратясь в мамину квартиру, не отходить уже от нее во весь день. Я твердо был уверен, что во всяком случае встречу его сегодня у мамы, рано ли, поздно ли — но непременно.
После обеда, конечно, отяжелел, и ему захотелось спать, а так как он всегда спал
после обеда,
то Анна Андреевна и приготовила ему постель.
Главное, он не успел еще вникнуть: известили его обо всем анонимно, как оказалось
после (и об чем я упомяну потом), и он налетел еще в
том состоянии взбесившегося господина, в котором даже и остроумнейшие люди этой национальности готовы иногда драться, как сапожники.
Может быть, она уже и давно перед
тем его разгадала, а может быть,
после испытанного потрясения, вдруг изменились некоторые ее взгляды и чувства.
Он исчез
после смерти своего друга «le grand dadais»: [Верзилы (франц.).]
тот застрелился.
Наука и жизнь несомненно раскроют, в три-четыре года, еще шире горизонты мыслей и стремлений ваших, а если и
после университета пожелаете снова обратиться к вашей — »идее»,
то ничто не помешает
тому.