У меня сердце сжалось до боли, когда я услышал такие слова. Эта наивно унизительная просьба была тем жалчее, тем сильнее пронзала сердце, что была так обнаженна и невозможна.
Да, конечно, он просил милостыню! Ну мог ли он думать, что она согласится? Меж тем он унижался до пробы: он попробовал попросить! Эту последнюю степень упадка духа было невыносимо видеть. Все черты лица ее как бы вдруг исказились от боли; но прежде чем она успела сказать слово, он вдруг опомнился.
Неточные совпадения
Ее я,
конечно, никогда не видал,
да и представить не мог, как буду с ней говорить, и буду ли; но мне представлялось (может быть, и на достаточных основаниях), что с ее приездом рассеется и мрак, окружавший в моих глазах Версилова.
Он как-то вдруг оборвал, раскис и задумался. После потрясений (а потрясения с ним могли случаться поминутно, Бог знает с чего) он обыкновенно на некоторое время как бы терял здравость рассудка и переставал управлять собой; впрочем, скоро и поправлялся, так что все это было не вредно. Мы просидели с минуту. Нижняя губа его, очень полная, совсем отвисла… Всего более удивило меня, что он вдруг упомянул про свою дочь,
да еще с такою откровенностью.
Конечно, я приписал расстройству.
—
Да, насчет денег. У него сегодня в окружном суде решается их дело, и я жду князя Сережу, с чем-то он придет. Обещался прямо из суда ко мне. Вся их судьба; тут шестьдесят или восемьдесят тысяч.
Конечно, я всегда желал добра и Андрею Петровичу (то есть Версилову), и, кажется, он останется победителем, а князья ни при чем. Закон!
Жертве,
конечно, ничего нельзя было сделать, не кричать же ей: свидетелей нет,
да и странно как-то жаловаться.
— Ах, Татьяна Павловна, зачем бы вам так с ним теперь!
Да вы шутите, может, а? — прибавила мать, приметив что-то вроде улыбки на лице Татьяны Павловны. Татьяны Павловнину брань и впрямь иногда нельзя было принять за серьезное, но улыбнулась она (если только улыбнулась),
конечно, лишь на мать, потому что ужасно любила ее доброту и уж без сомнения заметила, как в ту минуту она была счастлива моею покорностью.
— Оставим мое честное лицо, — продолжал я рвать, — я знаю, что вы часто видите насквозь, хотя в других случаях не дальше куриного носа, — и удивлялся вашей способности проницать. Ну
да, у меня есть «своя идея». То, что вы так выразились,
конечно случайность, но я не боюсь признаться: у меня есть «идея». Не боюсь и не стыжусь.
— Боюсь,
конечно боюсь.
Да князь уж потому драться не станет, что дерутся с ровней.
Так,
конечно, не говорят с женщинами,
да еще с такими женщинами, — вернее сказать, с такою женщиной, потому что Татьяну Павловну я не считал.
— Даже если тут и «пьедестал», то и тогда лучше, — продолжал я, — пьедестал хоть и пьедестал, но сам по себе он очень ценная вещь. Этот «пьедестал» ведь все тот же «идеал», и вряд ли лучше, что в иной теперешней душе его нет; хоть с маленьким даже уродством,
да пусть он есть! И наверно, вы сами думаете так, Васин, голубчик мой Васин, милый мой Васин! Одним словом, я,
конечно, зарапортовался, но вы ведь меня понимаете же. На то вы Васин; и, во всяком случае, я обнимаю вас и целую, Васин!
—
Да так говорить, как мы с вами,
конечно, все равно что молчать. Черт с этакой красотой, а пуще всего черт с этакой выгодой!
— Вы говорите: Версилову десять тысяч. Если я беру у вас теперь, то,
конечно, эти деньги пойдут в зачет двадцати тысяч Версилова; я иначе не допускаю. Но… но я наверно и сам отдам…
Да неужели же вы думаете, что Версилов к вам ходит за деньгами?
Но, уж
конечно, она-то сумела,
да так, может быть, как мы с тобою и не придумали бы.
Конечно, мое семейство питало насчет меня своего рода надежды, но им придется теперь уступить,
да и борьбы никакой не будет.
—
Да, я воспитан, — прошептал я, едва переводя дух. Сердце мое колотилось и,
конечно, не от одного вина.
О, опять повторю:
да простят мне, что я привожу весь этот тогдашний хмельной бред до последней строчки.
Конечно, это только эссенция тогдашних мыслей, но, мне кажется, я этими самыми словами и говорил. Я должен был привести их, потому что я сел писать, чтоб судить себя. А что же судить, как не это? Разве в жизни может быть что-нибудь серьезнее? Вино же не оправдывало. In vino veritas. [Истина в вине (лат.).]
— Пили уже и ели! — сказал Плюшкин. —
Да, конечно, хорошего общества человека хоть где узнаешь: он не ест, а сыт; а как эдакой какой-нибудь воришка, да его сколько ни корми… Ведь вот капитан — приедет: «Дядюшка, говорит, дайте чего-нибудь поесть!» А я ему такой же дядюшка, как он мне дедушка. У себя дома есть, верно, нечего, так вот он и шатается! Да, ведь вам нужен реестрик всех этих тунеядцев? Как же, я, как знал, всех их списал на особую бумажку, чтобы при первой подаче ревизии всех их вычеркнуть.
Неточные совпадения
Унтер-офицерша.
Да делать-то,
конечно, нечего. А за ошибку-то повели ему заплатить штраф. Мне от своего счастья неча отказываться, а деньги бы мне теперь очень пригодились.
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)
Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке.
Конечно, прилгнул немного;
да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Анна Андреевна. Можно,
конечно,
да ведь не всякой же мелюзге оказывать покровительство.
Г-жа Простакова. Ах, мой батюшка!
Да извозчики-то на что ж? Это их дело. Это таки и наука-то не дворянская. Дворянин только скажи: повези меня туда, — свезут, куда изволишь. Мне поверь, батюшка, что,
конечно, то вздор, чего не знает Митрофанушка.
— Был,
конечно, — сказал он, заминаясь… —
да его дома не было… а я не дождался.