Неточные совпадения
Твердым я оставаться
не мог:
было ужасно досадно, что с первого же шагу я так малодушен и неловок;
было ужасно любопытно, а главное, противно, —
целых три впечатления.
Знал он тоже, что и Катерине Николавне уже известно, что письмо у Версилова и что она этого-то и боится, думая, что Версилов тотчас пойдет с письмом к старому князю; что, возвратясь из-за границы, она уже искала письмо в Петербурге,
была у Андрониковых и теперь продолжает искать, так как все-таки у нее оставалась надежда, что письмо,
может быть,
не у Версилова, и, в заключение, что она и в Москву ездила единственно с этою же
целью и умоляла там Марью Ивановну поискать в тех бумагах, которые сохранялись у ней.
— Кушать давно готово, — прибавила она, почти сконфузившись, — суп только бы
не простыл, а котлетки я сейчас велю… — Она
было стала поспешно вставать, чтоб идти на кухню, и в первый раз,
может быть, в
целый месяц мне вдруг стало стыдно, что она слишком уж проворно вскакивает для моих услуг, тогда как до сих пор сам же я того требовал.
Расставаясь, и,
может быть, надолго, я бы очень хотел от вас же получить ответ и еще на вопрос: неужели в
целые эти двадцать лет вы
не могли подействовать на предрассудки моей матери, а теперь так даже и сестры, настолько, чтоб рассеять своим цивилизующим влиянием первоначальный мрак окружавшей ее среды?
Действительно, Васин, при всем своем уме,
может быть, ничего
не смыслил в женщинах, так что
целый цикл идей и явлений оставался ему неизвестен.
И хоть вы, конечно,
может быть, и
не пошли бы на мой вызов, потому что я всего лишь гимназист и несовершеннолетний подросток, однако я все бы сделал вызов, как бы вы там ни приняли и что бы вы там ни сделали… и, признаюсь, даже и теперь тех же
целей.
Я нарочно заметил об «акциях», но, уж разумеется,
не для того, чтоб рассказать ему вчерашний секрет князя. Мне только захотелось сделать намек и посмотреть по лицу, по глазам, знает ли он что-нибудь про акции? Я достиг
цели: по неуловимому и мгновенному движению в лице его я догадался, что ему,
может быть, и тут кое-что известно. Я
не ответил на его вопрос: «какие акции», а промолчал; а он, любопытно это, так и
не продолжал об этом.
А между тем твердо говорю, что
целый цикл идей и заключений
был для меня тогда уже невозможен; я даже и в те минуты чувствовал про себя сам, что «одни мысли я
могу иметь, а других я уже никак
не могу иметь».
— Это я-то характерная, это я-то желчь и праздность? — вошла вдруг к нам Татьяна Павловна, по-видимому очень довольная собой, — уж тебе-то, Александр Семенович,
не говорить бы вздору; еще десяти лет от роду
был, меня знал, какова я праздная, а от желчи сам
целый год лечишь, вылечить
не можешь, так это тебе же в стыд.
Со мной случился рецидив болезни; произошел сильнейший лихорадочный припадок, а к ночи бред. Но
не все
был бред:
были бесчисленные сны,
целой вереницей и без меры, из которых один сон или отрывок сна я на всю жизнь запомнил. Сообщаю без всяких объяснений; это
было пророчество, и пропустить
не могу.
Посему и ты, Софья,
не смущай свою душу слишком, ибо весь твой грех — мой, а в тебе, так мыслю, и разуменье-то вряд ли тогда
было, а пожалуй, и в вас тоже, сударь, вкупе с нею, — улыбнулся он с задрожавшими от какой-то боли губами, — и хоть
мог бы я тогда поучить тебя, супруга моя, даже жезлом, да и должен
был, но жалко стало, как предо мной упала в слезах и ничего
не потаила… ноги мои
целовала.
Я прибежал к Ламберту. О, как ни желал бы я придать логический вид и отыскать хоть малейший здравый смысл в моих поступках в тот вечер и во всю ту ночь, но даже и теперь, когда
могу уже все сообразить, я никак
не в силах представить дело в надлежащей ясной связи. Тут
было чувство или, лучше сказать,
целый хаос чувств, среди которых я, естественно, должен
был заблудиться. Правда, тут
было одно главнейшее чувство, меня подавлявшее и над всем командовавшее, но… признаваться ли в нем? Тем более что я
не уверен…
Все это я таил с тех самых пор в моем сердце, а теперь пришло время и — я подвожу итог. Но опять-таки и в последний раз: я,
может быть, на
целую половину или даже на семьдесят пять процентов налгал на себя! В ту ночь я ненавидел ее, как исступленный, а потом как разбушевавшийся пьяный. Я сказал уже, что это
был хаос чувств и ощущений, в котором я сам ничего разобрать
не мог. Но, все равно, их надо
было высказать, потому что хоть часть этих чувств да
была же наверно.
Мало-помалу я пришел к некоторому разъяснению: по-моему, Версилов в те мгновения, то
есть в тот весь последний день и накануне,
не мог иметь ровно никакой твердой
цели и даже, я думаю, совсем тут и
не рассуждал, а
был под влиянием какого-то вихря чувств.
Неточные совпадения
Стародум(
целуя сам ее руки). Она в твоей душе. Благодарю Бога, что в самой тебе нахожу твердое основание твоего счастия. Оно
не будет зависеть ни от знатности, ни от богатства. Все это прийти к тебе
может; однако для тебя
есть счастье всего этого больше. Это то, чтоб чувствовать себя достойною всех благ, которыми ты
можешь наслаждаться…
Начались подвохи и подсылы с
целью выведать тайну, но Байбаков оставался нем как рыба и на все увещания ограничивался тем, что трясся всем телом. Пробовали
споить его, но он,
не отказываясь от водки, только потел, а секрета
не выдавал. Находившиеся у него в ученье мальчики
могли сообщить одно: что действительно приходил однажды ночью полицейский солдат, взял хозяина, который через час возвратился с узелком, заперся в мастерской и с тех пор затосковал.
Предпринят
был целый ряд последовательных мер, которые исключительно клонились к упомянутой выше
цели и сущность которых
может быть формулирована следующим образом: 1) просвещение и сопряженные с оным экзекуции временно прекратить, и 2) законов
не издавать.
На пятый день отправились обратно в Навозную слободу и по дороге вытоптали другое озимое поле. Шли
целый день и только к вечеру, утомленные и проголодавшиеся, достигли слободы. Но там уже никого
не застали. Жители, издали завидев приближающееся войско, разбежались, угнали весь скот и окопались в неприступной позиции. Пришлось брать с бою эту позицию, но так как порох
был не настоящий, то, как ни палили, никакого вреда, кроме нестерпимого смрада, сделать
не могли.
После помазания больному стало вдруг гораздо лучше. Он
не кашлял ни разу в продолжение часа, улыбался,
целовал руку Кити, со слезами благодаря ее, и говорил, что ему хорошо, нигде
не больно и что он чувствует аппетит и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету. Как ни безнадежен он
был, как ни очевидно
было при взгляде на него, что он
не может выздороветь, Левин и Кити находились этот час в одном и том же счастливом и робком, как бы
не ошибиться, возбуждении.