Неточные совпадения
Дело произошло таким образом: двадцать
два года назад помещик Версилов (это-то и есть мой отец), двадцати пяти лет, посетил свое имение в Тульской губернии.
Именно таинственные потому, что были накоплены из карманных денег моих, которых отпускалось мне по пяти рублей в месяц, в продолжение
двух лет; копление же началось с первого
дня моей «идеи», а потому Версилов не должен был знать об этих деньгах ни слова.
Две недели назад я ровно четыре
дня просидел над работой, которую он же мне и передал: переписать с черновой, а вышло почти пересочинить.
Я вспыхнул и окончательно объявил, что мне низко получать жалованье за скандальные рассказы о том, как я провожал
два хвоста к институтам, что я не потешать его нанялся, а заниматься
делом, а когда
дела нет, то надо покончить и т. д., и т. д.
В первый раз с приезда у меня очутились в кармане деньги, потому что накопленные в
два года мои шестьдесят рублей я отдал матери, о чем и упомянул выше; но уже несколько
дней назад я положил, в
день получения жалованья, сделать «пробу», о которой давно мечтал.
— Ввиду того, что Крафт сделал серьезные изучения, вывел выводы на основании физиологии, которые признает математическими, и убил, может быть, года
два на свою идею (которую я бы принял преспокойно a priori), ввиду этого, то есть ввиду тревог и серьезности Крафта, это
дело представляется в виде феномена.
— Нынешнее время, — начал он сам, помолчав минуты
две и все смотря куда-то в воздух, — нынешнее время — это время золотой средины и бесчувствия, страсти к невежеству, лени, неспособности к
делу и потребности всего готового. Никто не задумывается; редко кто выжил бы себе идею.
Дело очень простое, вся тайна в
двух словах: упорство и непрерывность.
Раз заведя, я был уверен, что проношу долго; я
два с половиной года нарочно учился носить платье и открыл даже секрет: чтобы платье было всегда ново и не изнашивалось, надо чистить его щеткой сколь возможно чаще, раз по пяти и шести в
день.
Два слова про эту скверную квартиренку, чтоб понять местность, на которой произошло
дело.
— Я не знаю, выгнан ли, но он оставил полк в самом
деле по неприятностям. Вам известно, что он прошлого года осенью, именно будучи в отставке, месяца
два или три прожил в Луге?
Отправилась Олечка, в тот же
день побежала, что ж — возвратилась через
два часа, истерика с ней, бьется.
— Д-да? — промямлил Версилов, мельком взглянув наконец на меня. — Возьмите же эту бумажку, она ведь к
делу необходима, — протянул он крошечный кусочек Васину. Тот взял и, видя, что я смотрю с любопытством, подал мне прочесть. Это была записка,
две неровные строчки, нацарапанные карандашом и, может быть, в темноте...
— Не знаю; не берусь решать, верны ли эти
два стиха иль нет. Должно быть, истина, как и всегда, где-нибудь лежит посредине: то есть в одном случае святая истина, а в другом — ложь. Я только знаю наверно одно: что еще надолго эта мысль останется одним из самых главных спорных пунктов между людьми. Во всяком случае, я замечаю, что вам теперь танцевать хочется. Что ж, и потанцуйте: моцион полезен, а на меня как раз сегодня утром ужасно много
дела взвалили… да и опоздал же я с вами!
И тут он мне поручил
два будто бы неотложные
дела и требующие будто бы необыкновенного труда и внимания. Предстояло съездить и действительно подать, расписаться и проч.
— Ах вы, хитрец! — вскричал я, принимая письма, — клянусь, ведь все это — вздор и никакого тут
дела нет, а эти
два поручения вы нарочно выдумали, чтоб уверить меня, что я служу и не даром деньги беру!
— Mon enfant, клянусь тебе, что в этом ты ошибаешься: это
два самые неотложные
дела… Cher enfant! — вскричал он вдруг, ужасно умилившись, — милый мой юноша! (Он положил мне обе руки на голову.) Благословляю тебя и твой жребий… будем всегда чисты сердцем, как и сегодня… добры и прекрасны, как можно больше… будем любить все прекрасное… во всех его разнообразных формах… Ну, enfin… enfin rendons grâce… et je te benis! [А теперь… теперь вознесем хвалу… и я благословляю тебя! (франц.)]
Помните, вы смеялись, что я читаю русские газеты, по
две газеты в
день?
За игорным столом приходилось даже иногда говорить кой с кем; но раз я попробовал на другой
день, тут же в комнатах, раскланяться с одним господчиком, с которым не только говорил, но даже и смеялся накануне, сидя рядом, и даже
две карты ему угадал, и что ж — он совершенно не узнал меня.
— Слушайте, — вскричал я вдруг, — тут нечего разговаривать; у вас один-единственный путь спасения; идите к князю Николаю Ивановичу, возьмите у него десять тысяч, попросите, не открывая ничего, призовите потом этих
двух мошенников, разделайтесь окончательно и выкупите назад ваши записки… и
дело с концом! Все
дело с концом, и ступайте пахать! Прочь фантазии, и доверьтесь жизни!
Лизу я видел реже, чем маму, хотя она заходила ко мне каждый
день, даже по
два раза.
Я знал это по прежним
дням, и то, что это непременно сбудется через час, а главное то, что я знал об этом вперед, как дважды
два, разозлило меня до злобы.
А Лизу я не «забыл», мама ошиблась. Чуткая мать видела, что между братом и сестрой как бы охлаждение, но
дело было не в нелюбви, а скорее в ревности. Объясню, ввиду дальнейшего, в
двух словах.
Разумеется, каждый
день, раза по
два, посещала и князя, который был заключен в тюрьме, в дворянском отделении, но свидания эти, как я вполне убедился впоследствии, бывали очень для Лизы тягостны.
Разумеется, кто ж третий может вполне узнать
дела двух любящихся?
Стали они жить с самого первого
дня в великом и нелицемерном согласии, опасно соблюдая свое супружество, и как единая душа в
двух телесах.
Теперь сделаю резюме: ко
дню и часу моего выхода после болезни Ламберт стоял на следующих
двух точках (это-то уж я теперь наверно знаю): первое, взять с Анны Андреевны за документ вексель не менее как в тридцать тысяч и затем помочь ей напугать князя, похитить его и с ним вдруг обвенчать ее — одним словом, в этом роде. Тут даже составлен был целый план; ждали только моей помощи, то есть самого документа.
— И ты прав. Я догадался о том, когда уже было все кончено, то есть когда она дала позволение. Но оставь об этом.
Дело не сладилось за смертью Лидии, да, может, если б и осталась в живых, то не сладилось бы, а маму я и теперь не пускаю к ребенку. Это — лишь эпизод. Милый мой, я давно тебя ждал сюда. Я давно мечтал, как мы здесь сойдемся; знаешь ли, как давно? — уже
два года мечтал.
Фактами, фактами!.. Но понимает ли что-нибудь читатель? Помню, как меня самого давили тогда эти же самые факты и не давали мне ничего осмыслить, так что под конец того
дня у меня совсем голова сбилась с толку. А потому двумя-тремя словами забегу вперед!
Хотя она и сама слишком понимала эти события и могла бы с
двух слов схватить
дело, однако изложение заняло у нас, я думаю, минут десять.
Неточные совпадения
Краса и гордость русская, // Белели церкви Божии // По горкам, по холмам, // И с ними в славе спорили // Дворянские дома. // Дома с оранжереями, // С китайскими беседками // И с английскими парками; // На каждом флаг играл, // Играл-манил приветливо, // Гостеприимство русское // И ласку обещал. // Французу не привидится // Во сне, какие праздники, // Не
день, не
два — по месяцу // Мы задавали тут. // Свои индейки жирные, // Свои наливки сочные, // Свои актеры, музыка, // Прислуги — целый полк!
Гласит // Та грамота: «Татарину // Оболту Оболдуеву // Дано суконце доброе, // Ценою в
два рубля: // Волками и лисицами // Он тешил государыню, // В
день царских именин // Спускал медведя дикого // С своим, и Оболдуева // Медведь тот ободрал…» // Ну, поняли, любезные?» // — Как не понять!
Я хотел бы, например, чтоб при воспитании сына знатного господина наставник его всякий
день разогнул ему Историю и указал ему в ней
два места: в одном, как великие люди способствовали благу своего отечества; в другом, как вельможа недостойный, употребивший во зло свою доверенность и силу, с высоты пышной своей знатности низвергся в бездну презрения и поношения.
Наконец в
два часа пополудни седьмого
дня он прибыл. Вновь назначенный, «сущий» градоначальник был статский советник и кавалер Семен Константинович Двоекуров.
Дома он через минуту уже решил
дело по существу.
Два одинаково великих подвига предстояли ему: разрушить город и устранить реку. Средства для исполнения первого подвига были обдуманы уже заранее; средства для исполнения второго представлялись ему неясно и сбивчиво. Но так как не было той силы в природе, которая могла бы убедить прохвоста в неведении чего бы то ни было, то в этом случае невежество являлось не только равносильным знанию, но даже в известном смысле было прочнее его.