Неточные совпадения
— Неужели и Васин с ними?
В Васине —
ум,
в Васине — нравственная идея! — вскричал я.
Мысль, что родная дочь не верит
в его
ум и даже хотела объявить его сумасшедшим, обратила бы этого агнца
в зверя.
Это правда, что появление этого человека
в жизни моей, то есть на миг, еще
в первом детстве, было тем фатальным толчком, с которого началось мое сознание. Не встреться он мне тогда — мой
ум, мой склад мыслей, моя судьба, наверно, были бы иные, несмотря даже на предопределенный мне судьбою характер, которого я бы все-таки не избегнул.
Возражение его прекрасно, я согласен, и делает честь его бесспорному
уму; прекрасно уже тем, что самое простое, а самое простое понимается всегда лишь под конец, когда уж перепробовано все, что мудреней или глупей; но я знал это возражение и сам, раньше Васина; эту мысль я прочувствовал с лишком три года назад; даже мало того,
в ней-то и заключается отчасти «моя идея».
Мало того, еще
в Москве, может быть с самого первого дня «идеи», порешил, что ни закладчиком, ни процентщиком тоже не буду: на это есть жиды да те из русских, у кого ни
ума, ни характера.
— Самое лучшее, мой милый, это то, что ты засмеялся. Трудно представить, сколько этим каждый человек выигрывает, даже
в наружности. Я серьезнейшим образом говорю. У него, Татьяна Павловна, всегда такой вид, будто у него на
уме что-то столь уж важное, что он даже сам пристыжен сим обстоятельством.
Разумеется, тотчас после «Горе от
ума» Татьяна Павловна увезла меня домой: «Не танцевать же тебе оставаться, через тебя только я сама не остаюсь», — шипели вы мне, Татьяна Павловна, всю дорогу
в карете.
— Довольно, я с вами совершенно согласен и настолько верю
в ваш
ум, что вполне надеюсь, вы перестанете слишком уж долго распекать меня.
— Почему нет? Я вот только не верю тому, что вы сами-то
в ее
ум верите
в самом деле, и не притворяясь.
Улыбка эта была тем сквернее, что была совершенно не умышленная, а невольная; видно было, что он действительно и воистину считал себя
в эту минуту гораздо выше меня и
умом и характером.
Действительно, Васин, при всем своем
уме, может быть, ничего не смыслил
в женщинах, так что целый цикл идей и явлений оставался ему неизвестен.
Я было стала ей говорить, всплакнула даже тут же на постели, — отвернулась она к стене: «Молчите, говорит, дайте мне спать!» Наутро смотрю на нее, ходит, на себя непохожа; и вот, верьте не верьте мне, перед судом Божиим скажу: не
в своем
уме она тогда была!
С самого того разу, как ее
в этом подлом доме оскорбили, помутилось у ней сердце… и
ум.
— Самый превосходный признак, мой друг; самый даже благонадежный, потому что наш русский атеист, если только он вправду атеист и чуть-чуть с
умом, — самый лучший человек
в целом мире и всегда наклонен приласкать Бога, потому что непременно добр, а добр потому, что безмерно доволен тем, что он — атеист. Атеисты наши — люди почтенные и
в высшей степени благонадежные, так сказать, опора отечества…
С князем он был на дружеской ноге: они часто вместе и заодно играли; но князь даже вздрогнул, завидев его, я заметил это с своего места: этот мальчик был всюду как у себя дома, говорил громко и весело, не стесняясь ничем и все, что на
ум придет, и, уж разумеется, ему и
в голову не могло прийти, что наш хозяин так дрожит перед своим важным гостем за свое общество.
Да, эта последняя мысль вырвалась у меня тогда, и я даже не заметил ее. Вот какие мысли, последовательно одна за другой, пронеслись тогда
в моей голове, и я был чистосердечен тогда с собой: я не лукавил, не обманывал сам себя; и если чего не осмыслил тогда
в ту минуту, то потому лишь, что
ума недостало, а не из иезуитства пред самим собой.
А так как я и до сих пор держусь убеждения, что
в азартной игре, при полном спокойствии характера, при котором сохранилась бы вся тонкость
ума и расчета, невозможно не одолеть грубость слепого случая и не выиграть — то, естественно, я должен был тогда все более и более раздражаться, видя, что поминутно не выдерживаю характера и увлекаюсь, как совершенный мальчишка.
— Что? Как! — вскричал я, и вдруг мои ноги ослабели, и я бессильно опустился на диван. Он мне сам говорил потом, что я побледнел буквально как платок.
Ум замешался во мне. Помню, мы все смотрели молча друг другу
в лицо. Как будто испуг прошел по его лицу; он вдруг наклонился, схватил меня за плечи и стал меня поддерживать. Я слишком помню его неподвижную улыбку;
в ней были недоверчивость и удивление. Да, он никак не ожидал такого эффекта своих слов, потому что был убежден
в моей виновности.
— Потом я, может быть, вам сообщу подробнее об этой нашей встрече, но теперь нахожу нужным предупредить вас, — загадочно проговорил Васин, — что он показался мне тогда как бы
в ненормальном состоянии духа и…
ума даже. Впрочем, я и еще имел один визит, — вдруг улыбнулся он, — сейчас перед вами, и тоже принужден был заключить об не совсем нормальном состоянии посетителя.
Чуть заметите малейшую черту глуповатости
в смехе — значит несомненно тот человек ограничен
умом, хотя бы только и делал, что сыпал идеями.
Старец же должен быть доволен во всякое время, а умирать должен
в полном цвете
ума своего, блаженно и благолепно, насытившись днями, воздыхая на последний час свой и радуясь, отходя, как колос к снопу, и восполнивши тайну свою.
Я, конечно, не для того, чтоб вас дразнить, и, поверьте, что
в Бога верую; но все эти тайны давно открыты
умом, а что еще не открыто, то будет открыто все, совершенно наверно и, может быть,
в самый короткий срок.
— Есть, друг, — продолжал он, —
в Геннадиевой пустыни один великого
ума человек.
Говорю это я ему раз: «Как это вы, сударь, да при таком великом вашем
уме и проживая вот уже десять лет
в монастырском послушании и
в совершенном отсечении воли своей, — как это вы честного пострижения не примете, чтоб уж быть еще совершеннее?» А он мне на то: «Что ты, старик, об
уме моем говоришь; а может,
ум мой меня же заполонил, а не я его остепенил.
— Просто-запросто ваш Петр Валерьяныч
в монастыре ест кутью и кладет поклоны, а
в Бога не верует, и вы под такую минуту попали — вот и все, — сказал я, — и сверх того, человек довольно смешной: ведь уж, наверно, он раз десять прежде того микроскоп видел, что ж он так с
ума сошел
в одиннадцатый-то раз? Впечатлительность какая-то нервная…
в монастыре выработал.
— Человек чистый и
ума высокого, — внушительно произнес старик, — и не безбожник он.
В ём
ума гущина, а сердце неспокойное. Таковых людей очень много теперь пошло из господского и из ученого звания. И вот что еще скажу: сам казнит себя человек. А ты их обходи и им не досаждай, а перед ночным сном их поминай на молитве, ибо таковые Бога ищут. Ты молишься ли перед сном-то?
Клянусь, что до этого мерзостного сна не было
в моем
уме даже хоть чего-нибудь похожего на эту позорную мысль!
Это значит, что все уже давно зародилось и лежало
в развратном сердце моем,
в желании моем лежало, но сердце еще стыдилось наяву, и
ум не смел еще представить что-нибудь подобное сознательно.
Это я люблю
в людях, это я называю
умом сердца; по крайней мере это меня тотчас же привлекало, разумеется до известной меры.
А был тот учитель Петр Степанович, царство ему небесное, как бы словно юродивый; пил уж оченно, так даже, что и слишком, и по тому самому его давно уже от всякого места отставили и жил по городу все одно что милостыней, а
ума был великого и
в науках тверд.
И как воображу эту неприступную, гордую, действительно достойную девушку, и с таким
умом, рука
в руку с Ламбертом, то… вот то-то с
умом!
В несчастии, ее поразившем, она естественно могла пожелать совета от
ума твердого, спокойного, всегда возвышенного, который предполагала
в Васине.
К тому же женщины небольшие мастерицы
в оценке мужских
умов, если человек им нравится, и парадоксы с удовольствием принимают за строгие выводы, если те согласны с их собственными желаниями.
— С тех пор,
в то самое утро, как мы с вами
в последний раз виделись, я сделала тот шаг, который не всякий способен понять и разобрать так, как бы понял его человек с вашим незараженным еще
умом, с вашим любящим, неиспорченным, свежим сердцем.
Только что он, давеча, прочел это письмо, как вдруг ощутил
в себе самое неожиданное явление:
в первый раз,
в эти роковые два года, он не почувствовал ни малейшей к ней ненависти и ни малейшего сотрясения, подобно тому как недавно еще «сошел с
ума» при одном только слухе о Бьоринге.
Мстительный и гордый
ум ее был возбужден
в высочайшей степени.
— Катерина Николаевна, несмотря на весь свой страх, который я
в ней сама приметила, всегда питала, еще с прежнего времени, некоторое благоговение и удивление к благородству правил и к возвышенности
ума Андрея Петровича.
— Ну, я вам скажу это прямо, потому что считаю вас за величайший
ум… Мне всегда казалось
в вас что-то смешное.
— Ступайте. Много
в нас ума-то
в обоих, но вы… О, вы — моего пошиба человек! я написал сумасшедшее письмо, а вы согласились прийти, чтоб сказать, что «почти меня любите». Нет, мы с вами — одного безумия люди! Будьте всегда такая безумная, не меняйтесь, и мы встретимся друзьями — это я вам пророчу, клянусь вам!
— Это хорошо, что ты все подсмотрел: я никогда не предполагал, что ты — такой шпион и что
в тебе столько
ума! — он сказал это, чтобы ко мне подольститься.
— Нет, он сойдет с
ума, если я ему покажу письмо дочери,
в котором та советуется с адвокатом о том, как объявить отца сумасшедшим! — воскликнул я с жаром. — Вот чего он не вынесет. Знайте, что он не верит письму этому, он мне уже говорил!
Весь
ум его и весь нравственный склад его остались при нем, хотя все, что было
в нем идеального, еще сильнее выступило вперед.