Неточные совпадения
Да и сверх того, им было вовсе не до русской литературы; напротив, по его
же словам (он как-то раз расходился), они прятались по углам, поджидали друг друга на лестницах, отскакивали как мячики, с красными лицами, если
кто проходил, и «тиран помещик» трепетал последней поломойки, несмотря на все свое крепостное право.
— Помилосердуйте, да ведь это — дрянной старый альбом,
кому он нужен? Футляр в сущности ведь ничего не стоит, ведь вы
же не продадите никому?
— Решилось-то чем, чем решилось-то? Да
кто тебе сказал? — кидалась Татьяна Павловна. — Да говори
же!
А разозлился я вдруг и выгнал его действительно, может быть, и от внезапной догадки, что он пришел ко мне, надеясь узнать: не осталось ли у Марьи Ивановны еще писем Андроникова? Что он должен был искать этих писем и ищет их — это я знал. Но
кто знает, может быть тогда, именно в ту минуту, я ужасно ошибся! И
кто знает, может быть, я
же, этою
же самой ошибкой, и навел его впоследствии на мысль о Марье Ивановне и о возможности у ней писем?
По миновании
же срока и последует дуэль; что я с тем и пришел теперь, что дуэль не сейчас, но что мне надо было заручиться, потому что секунданта нет, я ни с
кем не знаком, так по крайней мере к тому времени чтоб успеть найти, если он, Ефим, откажется.
Ну так поверьте
же мне, честью клянусь вам, нет этого документа в руках у него, а может быть, и совсем ни у
кого нет; да и не способен он на такие пронырства, грех вам и подозревать.
— За помешанного? Оттуда?
Кто бы это такой и откуда? Все равно, довольно. Катерина Николаевна! клянусь вам всем, что есть святого, разговор этот и все, что я слышал, останется между нами… Чем я виноват, что узнал ваши секреты? Тем более что я кончаю мои занятия с вашим отцом завтра
же, так что насчет документа, который вы разыскиваете, можете быть спокойны!
— Да и юмор странный, — продолжал я, — гимназический условный язык между товарищами… Ну
кто может в такую минуту и в такой записке к несчастной матери, — а мать она ведь, оказывается, любила
же, — написать: «прекратила мой жизненный дебют»!
— Я не знаю, в каком смысле вы сказали про масонство, — ответил он, — впрочем, если даже русский князь отрекается от такой идеи, то, разумеется, еще не наступило ей время. Идея чести и просвещения, как завет всякого,
кто хочет присоединиться к сословию, незамкнутому и обновляемому беспрерывно, — конечно утопия, но почему
же невозможная? Если живет эта мысль хотя лишь в немногих головах, то она еще не погибла, а светит, как огненная точка в глубокой тьме.
— Именно, Анна Андреевна, — подхватил я с жаром. —
Кто не мыслит о настоящей минуте России, тот не гражданин! Я смотрю на Россию, может быть, с странной точки: мы пережили татарское нашествие, потом двухвековое рабство и уж конечно потому, что то и другое нам пришлось по вкусу. Теперь дана свобода, и надо свободу перенести: сумеем ли? Так
же ли по вкусу нам свобода окажется? — вот вопрос.
За игорным столом приходилось даже иногда говорить кой с
кем; но раз я попробовал на другой день, тут
же в комнатах, раскланяться с одним господчиком, с которым не только говорил, но даже и смеялся накануне, сидя рядом, и даже две карты ему угадал, и что ж — он совершенно не узнал меня.
— Да? Когда
же это было? И от
кого ты именно слышал? — с любопытством осведомился он. Я рассказал все, что знал.
Любопытно то, за
кого эти светские франты почитают друг друга и на каких это основаниях могут они уважать друг друга; ведь этот князь мог
же предположить, что Анна Андреевна уже знает о связи его с Лизой, в сущности с ее сестрой, а если не знает, то когда-нибудь уж наверно узнает; и вот он «не сомневался в ее решении»!
— А я что
же говорю? Я только это и твержу. Я решительно не знаю, для чего жизнь так коротка. Чтоб не наскучить, конечно, ибо жизнь есть тоже художественное произведение самого творца, в окончательной и безукоризненной форме пушкинского стихотворения. Краткость есть первое условие художественности. Но если
кому не скучно, тем бы и дать пожить подольше.
У меня хоть и ни малейшей мысли не было его встретить, но я в тот
же миг угадал,
кто он такой, только все еще сообразить не мог, каким это образом он просидел эти все дни, почти рядом со мной, так тихо, что я до сих пор ничего не расслышал.
Другой, ясной половиной своего рассудка она непременно должна была прозревать всю ничтожность своего «героя»; ибо
кто ж не согласится теперь, что этот несчастный и даже великодушный человек в своем роде был в то
же время в высшей степени ничтожным человеком?
Так каково
же тому, за
кого совсем некому помолиться?
И воспомнил всех,
кого обидел, и возжелал возвратить; деньги
же стал выдавать безмерно, так что уже супруга и архимандрит придержали за руки, ибо «довольно, говорят, и сего».
А что я приду к нему первому, а не к
кому другому, в первый
же день по выздоровлении, то и в этом он не сомневался нимало...
Я сидел как ошалелый. Ни с
кем другим никогда я бы не упал до такого глупого разговора. Но тут какая-то сладостная жажда тянула вести его. К тому
же Ламберт был так глуп и подл, что стыдиться его нельзя было.
Без сомнения, я тотчас
же понял, с
кем имею дело.
С запиской от нее она тотчас
же полетела к Бьорингу и немедленно вытребовала от него другую записку, к «
кому следует» с убедительнейшею просьбою самого Бьоринга немедленно освободить меня, «арестованного по недоразумению».
—
Кому? Ха-ха-ха! А скандал, а письмо покажем князю! Где отберут? Я не держу документов в квартире. Я покажу князю через третье лицо. Не упрямьтесь, барыня, благодарите, что я еще не много прошу, другой бы, кроме того, попросил еще услуг… знаете каких… в которых ни одна хорошенькая женщина не отказывает, при стеснительных обстоятельствах, вот каких… Хе-хе-хе! Vous êtes belle, vous! [Вы
же красивая женщина! (франц.)]
Катерина Николаевна стремительно встала с места, вся покраснела и — плюнула ему в лицо. Затем быстро направилась было к двери. Вот тут-то дурак Ламберт и выхватил револьвер. Он слепо, как ограниченный дурак, верил в эффект документа, то есть — главное — не разглядел, с
кем имеет дело, именно потому, как я сказал уже, что считал всех с такими
же подлыми чувствами, как и он сам. Он с первого слова раздражил ее грубостью, тогда как она, может быть, и не уклонилась бы войти в денежную сделку.
Неточные совпадения
Городничий. Я сам, матушка, порядочный человек. Однако ж, право, как подумаешь, Анна Андреевна, какие мы с тобой теперь птицы сделались! а, Анна Андреевна? Высокого полета, черт побери! Постой
же, теперь
же я задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй,
кто там?
О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! я не посмотрю ни на
кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра
же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Почтмейстер. Или
же: «Вот, мол, пришли по почте деньги, неизвестно
кому принадлежащие».
Хлестаков. Ну, нет, вы напрасно, однако
же… Все зависит от той стороны, с которой
кто смотрит на вещь. Если, например, забастуешь тогда, как нужно гнуть от трех углов… ну, тогда конечно… Нет, не говорите, иногда очень заманчиво поиграть.
Г-жа Простакова. Я, братец, с тобою лаяться не стану. (К Стародуму.) Отроду, батюшка, ни с
кем не бранивалась. У меня такой нрав. Хоть разругай, век слова не скажу. Пусть
же, себе на уме, Бог тому заплатит,
кто меня, бедную, обижает.