Неточные совпадения
Я вспыхнул и окончательно объявил, что мне низко получать жалованье за скандальные рассказы о том, как я
провожал два хвоста
к институтам, что я не потешать его нанялся, а заниматься делом, а когда дела нет, то надо покончить и т. д., и т. д.
Я этот месяц выдержал, может быть только несколько расстроил желудок; но с следующего месяца я прибавил
к хлебу суп, а утром и вечером по стакану чаю — и, уверяю вас, так
провел год в совершенном здоровье и довольстве, а нравственно — в упоении и в непрерывном тайном восхищении.
Тем и кончилось, что
свезли меня в пансион,
к Тушару, в вас влюбленного и невинного, Андрей Петрович, и пусть, кажется, глупейший случай, то есть вся-то встреча наша, а, верите ли, я ведь
к вам потом, через полгода, от Тушара бежать хотел!
Сто рубликов определите, ваша светлость, — завтра же
к вечеру
свезем камушек».
Да неужто, говорит,
свезешь?» — «Завтра
к вечеру потрафим, ваша светлость».
О, разумеется, я начал сначала свысока,
к ней свысока, но быстро
свел на истину.
Как нарочно, кляча тащила неестественно долго, хоть я и обещал целый рубль. Извозчик только стегал и, конечно, настегал ее на рубль. Сердце мое замирало; я начинал что-то заговаривать с извозчиком, но у меня даже не выговаривались слова, и я бормотал какой-то вздор. Вот в каком положении я вбежал
к князю. Он только что воротился; он
завез Дарзана и был один. Бледный и злой, шагал он по кабинету. Повторю еще раз: он страшно проигрался. На меня он посмотрел с каким-то рассеянным недоумением.
Он быстрыми и большими шагами вышел из комнаты. Версилов не
провожал его. Он стоял, глядел на меня рассеянно и как бы меня не замечая; вдруг он улыбнулся, тряхнул волосами и, взяв шляпу, направился тоже
к дверям. Я схватил его за руку.
Мы проговорили весь вечер о лепажевских пистолетах, которых ни тот, ни другой из нас не видал, о черкесских шашках и о том, как они рубят, о том, как хорошо было бы
завести шайку разбойников, и под конец Ламберт перешел
к любимым своим разговорам на известную гадкую тему, и хоть я и дивился про себя, но очень любил слушать.
Разговор был, очевидно, продолжением их прежних споров за неделю; но в нем,
к несчастью, проскочило опять то самое роковое словцо, которое так наэлектризовало меня вчера и
свело меня на одну выходку, о которой я до сих пор сожалею.
И
свела она его на фабрику,
к крестному его отцу, управляющему, а сама в нянюшки
к чиновнику нанялась.
Анна Андреевна, лишь только обо мне доложили, бросила свое шитье и поспешно вышла встретить меня в первую свою комнату — чего прежде никогда не случалось. Она протянула мне обе руки и быстро покраснела. Молча
провела она меня
к себе, подсела опять
к своему рукоделью, меня посадила подле; но за шитье уже не принималась, а все с тем же горячим участием продолжала меня разглядывать, не говоря ни слова.
Здесь замечу в скобках о том, о чем узнал очень долго спустя: будто бы Бьоринг прямо предлагал Катерине Николаевне
отвезти старика за границу, склонив его
к тому как-нибудь обманом, объявив между тем негласно в свете, что он совершенно лишился рассудка, а за границей уже достать свидетельство об этом врачей. Но этого-то и не захотела Катерина Николаевна ни за что; так по крайней мере потом утверждали. Она будто бы с негодованием отвергнула этот проект. Все это — только самый отдаленный слух, но я ему верю.
Она взяла меня за сюртук,
провела в темную комнату, смежную с той, где они сидели, подвела чуть слышно по мягкому ковру
к дверям, поставила у самых спущенных портьер и, подняв крошечный уголок портьеры, показала мне их обоих.
— Костя!
сведи меня к нему, нам легче будет вдвоем. Ты только сведи меня, сведи меня, пожалуйста, и уйди, — заговорила она. — Ты пойми, что мне видеть тебя и не видеть его тяжелее гораздо. Там я могу быть, может быть, полезна тебе и ему. Пожалуйста, позволь! — умоляла она мужа, как будто счастье жизни ее зависело от этого.
Неточные совпадения
Добчинский. Марья Антоновна! (Подходит
к ручке.)Честь имею поздравить. Вы будете в большом, большом счастии, в золотом платье ходить и деликатные разные супы кушать; очень забавно будете
проводить время.
Оборванные нищие, // Послышав запах пенного, // И те пришли доказывать, // Как счастливы они: // — Нас у порога лавочник // Встречает подаянием, // А в дом войдем, так из дому //
Проводят до ворот… // Чуть запоем мы песенку, // Бежит
к окну хозяюшка // С краюхою, с ножом, // А мы-то заливаемся: // «Давать давай — весь каравай, // Не мнется и не крошится, // Тебе скорей, а нам спорей…»
С ребятами, с дево́чками // Сдружился, бродит по лесу… // Недаром он бродил! // «Коли платить не можете, // Работайте!» — А в чем твоя // Работа? — «Окопать // Канавками желательно // Болото…» Окопали мы… // «Теперь рубите лес…» // — Ну, хорошо! — Рубили мы, // А немчура показывал, // Где надобно рубить. // Глядим: выходит просека! // Как просеку прочистили, //
К болоту поперечины // Велел по ней
возить. // Ну, словом: спохватились мы, // Как уж дорогу сделали, // Что немец нас поймал!
Милон. А я завтра же,
проводя вас, поведу мою команду. Теперь пойду сделать
к тому распоряжение.
Милон. Злодеи! Идучи сюда, вижу множество людей, которые, подхватя ее под руки, несмотря на сопротивление и крик,
сводят уже с крыльца
к карете.