Тут я вдруг догадался, что и ему должно уже быть известно обо мне все на свете — и история моя, и
имя мое, и, может быть, то, в чем рассчитывал на меня Ламберт.
Неточные совпадения
Когда же утром приходилось просыпаться, то вдруг начинались насмешки и презрение мальчишек; один из них прямо начал бить меня и заставлял подавать сапоги; он бранил меня самыми скверными
именами, особенно стараясь объяснить мне
мое происхождение, к утехе всех слушателей.
— И даже «Версилов». Кстати, я очень сожалею, что не мог передать тебе этого
имени, ибо в сущности только в этом и состоит вся вина
моя, если уж есть вина, не правда ли? Но, опять-таки, не мог же я жениться на замужней, сам рассуди.
Князь сообщил ему адрес Версилова, и действительно Версилов на другой же день получил лично от Зерщикова письмо на
мое имя и с лишком тысячу триста рублей, принадлежавших мне и забытых мною на рулетке денег.
Вот эссенция
моих вопросов или, лучше сказать, биений сердца
моего, в те полтора часа, которые я просидел тогда в углу на кровати, локтями в колена, а ладонями подпирая голову. Но ведь я знал, я знал уже и тогда, что все эти вопросы — совершенный вздор, а что влечет меня лишь она, — она и она одна! Наконец-то выговорил это прямо и прописал пером на бумаге, ибо даже теперь, когда пишу, год спустя, не знаю еще, как назвать тогдашнее чувство
мое по
имени!
Нельзя винить меня за то, что я жадно смотрю кругом себя, чтоб отыскать хоть одного друга, а потому я и не могла не обрадоваться другу: тот, кто мог даже в ту ночь, почти замерзая, вспоминать обо мне и повторять одно только
мое имя, тот, уж конечно, мне предан.
— Они знают
мое имя; ты им обо мне говорил?
— Да с той самой, с вчерашней. Ведь квартира вчерашняя, при младенце-то, на
мое имя теперь взята, а платит Татьяна Павловна…
Ей, кажется, не я понравился, а
имя мое — Валентин; она, должно быть, вообразила, что за именем скрывается нечто необыкновенное.
Неточные совпадения
Хлестаков. Да, и в журналы помещаю.
Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже не помню. И всё случаем: я не хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под
именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал.
Как в ноги губернаторше // Я пала, как заплакала, // Как стала говорить, // Сказалась усталь долгая, // Истома непомерная, // Упередилось времечко — // Пришла
моя пора! // Спасибо губернаторше, // Елене Александровне, // Я столько благодарна ей, // Как матери родной! // Сама крестила мальчика // И
имя Лиодорушка — // Младенцу избрала…
Скотинин. А смею ли спросить, государь
мой, —
имени и отчества не знаю, — в деревеньках ваших водятся ли свинки?
5) Ламврокакис, беглый грек, без
имени и отчества и даже без чина, пойманный графом Кирилою Разумовским в Нежине, на базаре. Торговал греческим
мылом, губкою и орехами; сверх того, был сторонником классического образования. В 1756 году был найден в постели, заеденный клопами.
— Я игнорирую это до тех пор, пока свет не знает этого, пока
мое имя не опозорено.