Неточные совпадения
Даже и тогда, в темную эпоху моего чудного детства, в эпоху такого неестественного развития моей первой жизни, часто сжималось мое
сердце от боли и жалости, — и тревоги, смущение и сомнение западали в мою душу.
Когда я вошла в комнату, щеки мои разгорелись и
сердце билось
от какого-то томительного и мне неведомого доселе ощущения.
— Не нужно, папа, не нужно! я не хочу гостинцев; я не буду их есть; я тебе их назад отдам! — закричала я, разрываясь
от слез, потому что все
сердце изныло у меня в одно мгновение.
Мучительное ощущение разрывало меня: мне было жалко его,
сердце мое ныло и болело, когда я представляла, как он бежит, без шинели, без шляпы,
от меня,
от своего любимого дитяти…
Я искала глазами отца: «Он должен быть здесь, он здесь», — думала я, и
сердце мое билось
от ожидания… дух во мне занимался.
Вопросы княжны все больше и больше растравляли мне
сердце. И воспоминания, и мое одиночество, и удивление княжны — все это поражало, обижало мое
сердце, которое обливалось кровью. Я вся дрожала
от волнения и задыхалась
от слез.
Но через час наверху раздался крик, шум, смех, лай Фальстафа, что-то опрокинулось и разбилось, несколько книг полетело на пол, обруч загудел и запрыгал по всем комнатам, — одним словом, я узнала, что Катя помирилась с отцом, и
сердце мое задрожало
от радости.
Она поцеловала меня последний раз тихо, неслышно, крепко и бросилась
от меня на зов Насти. Я прибежала наверх как воскресшая, бросилась на диван, спрятала в подушки голову и зарыдала
от восторга.
Сердце колотилось, как будто грудь хотело пробить. Не помню, как дожила я до ночи. Наконец пробило одиннадцать, и я легла спать. Княжна воротилась только в двенадцать часов; она издали улыбнулась мне, но не сказала ни слова. Настя стала ее раздевать и как будто нарочно медлила.
Посмотрев ей в лицо, я узнала сестру моей Кати и обняла ее с глухою болью в
сердце,
от которой заныла вся грудь моя… как будто кто-то еще раз произнес надо мною: «Сиротка!» Тогда Александра Михайловна показала мне письмо
от князя.
И вот вечером я вошла в другую семью, в другой дом, к новым людям, в другой раз оторвав
сердце от всего, что мне стало так мило, что было уже для меня родное. Я приехала вся измученная, истерзанная
от душевной тоски… Теперь начинается новая история.
Она привязана была ко мне всей душой, полюбила меня, как родное дитя свое, и я, еще с неостывшими слезами
от разлуки с Катей, еще с болевшим
сердцем, жадно бросилась в материнские объятия моей благодетельницы.
Но в иную счастливую, нетревожную минуту в этом взгляде, проницавшем в
сердце, было столько ясного, светлого, как день, столько праведно-спокойного; эти глаза, голубые как небо, сияли такою любовью, смотрели так сладко, в них отражалось всегда такое глубокое чувство симпатии ко всему, что было благородно, ко всему, что просило любви, молило о сострадании, — что вся душа покорялась ей, невольно стремилась к ней и, казалось,
от нее же принимала и эту ясность, и это спокойствие духа, и примирение, и любовь.
Несколько слов бросилось мне случайно в глаза, и
сердце мое забилось
от ожидания.
Это письмо было прощальное, последнее, страшное; когда я прочла его, то почувствовала такое болезненное сжатие
сердца, как будто я сама все потеряла, как будто все навсегда отнялось
от меня, даже мечты и надежды, как будто ничего более не осталось при мне, кроме ненужной более жизни.
Но я почти не ошиблась; к тому же и слог письма, подсказывающий многое, подсказывал весь характер этой связи,
от которой разбились два
сердца.
Настоящее мгновение мое похоже было на то, когда человек покидает навсегда свой дом, жизнь доселе покойную, безмятежную для далекого неведомого пути и в последний раз оглядывается кругом себя, мысленно прощаясь с своим прошедшим, а между тем горько
сердцу от тоскливого предчувствия всего неизвестного будущего, может быть сурового, враждебного, которое ждет его на новой дороге.
Помню, что я, ребенок, задрожала
от страха,
от боязни понять то, что я видела, и с тех пор тяжелое, неприятное впечатление безвыходно заключилось в
сердце моем.
Но когда я услышала это пенье (пенье
от него,
от которого так невозможно было ожидать чего-нибудь подобного), которое поразило меня такой неожиданностью, что я осталась на месте как прикованная, когда в ту же минуту сходство напомнило мне почти такое же мгновение моего детства, — тогда, не могу передать, какое язвительное впечатление кольнуло мне
сердце.
— Ничего, Неточка; только знаешь что: когда ты меня так быстро спросила, я немного смутилась. Это оттого, что ты спросила так скоро… уверяю тебя. Но, слушай, — отвечай мне правду, дитя мое: есть что-нибудь у тебя на
сердце такое,
от чего бы ты так не смутилась, если б тебя о том спросили так же быстро и неожиданно?
Это долгое страдание, которое я уже знала теперь все наизусть, эта жизнь без просвета, эта любовь робкая, ничего не требующая, и даже теперь, теперь, почти на смертном одре своем, когда
сердце рвется пополам
от боли, она, как преступная, боится малейшего ропота, жалобы, — и вообразив, выдумав новое горе, она уже покорилась ему, помирилась с ним!..
Если она увлеклась неопытным чувством и некому было удержать ее? если я первая виноватее всех, потому что не уследила за
сердцем ее? если это письмо первое? если вы оскорбили вашими грубыми подозрениями ее девственное, благоуханное чувство? если вы загрязнили ее воображение своими циническими толками об этом письме? если вы не видали этого целомудренного, девственного стыда, который сияет на лице ее, чистый, как невинность, который я вижу теперь, который я видела, когда она, потерянная, измученная, не зная, что говорить, и разрываясь
от тоски, отвечала признанием на все ваши бесчеловечные вопросы?
Неточные совпадения
Хлестаков. Прощайте, Антон Антонович! Очень обязан за ваше гостеприимство. Я признаюсь
от всего
сердца: мне нигде не было такого хорошего приема. Прощайте, Анна Андреевна! Прощайте, моя душенька Марья Антоновна!
Лука Лукич. Что ж мне, право, с ним делать? Я уж несколько раз ему говорил. Вот еще на днях, когда зашел было в класс наш предводитель, он скроил такую рожу, какой я никогда еще не видывал. Он-то ее сделал
от доброго
сердца, а мне выговор: зачем вольнодумные мысли внушаются юношеству.
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин? даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком: в голове до сих пор стучит. Здесь, как я вижу, можно с приятностию проводить время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится, если мне угождают
от чистого
сердца, а не то чтобы из интереса. А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая, что еще можно бы… Нет, я не знаю, а мне, право, нравится такая жизнь.
Жизнь трудовая — // Другу прямая // К
сердцу дорога, // Прочь
от порога, // Трус и лентяй! // То ли не рай?
Милон. Душа благородная!.. Нет… не могу скрывать более моего сердечного чувства… Нет. Добродетель твоя извлекает силою своею все таинство души моей. Если мое
сердце добродетельно, если стоит оно быть счастливо,
от тебя зависит сделать его счастье. Я полагаю его в том, чтоб иметь женою любезную племянницу вашу. Взаимная наша склонность…