Неточные совпадения
Я написал кому следует, через кого следует в Петербург, чтобы меня окончательно оставили в покое, денег на содержание мое больше
не присылали и, если возможно, чтоб
забыли меня вовсе (то есть, разумеется, в случае, если меня сколько-нибудь помнили), и, наконец, что в университет я «ни за что»
не поступлю.
Я почти
забыл о ней вовсе и уж никак
не ожидал, что она с таким значением.
Он уже
не слушал и
забыл свой вопрос.
— Извините, князь, я —
не Аркадий Андреевич, а Аркадий Макарович, — резко отрезал я, совсем уж
забыв, что нужно бы ответить дамам поклоном. Черт бы взял эту неблагопристойную минуту!
— Это верно, это очень верно, это — очень гордый человек! Но чистый ли это человек? Послушайте, что вы думаете о его католичестве? Впрочем, я
забыл, что вы, может быть,
не знаете…
Войдя, Крафт был в чрезвычайной задумчивости, как бы
забыв обо мне вовсе; он, может быть, и
не заметил, что я с ним
не разговаривал дорогой.
— Ах да! Я и
забыл! — сказал он вдруг совсем
не тем голосом, с недоумением смотря на меня, — я вас зазвал по делу и между тем… Ради Бога, извините.
Но
не то смешно, когда я мечтал прежде «под одеялом», а то, что и приехал сюда для него же, опять-таки для этого выдуманного человека, почти
забыв мои главные цели.
— Вы уверяете, что слышали, а между тем вы ничего
не слышали. Правда, в одном и вы справедливы: если я сказал, что это дело «очень простое», то
забыл прибавить, что и самое трудное. Все религии и все нравственности в мире сводятся на одно: «Надо любить добродетель и убегать пороков». Чего бы, кажется, проще? Ну-тка, сделайте-ка что-нибудь добродетельное и убегите хоть одного из ваших пороков, попробуйте-ка, — а? Так и тут.
В тот вечер я очень досадовал, на другой день
не так много, на третий совсем
забыл.
Я понять сначала
не мог, как можно было так низко и позорно тогда упасть и, главное —
забыть этот случай,
не стыдиться его,
не раскаиваться.
Что такое хотелось мне тогда сказать вам —
забыл конечно, и тогда
не знал, но я пламенно желал вас увидеть как можно скорей.
Я тогда мельком увидал себя в зеркале и
забыть не могу.
Скоро мне наскучило и ухо привыкло, так что я хоть и продолжал слушать, но механически, а иногда и совсем
забывая, что слушаю, как вдруг произошло что-то чрезвычайное, точно как бы кто-то соскочил со стула обеими ногами или вдруг вскочил с места и затопал; затем раздался стон и вдруг крик, даже и
не крик, а визг, животный, озлобленный и которому уже все равно, услышат чужие или нет.
Но несмотря даже на это, я решился, и только
не успел письма отправить, потому что час спустя после вызова получил от него опять записку, в которой он просит меня извинить его, что обеспокоил, и
забыть о вызове и прибавляет, что раскаивается в этом «минутном порыве малодушия и эгоизма», — его собственные слова.
Впрочем, нет,
не Суворов, и как жаль, что
забыл, кто именно, только, знаете, хоть и светлость, а чистый этакий русский человек, русский этакий тип, патриот, развитое русское сердце; ну, догадался: «Что ж, ты, что ли, говорит, свезешь камень: чего ухмыляешься?» — «На агличан больше, ваша светлость, слишком уж несоразмерную цену берут-с, потому что русский кошель толст, а им дома есть нечего.
Вся правда в том, — прибавила она, — что теперь обстоятельства мои вдруг так сошлись, что мне необходимо надо было узнать наконец всю правду об участи этого несчастного письма, а то я было уж стала
забывать о нем… потому что я вовсе
не из этого только принимала вас у себя, — прибавила она вдруг.
Повторяю, я еще
не видал его в таком возбуждении, хотя лицо его было весело и сияло светом; но я заметил, что когда он вынимал из портмоне два двугривенных, чтоб отдать офицеру, то у него дрожали руки, а пальцы совсем
не слушались, так что он наконец попросил меня вынуть и дать поручику; я
забыть этого
не могу.
«У меня есть „идея“! — подумал было я вдруг, — да так ли?
Не наизусть ли я затвердил? Моя идея — это мрак и уединение, а разве теперь уж возможно уползти назад в прежний мрак? Ах, Боже мой, я ведь
не сжег „документ“! Я так и
забыл его сжечь третьего дня. Ворочусь и сожгу на свечке, именно на свечке;
не знаю только, то ли я теперь думаю…»
Я же
не помнил, что он входил.
Не знаю почему, но вдруг ужасно испугавшись, что я «спал», я встал и начал ходить по комнате, чтоб опять
не «заснуть». Наконец, сильно начала болеть голова. Ровно в десять часов вошел князь, и я удивился тому, что я ждал его; я о нем совсем
забыл, совсем.
Горячий стакан явился, я выхлебнул его с жадностью, и он оживил меня тотчас же; я опять залепетал; я полулежал в углу на диване и все говорил, — я захлебывался говоря, — но что именно и как я рассказывал, опять-таки совсем почти
не помню; мгновениями и даже целыми промежутками совсем
забыл.
Я сохранил ясное воспоминание лишь о том, что когда рассказывал ему о «документе», то никак
не мог понятливо выразиться и толком связать рассказ, и по лицу его слишком видел, что он никак
не может понять меня, но что ему очень бы хотелось понять, так что даже он рискнул остановить меня вопросом, что было опасно, потому что я тотчас, чуть перебивали меня, сам перебивал тему и
забывал, о чем говорил.
Он перевел дух и вздохнул. Решительно, я доставил ему чрезвычайное удовольствие моим приходом. Жажда сообщительности была болезненная. Кроме того, я решительно
не ошибусь, утверждая, что он смотрел на меня минутами с какою-то необыкновенною даже любовью: он ласкательно клал ладонь на мою руку, гладил меня по плечу… ну, а минутами, надо признаться, совсем как бы
забывал обо мне, точно один сидел, и хотя с жаром продолжал говорить, но как бы куда-то на воздух.
Помню эту сладкую минуту и
не хочу
забыть.
А Лизу я
не «
забыл», мама ошиблась. Чуткая мать видела, что между братом и сестрой как бы охлаждение, но дело было
не в нелюбви, а скорее в ревности. Объясню, ввиду дальнейшего, в двух словах.
А молва-то ходила и впрямь, что будто он к сей вдовице, еще к девице, лет десять перед тем подсылал и большим капиталом жертвовал (красива уж очень была),
забывая, что грех сей все едино что храм Божий разорить; да ничего тогда
не успел.
«И какой, говорит, это хорошенький мальчик, и как хорошо одет; чей вы, говорит, мальчик?» А он никогда еще ежика
не видывал, подступил, и смотрит, и уже
забыл — детский возраст!
Ведь о прежних всех, полагаю,
не то что сожалеть, а и думать
забыл?
— Как он узнал? О, он знает, — продолжала она отвечать мне, но с таким видом, как будто и
забыв про меня и точно говоря с собою. — Он теперь очнулся. Да и как ему
не знать, что я его простила, коли он знает наизусть мою душу? Ведь знает же он, что я сама немножко в его роде.
Твой чиновник врал мне Бог знает что; но тебя
не было, и я ушел, даже
забыв попросить передать тебе, чтоб ты немедля ко мне прибежал — и что же? я все-таки шел в непоколебимой уверенности, что судьба
не может
не послать тебя теперь, когда ты мне всего нужнее, и вот ты первый и встречаешься!
Есть больные воспоминания, мой милый, причиняющие действительную боль; они есть почти у каждого, но только люди их
забывают; но случается, что вдруг потом припоминают, даже только какую-нибудь черту, и уж потом отвязаться
не могут.
Напротив, об маме он вдруг и совсем
забыл, даже денег
не выслал на прожиток, так что спасла ее тогда Татьяна Павловна; и вдруг, однако, поехал к маме «спросить ее позволения» жениться на той девице, под тем предлогом, что «такая невеста —
не женщина».
О Катерине Николаевне он как будто совершенно
забыл и имени ее ни разу
не упомянул.