Неточные совпадения
Наконец из калитки вышел какой-то чиновник, пожилой; судя по виду, спал, и его нарочно разбудили; не то что
в халате, а так,
в чем-то очень домашнем; стал у калитки, заложил
руки назад и начал смотреть на меня, я — на него.
Я подступил: вещь на вид изящная, но
в костяной резьбе,
в одном месте, был изъян. Я только один и подошел смотреть, все молчали; конкурентов не было. Я бы мог отстегнуть застежки и вынуть альбом из футляра, чтоб осмотреть вещь, но правом моим не воспользовался и только махнул дрожащей
рукой: «дескать, все равно».
Десятирублевая была
в жилетном кармане, я просунул два пальца пощупать — и так и шел не вынимая
руки.
В комнате, даже слишком небольшой, было человек семь, а с дамами человек десять. Дергачеву было двадцать пять лет, и он был женат. У жены была сестра и еще родственница; они тоже жили у Дергачева. Комната была меблирована кое-как, впрочем достаточно, и даже было чисто. На стене висел литографированный портрет, но очень дешевый, а
в углу образ без ризы, но с горевшей лампадкой. Дергачев подошел ко мне, пожал
руку и попросил садиться.
–…второстепенный, которому предназначено послужить лишь материалом для более благородного племени, а не иметь своей самостоятельной роли
в судьбах человечества. Ввиду этого, может быть и справедливого, своего вывода господин Крафт пришел к заключению, что всякая дальнейшая деятельность всякого русского человека должна быть этой идеей парализована, так сказать, у всех должны опуститься
руки и…
Я крепко пожал
руку Васина и добежал до Крафта, который все шел впереди, пока я говорил с Васиным. Мы молча дошли до его квартиры; я не хотел еще и не мог говорить с ним.
В характере Крафта одною из сильнейших черт была деликатность.
Мне встретился маленький мальчик, такой маленький, что странно, как он мог
в такой час очутиться один на улице; он, кажется, потерял дорогу; одна баба остановилась было на минуту его выслушать, но ничего не поняла, развела
руками и пошла дальше, оставив его одного
в темноте.
Лечь спать я положил было раньше, предвидя завтра большую ходьбу. Кроме найма квартиры и переезда, я принял некоторые решения, которые так или этак положил выполнить. Но вечеру не удалось кончиться без курьезов, и Версилов сумел-таки чрезвычайно удивить меня.
В светелку мою он решительно никогда не заходил, и вдруг, я еще часу не был у себя, как услышал его шаги на лесенке: он звал меня, чтоб я ему посветил. Я вынес свечку и, протянув вниз
руку, которую он схватил, помог ему дотащиться наверх.
— Друг мой, я готов за это тысячу раз просить у тебя прощения, ну и там за все, что ты на мне насчитываешь, за все эти годы твоего детства и так далее, но, cher enfant, что же из этого выйдет? Ты так умен, что не захочешь сам очутиться
в таком глупом положении. Я уже и не говорю о том, что даже до сей поры не совсем понимаю характер твоих упреков:
в самом деле,
в чем ты, собственно, меня обвиняешь?
В том, что родился не Версиловым? Или нет? Ба! ты смеешься презрительно и махаешь
руками, стало быть, нет?
Этот Макар отлично хорошо понимал, что я так и сделаю, как говорю; но он продолжал молчать, и только когда я хотел было уже
в третий раз припасть, отстранился, махнул
рукой и вышел, даже с некоторою бесцеремонностью, уверяю тебя, которая даже меня тогда удивила.
Но чтобы наказать себя еще больше, доскажу его вполне. Разглядев, что Ефим надо мной насмехается, я позволил себе толкнуть его
в плечо правой
рукой, или, лучше сказать, правым кулаком. Тогда он взял меня за плечи, обернул лицом
в поле и — доказал мне на деле, что он действительно сильнее всех у нас
в гимназии.
— Гм. — Он подмигнул и сделал
рукой какой-то жест, вероятно долженствовавший обозначать что-то очень торжествующее и победоносное; затем весьма солидно и спокойно вынул из кармана газету, очевидно только что купленную, развернул и стал читать
в последней странице, по-видимому оставив меня
в совершенном покое. Минут пять он не глядел на меня.
Я отворил дверь как раз
в ту минуту, когда он выпрыгнул
в коридор от соседок и, кажется, буквально, то есть
руками, выпихнутый ими.
— О, вернулся еще вчера, я сейчас у него была… Я именно и пришла к вам
в такой тревоге, у меня руки-ноги дрожат, я хотела вас попросить, ангел мой Татьяна Павловна, так как вы всех знаете, нельзя ли узнать хоть
в бумагах его, потому что непременно теперь от него остались бумаги, так к кому ж они теперь от него пойдут? Пожалуй, опять
в чьи-нибудь опасные
руки попадут? Я вашего совета прибежала спросить.
— Дайте ему
в щеку! Дайте ему
в щеку! — прокричала Татьяна Павловна, а так как Катерина Николаевна хоть и смотрела на меня (я помню все до черточки), не сводя глаз, но не двигалась с места, то Татьяна Павловна, еще мгновение, и наверно бы сама исполнила свой совет, так что я невольно поднял
руку, чтоб защитить лицо; вот из-за этого-то движения ей и показалось, что я сам замахиваюсь.
Да и все
в ней отзывалось какой-то желтизной: кожа на лице и
руках походила на пергамент; темненькое платье ее от ветхости тоже совсем пожелтело, а один ноготь, на указательном пальце правой
руки, не знаю почему, был залеплен желтым воском тщательно и аккуратно.
Али что не слышно мне дыханья ее с постели стало, али
в темноте-то разглядела, пожалуй, что как будто кровать пуста, — только встала я вдруг, хвать
рукой: нет никого на кровати, и подушка холодная.
Васин подал мне
руку, а Версилов не сказал мне ни слова и опустился
в кресло.
Я был совершенно побежден; я видел несомненное прямодушие, которого
в высшей степени не ожидал. Да и ничего подобного я не ожидал. Я что-то пробормотал
в ответ и прямо протянул ему мои обе
руки; он с радостью потряс их
в своих
руках. Затем отвел князя и минут с пять говорил с ним
в его спальне.
— Mon enfant, клянусь тебе, что
в этом ты ошибаешься: это два самые неотложные дела… Cher enfant! — вскричал он вдруг, ужасно умилившись, — милый мой юноша! (Он положил мне обе
руки на голову.) Благословляю тебя и твой жребий… будем всегда чисты сердцем, как и сегодня… добры и прекрасны, как можно больше… будем любить все прекрасное… во всех его разнообразных формах… Ну, enfin… enfin rendons grâce… et je te benis! [А теперь… теперь вознесем хвалу… и я благословляю тебя! (франц.)]
Ну, натурально, как подкопали, камню-то не на чем стоять, равновесие-то и покачнулось; а как покачнулось равновесие, они камушек-то с другой стороны уже
руками понаперли, этак на ура, по-русски: камень-то и бух
в яму!
— Он солгал. Я — не мастер давать насмешливые прозвища. Но если кто проповедует честь, то будь и сам честен — вот моя логика, и если неправильна, то все равно. Я хочу, чтоб было так, и будет так. И никто, никто не смей приходить судить меня ко мне
в дом и считать меня за младенца! Довольно, — вскричал он, махнув на меня
рукой, чтоб я не продолжал. — А, наконец!
Я видел, с каким мучением и с каким потерянным взглядом обернулся было князь на миг к Стебелькову; но Стебельков вынес взгляд как ни
в чем не бывало и, нисколько не думая стушевываться, развязно сел на диван и начал
рукой ерошить свои волосы, вероятно
в знак независимости.
К счастью,
в эту самую минуту встал Нащокин, чтоб уходить; он протянул
руку и Дарзану.
Он вдруг сел на стул. Я стоял у стола и одной
рукой трепал книгу Белинского, а
в другой держал шляпу.
Я не слушал и шел. Он быстрыми шагами догнал меня, схватил за
руку и потащил
в кабинет. Я не сопротивлялся!
И точно слезы задрожали вдруг
в ее голосе. Мне стало ужасно стыдно: я взял ее
руку и крепко поцеловал.
Она приостановилась
в смущении, пожимая мне
руку. Вдруг Лиза незаметно дернула меня за рукав. Я простился и вышел; но
в другой же комнате догнала меня Лиза.
— Милый, добрый Аркадий Макарович, поверьте, что я об вас… Про вас отец мой говорит всегда: «милый, добрый мальчик!» Поверьте, я буду помнить всегда ваши рассказы о бедном мальчике, оставленном
в чужих людях, и об уединенных его мечтах… Я слишком понимаю, как сложилась душа ваша… Но теперь хоть мы и студенты, — прибавила она с просящей и стыдливой улыбкой, пожимая
руку мою, — но нам нельзя уже более видеться как прежде и, и… верно, вы это понимаете?
Ничего подобного этому я не мог от нее представить и сам вскочил с места, не то что
в испуге, а с каким-то страданием, с какой-то мучительной раной на сердце, вдруг догадавшись, что случилось что-то тяжелое. Но мама не долго выдержала: закрыв
руками лицо, она быстро вышла из комнаты. Лиза, даже не глянув
в мою сторону, вышла вслед за нею. Татьяна Павловна с полминуты смотрела на меня молча.
О нет, нет! — восклицал я, краснея и
в то же время сжимая его
руку, которую как-то успел схватить и, не замечая того, не выпускал ее.
— Так неужто у вас и пятелтышки нет? — грубо прокричал поручик, махнув
рукой, — да у какой же теперь канальи есть пятелтынный! Ракальи! Подлецы! Сам
в бобрах, а из-за пятелтынного государственный вопрос делает!
Повторяю, я еще не видал его
в таком возбуждении, хотя лицо его было весело и сияло светом; но я заметил, что когда он вынимал из портмоне два двугривенных, чтоб отдать офицеру, то у него дрожали
руки, а пальцы совсем не слушались, так что он наконец попросил меня вынуть и дать поручику; я забыть этого не могу.
— Баста! — крикнул я и дрожащими
руками начал загребать и сыпать золото
в карманы, не считая и как-то нелепо уминая пальцами кучки кредиток, которые все вместе хотел засунуть
в боковой карман. Вдруг пухлая
рука с перстнем Афердова, сидевшего сейчас от меня направо и тоже ставившего на большие куши, легла на три радужных мои кредитки н накрыла их ладонью.
Я все время не считал мою кучу денег и только пригребал
руками, а перед Афердовым тоже все время лежали деньги, и как раз сейчас подле моих, но
в порядке и сосчитанные.
И я дрожащею
рукой пустился вынимать мои деньги и класть их на диван, на мраморный столик и даже
в какую-то раскрытую книгу, кучками, пригоршнями, пачками; несколько монет покатилось на ковер.
— Нет-с, я сам хочу заплатить, и вы должны знать почему. Я знаю, что
в этой пачке радужных — тысяча рублей, вот! — И я стал было дрожащими
руками считать, но бросил. — Все равно, я знаю, что тысяча. Ну, так вот, эту тысячу я беру себе, а все остальное, вот эти кучи, возьмите за долг, за часть долга: тут, я думаю, до двух тысяч или, пожалуй, больше!
— Но как могли вы, — вскричал я, весь вспыхнув, — как могли вы, подозревая даже хоть на каплю, что я знаю о связи Лизы с князем, и видя, что я
в то же время беру у князя деньги, — как могли вы говорить со мной, сидеть со мной, протягивать мне
руку, — мне, которого вы же должны были считать за подлеца, потому что, бьюсь об заклад, вы наверно подозревали, что я знаю все и беру у князя за сестру деньги зазнамо!
— А вот вчера, когда мы утром кричали с ним
в кабинете перед приездом Нащокина. Он
в первый раз и совершенно уже ясно осмелился заговорить со мной об Анне Андреевне. Я поднял
руку, чтоб ударить его, но он вдруг встал и объявил мне, что я с ним солидарен и чтоб я помнил, что я — его участник и такой же мошенник, как он, — одним словом, хоть не эти слова, но эта мысль.
— Понимать-то можешь что-нибудь али еще нет? На вот, прочти, полюбуйся. — И, взяв со стола записку, она подала ее мне, а сама стала передо мной
в ожидании. Я сейчас узнал
руку Версилова, было всего несколько строк: это была записка к Катерине Николавне. Я вздрогнул, и понимание мгновенно воротилось ко мне во всей силе. Вот содержание этой ужасной, безобразной, нелепой, разбойнической записки, слово
в слово...
Он быстро вырвал из моей
руки свою
руку, надел шляпу и, смеясь, смеясь уже настоящим смехом, вышел из квартиры. Что мне было догонять его, зачем? Я все понял и — все потерял
в одну минуту! Вдруг я увидел маму; она сошла сверху и робко оглядывалась.
Я забрел
в самый темный угол, сел на диван и, положив локти на стол, подпер обеими
руками голову.
От холода еще сильнее будут гореть, стоит только
рукой достать одно березовое полено… да и незачем совсем доставать полено: можно прямо, сидя на стене, содрать
рукой с березового полена бересту и на спичке зажечь ее, зажечь и пропихнуть
в дрова — вот и пожар.
Она поспешно сунула
руку в карман и вынула платочек, синенький клетчатый платочек с крепко завязанным на кончике узелочком и стала развязывать узелок… но он не развязывался…
Комната,
в которой я очутился, была небольшой, весьма нехитро меблированный нумер обыкновенного петербургского шамбр-гарни средней
руки. Сам Ламберт был, впрочем, превосходно и богато одет. На полу валялись два чемодана, наполовину лишь разобранные. Угол комнаты был загорожен ширмами, закрывавшими кровать.
Быть может, непристойно девице так откровенно говорить с мужчиной, но, признаюсь вам, если бы мне было дозволено иметь какие-то желания, я хотела бы одного: вонзить ему
в сердце нож, но только отвернувшись, из страха, что от его отвратительного взгляда задрожит моя
рука и замрет мое мужество.
Главное, я сам был
в такой же, как и он, лихорадке; вместо того чтоб уйти или уговорить его успокоиться, а может, и положить его на кровать, потому что он был совсем как
в бреду, я вдруг схватил его за
руку и, нагнувшись к нему и сжимая его
руку, проговорил взволнованным шепотом и со слезами
в душе...
Что-то зашелестило сзади меня, я обернулся: стояла мама, склонясь надо мной и с робким любопытством заглядывая мне
в глаза. Я вдруг взял ее за
руку.
Но я, именно ненавидевший всякую размазню чувств, я-то и остановил ее насильно за
руку: я сладко глядел ей
в глаза, тихо и нежно смеялся, а другой ладонью гладил ее милое лицо, ее впалые щеки.
Та, не откладывая, тут же вынула портмоне и стала отдавать деньги, причем тотчас подвернулся мичман и протянул было
руку получить, но Татьяна Павловна почти ударом отбила его
руку в сторону и обратилась к Марье.