Неточные совпадения
Я записываю лишь события, уклоняясь всеми
силами от всего постороннего, а главное — от литературных красот; литератор пишет тридцать лет и
в конце совсем
не знает, для чего он писал столько лет.
В результате выставлялась очевидная подлость Версилова, ложь и интрига, что-то черное и гадкое, тем более что кончилось действительно трагически: бедная воспламененная девушка отравилась, говорят, фосфорными спичками; впрочем, я даже и теперь
не знаю, верен ли этот последний слух; по крайней мере его всеми
силами постарались замять.
Сомнения нет, что намерения стать Ротшильдом у них
не было: это были лишь Гарпагоны или Плюшкины
в чистейшем их виде,
не более; но и при сознательном наживании уже
в совершенно другой форме, но с целью стать Ротшильдом, — потребуется
не меньше хотения и
силы воли, чем у этих двух нищих.
У меня достало же
силы не есть и из копеек скопить семьдесят два рубля; достанет и настолько, чтобы и
в самом вихре горячки, всех охватившей, удержаться и предпочесть верные деньги большим.
Скажут, глупо так жить: зачем
не иметь отеля, открытого дома,
не собирать общества,
не иметь влияния,
не жениться? Но чем же станет тогда Ротшильд? Он станет как все. Вся прелесть «идеи» исчезнет, вся нравственная
сила ее. Я еще
в детстве выучил наизусть монолог Скупого рыцаря у Пушкина; выше этого, по идее, Пушкин ничего
не производил! Тех же мыслей я и теперь.
Я хотел было что-то ответить, но
не смог и побежал наверх. Он же все ждал на месте, и только лишь когда я добежал до квартиры, я услышал, как отворилась и с шумом захлопнулась наружная дверь внизу. Мимо хозяина, который опять зачем-то подвернулся, я проскользнул
в мою комнату, задвинулся на защелку и,
не зажигая свечки, бросился на мою кровать, лицом
в подушку, и — плакал, плакал.
В первый раз заплакал с самого Тушара! Рыданья рвались из меня с такою
силою, и я был так счастлив… но что описывать!
— Друг мой, что я тут мог? Все это — дело чувства и чужой совести, хотя бы и со стороны этой бедненькой девочки. Повторю тебе: я достаточно
в оно время вскакивал
в совесть других — самый неудобный маневр!
В несчастье помочь
не откажусь, насколько
сил хватит и если сам разберу. А ты, мой милый, ты таки все время ничего и
не подозревал?
Он заглядывал мне
в глаза, но, кажется,
не предполагал, что мне что-нибудь более вчерашнего известно. Да и
не мог предположить: само собою разумеется, что я ни словом, ни намеком
не выдал, что знаю «об акциях». Объяснялись мы недолго, он тотчас же стал обещать мне денег, «и значительно-с, значительно-с, только способствуйте, чтоб князь поехал. Дело спешное, очень спешное,
в том-то и
сила, что слишком уж спешное!»
— Oui, monsieur! — изо всех
сил подтвердила Альфонсина и бросилась сама отворить мне дверь
в коридор. — Mais ce n'est pas loin, monsieur, c'est pas loin du tout, ça ne vaut pas la peine de mettre votre chouba, c'est ici près, monsieur! [Да, сударь! Но это недалеко, сударь, это совсем недалеко,
не стоит надевать шубу, это совсем рядом! (франц.)] — восклицала она на весь коридор. Выбежав из комнаты, я повернул направо.
Уходить я собирался без отвращения, без проклятий, но я хотел собственной
силы, и уже настоящей,
не зависимой ни от кого из них и
в целом мире; а я-то уже чуть было
не примирился со всем на свете!
Больной и без
сил, лежа
в версиловской комнате, которую они отвели для меня, я с болью сознавал, на какой низкой степени бессилия я находился: валялась на постели какая-то соломинка, а
не человек, и
не по болезни только, — и как мне это было обидно!
Но прежнего недавнего беспокойства во мне уже
не было; я отложил все до срока, уже
не трепеща перед будущим, как еще недавно, но как богач, уверенный
в своих средствах и
силах.
На другой день я вышел из дому, хоть и
в десять часов дня, но изо всех
сил постарался уйти потихоньку,
не простившись и
не сказавшись; так сказать, ускользнул.
— Кто же вам сказал об отставке? Может быть, никогда этот господин
не был
в такой
силе, — язвительно усмехнулась она; мне даже показалось, что она посмотрела и на меня насмешливо.
— Dolgorowky, вот рубль, nous vous rendons avec beaucoup de gràce. [Возвращаем вам с большой благодарностью (франц.).] Петя, ехать! — крикнул он товарищу, и затем вдруг, подняв две бумажки вверх и махая ими и
в упор смотря на Ламберта, завопил из всей
силы: — Ohe, Lambert! ou est Lambert, as-tu vu Lambert? [Эй, Ламберт! Где Ламберт, ты
не видел Ламберта? (франц.)]
Он
не преследовал, конечно, потому, что под рукой
не случилось другого извозчика, и я успел скрыться из глаз его. Я же доехал лишь до Сенной, а там встал и отпустил сани. Мне ужасно захотелось пройтись пешком. Ни усталости, ни большой опьянелости я
не чувствовал, а была лишь одна только бодрость; был прилив
сил, была необыкновенная способность на всякое предприятие и бесчисленные приятные мысли
в голове.
— Как нет дома? — ворвался я
в переднюю
силой, — да быть же
не может! Макар Иванович умер!
— Смешно?! (Я слушал ее из всех
сил; полагаю, что действительно она была как
в истерике и… высказывалась, может быть, вовсе
не для меня; но я
не мог удержаться, чтоб
не расспрашивать).
Он взял со стола и мне подал. Это тоже была фотография, несравненно меньшего размера,
в тоненьком, овальном, деревянном ободочке — лицо девушки, худое и чахоточное и, при всем том, прекрасное; задумчивое и
в то же время до странности лишенное мысли. Черты правильные, выхоленного поколениями типа, но оставляющие болезненное впечатление: похоже было на то, что существом этим вдруг овладела какая-то неподвижная мысль, мучительная именно тем, что была ему
не под
силу.
От Анны Андреевны я домой
не вернулся, потому что
в воспаленной голове моей вдруг промелькнуло воспоминание о трактире на канаве,
в который Андрей Петрович имел обыкновение заходить
в иные мрачные свои часы. Обрадовавшись догадке, я мигом побежал туда; был уже четвертый час и смеркалось.
В трактире известили, что он приходил: «Побывали немного и ушли, а может, и еще придут». Я вдруг изо всей
силы решился ожидать его и велел подать себе обедать; по крайней мере являлась надежда.
Я и
не знал никогда до этого времени, что князю уже было нечто известно об этом письме еще прежде; но, по обычаю всех слабых и робких людей, он
не поверил слуху и отмахивался от него из всех
сил, чтобы остаться спокойным; мало того, винил себя
в неблагородстве своего легковерия.
Но так как и я ни за что
не выдавал документа до последней минуты, то он и решил
в крайнем случае содействовать даже и Анне Андреевне, чтоб
не лишиться всякой выгоды, а потому из всех
сил лез к ней с своими услугами, до самого последнего часу, и я знаю, что предлагал даже достать, если понадобится, и священника…
— «От вас угроз», то есть — от такого нищего! Я пошутил, — проговорил он тихо, улыбаясь. — Я вам ничего
не сделаю,
не бойтесь, уходите… и тот документ из всех
сил постараюсь прислать — только идите, идите! Я вам написал глупое письмо, а вы на глупое письмо отозвались и пришли — мы сквитались. Вам сюда, — указал он на дверь (она хотела было пройти через ту комнату,
в которой я стоял за портьерой).
Андрей Макарович, — начал мямлить молодой человек, подходя ко мне с необыкновенно развязным видом и захватив мою руку, которую я
не в состоянии был отнять, — во всем виноват мой Степан; он так глупо тогда доложил, что я принял вас за другого — это
в Москве, — пояснил он сестре, — потом я стремился к вам изо всей
силы, чтоб разыскать и разъяснить, но заболел, вот спросите ее…
Повторяю, я был
в вдохновении и
в каком-то счастье, но я
не успел договорить: она вдруг как-то неестественно быстро схватила меня рукой за волосы и раза два качнула меня изо всей
силы книзу… потом вдруг бросила и ушла
в угол, стала лицом к углу и закрыла лицо платком.
— Ни с места! — завопил он, рассвирепев от плевка, схватив ее за плечо и показывая револьвер, — разумеется для одной лишь острастки. — Она вскрикнула и опустилась на диван. Я ринулся
в комнату; но
в ту же минуту из двери
в коридор выбежал и Версилов. (Он там стоял и выжидал.)
Не успел я мигнуть, как он выхватил револьвер у Ламберта и из всей
силы ударил его револьвером по голове. Ламберт зашатался и упал без чувств; кровь хлынула из его головы на ковер.
Но, напротив,
не будет ли справедливее вывод, что уже множество таких, несомненно родовых, семейств русских с неудержимою
силою переходят массами
в семейства случайные и сливаются с ними
в общем беспорядке и хаосе.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Сам
не знаю, неестественная
сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда
не чувствовал.
Не могу,
не могу! слышу, что
не могу! тянет, так вот и тянет!
В одном ухе так вот и слышу: «Эй,
не распечатывай! пропадешь, как курица»; а
в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
И тут настала каторга // Корёжскому крестьянину — // До нитки разорил! // А драл… как сам Шалашников! // Да тот был прост; накинется // Со всей воинской
силою, // Подумаешь: убьет! // А деньги сунь, отвалится, // Ни дать ни взять раздувшийся //
В собачьем ухе клещ. // У немца — хватка мертвая: // Пока
не пустит по миру, //
Не отойдя сосет!
Пастух уж со скотиною // Угнался; за малиною // Ушли подружки
в бор, //
В полях трудятся пахари, //
В лесу стучит топор!» // Управится с горшочками, // Все вымоет, все выскребет, // Посадит хлебы
в печь — // Идет родная матушка, //
Не будит — пуще кутает: // «Спи, милая, касатушка, // Спи,
силу запасай!
Молиться
в ночь морозную // Под звездным небом Божиим // Люблю я с той поры. // Беда пристигнет — вспомните // И женам посоветуйте: // Усердней
не помолишься // Нигде и никогда. // Чем больше я молилася, // Тем легче становилося, // И
силы прибавлялося, // Чем чаще я касалася // До белой, снежной скатерти // Горящей головой…
—
Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да
в землю сам ушел по грудь // С натуги! По лицу его //
Не слезы — кровь течет! //
Не знаю,
не придумаю, // Что будет? Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты,
сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!