Неточные совпадения
Что мне за дело
о том,
что будет через тысячу лет с этим вашим человечеством, если мне за это, по вашему кодексу, —
ни любви,
ни будущей жизни,
ни признания за мной подвига?
Дав слово Версилову,
что письмо это, кроме меня, никому не будет известно, я почел уже себя не вправе объявлять
о нем кому бы то
ни было.
Каков бы
ни был человек и
что бы
о нем
ни рассказывали, но он все же мог быть с хорошими наклонностями.
Я заговорил
о чем-то
ни к
чему не относящемся, впрочем, может быть, и складно.
Два месяца назад, после отдачи наследства, я было забежал к ней поболтать
о поступке Версилова, но не встретил
ни малейшего сочувствия; напротив, она была страшно обозлена: ей очень не понравилось,
что отдано все, а не половина; мне же она резко тогда заметила...
Тут я рассказал ему весь мой визит до чрезвычайной подробности. Он все выслушал молча;
о возможности сватовства князя к Анне Андреевне не промолвил
ни слова; на восторженные похвалы мои Анне Андреевне промямлил опять,
что «она — милая».
Если б у меня был читатель и прочел все то,
что я уже написал
о моих приключениях, то, нет сомнения, ему нечего было бы объяснять,
что я решительно не создан для какого бы то
ни было общества.
Замечу,
что я
ни одного мгновения не думал в эти часы
о рулетке.
У всякого человека, кто бы он
ни был, наверно, сохраняется какое-нибудь воспоминание
о чем-нибудь таком, с ним случившемся, на
что он смотрит или наклонен смотреть, как на нечто фантастическое, необычайное, выходящее из ряда, почти чудесное, будет ли то — сон, встреча, гадание, предчувствие или что-нибудь в этом роде.
Видно было,
что и они не желали
ни расспрашивать,
ни любопытствовать, а говорили со мной совсем
о постороннем.
Дело в высшей степени пустое; я упоминал уже
о том,
что злобная чухонка иногда, озлясь, молчала даже по неделям, не отвечая
ни слова своей барыне на ее вопросы; упоминал тоже и
о слабости к ней Татьяны Павловны, все от нее переносившей и
ни за
что не хотевшей прогнать ее раз навсегда.
О, я уже не в силах уйти теперь
ни за
что!
И надо так сказать,
что уже все ходило по его знаку, и само начальство
ни в
чем не препятствовало, и архимандрит за ревность благодарил: много на монастырь жертвовал и, когда стих находил, очень
о душе своей воздыхал и
о будущем веке озабочен был немало.
Она пришла, однако же, домой еще сдерживаясь, но маме не могла не признаться.
О, в тот вечер они сошлись опять совершенно как прежде: лед был разбит; обе, разумеется, наплакались, по их обыкновению, обнявшись, и Лиза, по-видимому, успокоилась, хотя была очень мрачна. Вечер у Макара Ивановича она просидела, не говоря
ни слова, но и не покидая комнаты. Она очень слушала,
что он говорил. С того разу с скамейкой она стала к нему чрезвычайно и как-то робко почтительна, хотя все оставалась неразговорчивою.
— Андрей Петрович, — прервала она с горькой усмешкой, — Андрей Петрович на мой прямой вопрос ответил мне тогда честным словом,
что никогда не имел
ни малейших намерений на Катерину Николаевну,
чему я вполне и поверила, делая шаг мой; а между тем оказалось,
что он спокоен лишь до первого известия
о каком-нибудь господине Бьоринге.
— За
что же? Ну, спасибо. Послушайте, выпьемте еще бокал. Впрочем,
что ж я? вы лучше не пейте. Это он вам правду сказал,
что вам нельзя больше пить, — мигнул он мне вдруг значительно, — а я все-таки выпью. Мне уж теперь ничего, а я, верите ли,
ни в
чем себя удержать не могу. Вот скажите мне,
что мне уж больше не обедать по ресторанам, и я на все готов, чтобы только обедать.
О, мы искренно хотим быть честными, уверяю вас, но только мы все откладываем.
Разумеется, я видел тоже,
что он ловит меня, как мальчишку (наверное — видел тогда же); но мысль
о браке с нею до того пронзила меня всего,
что я хоть и удивлялся на Ламберта, как это он может верить в такую фантазию, но в то же время сам стремительно в нее уверовал,
ни на миг не утрачивая, однако, сознания,
что это, конечно,
ни за
что не может осуществиться.
Все эти последние бессвязные фразы я пролепетал уже на улице.
О, я все это припоминаю до мелочи, чтоб читатель видел,
что, при всех восторгах и при всех клятвах и обещаниях возродиться к лучшему и искать благообразия, я мог тогда так легко упасть и в такую грязь! И клянусь, если б я не уверен был вполне и совершенно,
что теперь я уже совсем не тот и
что уже выработал себе характер практическою жизнью, то я бы
ни за
что не признался во всем этом читателю.
Я начал было плакать, не знаю с
чего; не помню, как она усадила меня подле себя, помню только, в бесценном воспоминании моем, как мы сидели рядом, рука в руку, и стремительно разговаривали: она расспрашивала про старика и про смерть его, а я ей об нем рассказывал — так
что можно было подумать,
что я плакал
о Макаре Ивановиче, тогда как это было бы верх нелепости; и я знаю,
что она
ни за
что бы не могла предположить во мне такой совсем уж малолетней пошлости.
Только
что он, давеча, прочел это письмо, как вдруг ощутил в себе самое неожиданное явление: в первый раз, в эти роковые два года, он не почувствовал
ни малейшей к ней ненависти и
ни малейшего сотрясения, подобно тому как недавно еще «сошел с ума» при одном только слухе
о Бьоринге.
Хотя старый князь, под предлогом здоровья, и был тогда своевременно конфискован в Царское Село, так
что известие
о его браке с Анной Андреевной не могло распространиться в свете и было на время потушено, так сказать, в самом зародыше, но, однако же, слабый старичок, с которым все можно было сделать,
ни за
что на свете не согласился бы отстать от своей идеи и изменить Анне Андреевне, сделавшей ему предложение.
Здесь замечу в скобках
о том,
о чем узнал очень долго спустя: будто бы Бьоринг прямо предлагал Катерине Николаевне отвезти старика за границу, склонив его к тому как-нибудь обманом, объявив между тем негласно в свете,
что он совершенно лишился рассудка, а за границей уже достать свидетельство об этом врачей. Но этого-то и не захотела Катерина Николаевна
ни за
что; так по крайней мере потом утверждали. Она будто бы с негодованием отвергнула этот проект. Все это — только самый отдаленный слух, но я ему верю.
Я прибежал к Ламберту.
О, как
ни желал бы я придать логический вид и отыскать хоть малейший здравый смысл в моих поступках в тот вечер и во всю ту ночь, но даже и теперь, когда могу уже все сообразить, я никак не в силах представить дело в надлежащей ясной связи. Тут было чувство или, лучше сказать, целый хаос чувств, среди которых я, естественно, должен был заблудиться. Правда, тут было одно главнейшее чувство, меня подавлявшее и над всем командовавшее, но… признаваться ли в нем? Тем более
что я не уверен…
Еще черта: мы только говорили,
что надо это сделать,
что мы «это» непременно сделаем, но
о том, где это будет, как и когда — об этом мы не сказали тоже
ни слова!
Я прямо скажу,
что никогда столько не любил его, как теперь, и мне жаль,
что не имею
ни времени,
ни места, чтобы поболее поговорить
о нем.
Я сказал,
что о Катерине Николаевне он не говорит
ни единого слова; но я даже думаю,
что, может быть, и совсем излечился.