Неточные совпадения
Я это понимаю, и подлец тот, который объяснит это
лишь одним только крепостным правом и «приниженностью»!
Конечно, я к себе из него применяю
лишь одну осторожность и хитрость, а воровать не намерен.
Живет
лишь один Версилов, а все остальное кругом него и все с ним связанное прозябает под тем непременным условием, чтоб иметь честь питать его своими силами, своими живыми соками.
Я был у ней доселе всего
лишь один раз, в начале моего приезда из Москвы, по какому-то поручению от матери, и помню: зайдя и передав порученное, ушел через минуту, даже и не присев, а она и не попросила.
«Скажет и сделает — вот ведь главное, — прибавил Васин, — а между тем тут совсем не сила убеждения, а
лишь одна самая легкомысленная впечатлительность.
— О, разумеется, я взял
лишь один уголок картины, но ведь и этот уголок связан со всем, так сказать, неразрывными узами.
О, как я был тогда неискусен, и неужели
лишь одна глупость сердца может довести человека до такого неумения и унижения?
Раз там, за границей, в
одну шутливую минуту, она действительно сказала князю: «может быть», в будущем; но что же это могло означать, кроме
лишь легкого слова?
— Я сейчас уйду, сейчас, но еще раз: будьте счастливы,
одни или с тем, кого выберете, и дай вам Бог! А мне — мне нужен
лишь идеал!
Да, эта последняя мысль вырвалась у меня тогда, и я даже не заметил ее. Вот какие мысли, последовательно
одна за другой, пронеслись тогда в моей голове, и я был чистосердечен тогда с собой: я не лукавил, не обманывал сам себя; и если чего не осмыслил тогда в ту минуту, то потому
лишь, что ума недостало, а не из иезуитства пред самим собой.
Тут все сбивала меня
одна сильная мысль: «Ведь уж ты вывел, что миллионщиком можешь стать непременно,
лишь имея соответственно сильный характер; ведь уж ты пробы делал характеру; так покажи себя и здесь: неужели у рулетки нужно больше характеру, чем для твоей идеи?» — вот что я повторял себе.
Но об этом история еще впереди; в этот же вечер случилась
лишь прелюдия: я сидел все эти два часа на углу стола, а подле меня, слева, помещался все время
один гниленький франтик, я думаю, из жидков; он, впрочем, где-то участвует, что-то даже пишет и печатает.
Скажу
лишь одно: вряд ли я могу сказать про себя тогдашнего, что был в здравом рассудке.
Из отрывков их разговора и из всего их вида я заключил, что у Лизы накопилось страшно много хлопот и что она даже часто дома не бывает из-за своих дел: уже в
одной этой идее о возможности «своих дел» как бы заключалось для меня нечто обидное; впрочем, все это были
лишь больные, чисто физиологические ощущения, которые не стоит описывать.
А пока
лишь скажу
одно: пусть читатель помнит душу паука.
Помещаю
один из рассказов, без выбору, единственно потому, что он мне полнее запомнился. Это —
одна история об
одном купце, и я думаю, что таких историй, в наших городах и городишках, случается тысячами,
лишь бы уметь смотреть. Желающие могут обойти рассказ, тем более что я рассказываю его слогом.
Но из слов моих все-таки выступило ясно, что я из всех моих обид того рокового дня всего более запомнил и держал на сердце
лишь обиду от Бьоринга и от нее: иначе я бы не бредил об этом
одном у Ламберта, а бредил бы, например, и о Зерщикове; между тем оказалось
лишь первое, как узнал я впоследствии от самого Ламберта.
Здесь опускаю
одно обстоятельство, о котором лучше будет сказать впоследствии и в своем месте, но упомяну
лишь о том, что обстоятельство это наиглавнейше утвердило Ламберта в убеждении о действительном существовании и, главное, о ценности документа.
Я просидел
один, обдумывая часа полтора; не обдумывая, впрочем, а
лишь задумавшись.
Вот эссенция моих вопросов или, лучше сказать, биений сердца моего, в те полтора часа, которые я просидел тогда в углу на кровати, локтями в колена, а ладонями подпирая голову. Но ведь я знал, я знал уже и тогда, что все эти вопросы — совершенный вздор, а что влечет меня
лишь она, — она и она
одна! Наконец-то выговорил это прямо и прописал пером на бумаге, ибо даже теперь, когда пишу, год спустя, не знаю еще, как назвать тогдашнее чувство мое по имени!
Говорил он о чем-то
лишь с Ламбертом, да и то почти шепотом, да и то говорил почти
один Ламберт, а рябой
лишь отделывался отрывочными, сердитыми и ультиматными словами.
Он не преследовал, конечно, потому, что под рукой не случилось другого извозчика, и я успел скрыться из глаз его. Я же доехал
лишь до Сенной, а там встал и отпустил сани. Мне ужасно захотелось пройтись пешком. Ни усталости, ни большой опьянелости я не чувствовал, а была
лишь одна только бодрость; был прилив сил, была необыкновенная способность на всякое предприятие и бесчисленные приятные мысли в голове.
Я не про войну
лишь одну говорю и не про Тюильри; я и без того знал, что все прейдет, весь лик европейского старого мира — рано ли, поздно ли; но я, как русский европеец, не мог допустить того.
Они объявили тогда атеизм…
одна кучка из них, но это ведь все равно; это
лишь первые скакуны, но это был первый исполнительный шаг — вот что важно.
Осиротевшие люди тотчас же стали бы прижиматься друг к другу теснее и любовнее; они схватились бы за руки, понимая, что теперь
лишь они
одни составляют все друг для друга.
Так как мы проговорили тогда весь вечер и просидели до ночи, то я и не привожу всех речей, но передам
лишь то, что объяснило мне наконец
один загадочный пункт в его жизни.
Но что мучило меня до боли (мимоходом, разумеется, сбоку, мимо главного мучения) — это было
одно неотвязчивое, ядовитое впечатление — неотвязчивое, как ядовитая, осенняя муха, о которой не думаешь, но которая вертится около вас, мешает вам и вдруг пребольно укусит. Это было
лишь воспоминание,
одно происшествие, о котором я еще никому на свете не сказывал. Вот в чем дело, ибо надобно же и это где-нибудь рассказать.
Без сомнения, я всегда, даже до болезни, желаю отомстить, когда меня обидят, но клянусь, —
лишь одним великодушием.
Но
одну подробность я слишком запомнил: мама сидела на диване, а влево от дивана, на особом круглом столике, лежал как бы приготовленный к чему-то образ — древняя икона, без ризы, но
лишь с венчиками на главах святых, которых изображено было двое.
Порешив с этим пунктом, я непременно, и уже настоятельно, положил замолвить тут же несколько слов в пользу Анны Андреевны и, если возможно, взяв Катерину Николаевну и Татьяну Павловну (как свидетельницу), привезти их ко мне, то есть к князю, там помирить враждующих женщин, воскресить князя и… и…
одним словом, по крайней мере тут, в этой кучке, сегодня же, сделать всех счастливыми, так что оставались бы
лишь один Версилов и мама.
О! я не стану описывать мои чувства, да и некогда мне, но отмечу
лишь одно: может быть, никогда не переживал я более отрадных мгновений в душе моей, как в те минуты раздумья среди глубокой ночи, на нарах, под арестом.
Это была
одна из тех минут, которые, может быть, случаются и у каждого, но приходят
лишь раз какой-нибудь в жизни.
Но это —
лишь одна заметка из сотен, которую я разрешил себе.
Замечу кстати, что прежде, в довольно недавнее прошлое, всего
лишь поколение назад, этих интересных юношей можно было и не столь жалеть, ибо в те времена они почти всегда кончали тем, что с успехом примыкали впоследствии к нашему высшему культурному слою и сливались с ним в
одно целое.
Если бы я был русским романистом и имел талант, то непременно брал бы героев моих из русского родового дворянства, потому что
лишь в
одном этом типе культурных русских людей возможен хоть вид красивого порядка и красивого впечатления, столь необходимого в романе для изящного воздействия на читателя.
Работа неблагодарная и без красивых форм. Да и типы эти, во всяком случае, — еще дело текущее, а потому и не могут быть художественно законченными. Возможны важные ошибки, возможны преувеличения, недосмотры. Во всяком случае, предстояло бы слишком много угадывать. Но что делать, однако ж, писателю, не желающему писать
лишь в
одном историческом роде и одержимому тоской по текущему? Угадывать и… ошибаться.