Неточные совпадения
— Нет, он сам мало знал, а учил хорошо. Я сам выучился; он только показывал, — и легче, чтоб у меня рука отсохла, чем эта наука. Я теперь сам не знаю, чего хочу. Вот спросите, сударь: «Егорка! чего ты хочешь? все
могу тебе дать», — а я, сударь, ведь ни
слова вам в ответ не скажу, затем что сам не знаю, чего хочу. Нет, уж вы лучше, сударь, оставьте меня, в другой раз говорю. Уж я что-нибудь такое над собой сделаю, чтоб меня куда-нибудь подальше спровадили, да и дело с концом!
Он водился преимущественно с театральными служителями, хористами, фигурантами — одним
словом, с таким народом, между которым
мог первенствовать, и избегал людей истинно талантливых.
Может быть, самое поведение отца навело меня на эту мысль;
может быть, я слышала что-нибудь, что теперь вышло из моей памяти; но как-то странно понятен был для меня смысл
слов отца, когда он сказал их один раз при мне с каким-то особенным чувством.
Таким образом я росла в нашем углу, и мало-помалу любовь моя, — нет, лучше я скажу страсть, потому что не знаю такого сильного
слова, которое бы
могло передать вполне мое неудержимое, мучительное для меня самой чувство к отцу, — дошла даже до какой-то болезненной раздражительности.
Но молиться я не
могла; я была поражена, даже испугана; я вспомнила
слова отца в ту последнюю ночь, у тела моей матери, и со мной сделался нервный припадок. Я слегла в постель больная, и в этот вторичный период моей болезни едва не умерла; вот как был этот случай.
Когда, бывало, Катя вбежит ко мне утром и с первого
слова крикнет: «Не выздоровела? опять такая же худая!», — то я трусила, как виноватая. Но ничего не
могло быть серьезнее удивления Кати, что я не
могу поправиться в одни сутки; так что она, наконец, начинала и в самом деле сердиться.
Кроме того, я не
могла вынести, когда мною чем-нибудь недовольны: тотчас же становилась грустна, упадала духом, так что уж и сил недоставало загладить свою ошибку и переделать в свою пользу невыгодное обо мне впечатление, — одним
словом, погибала вполне.
Но мадам Леотар не удовольствовалась таким ответом и заметила ей, что она меня оставляет одну, тогда как я еще больна, что я не
могу быть такой же веселой и резвой, как Катя, что это, впрочем, и лучше, потому что Катя слишком резва, что она то-то сделала, это-то сделала, что третьего дня ее чуть было бульдог не заел, — одним
словом, мадам Леотар побранила ее не жалея; кончила же тем, что послала ее ко мне с приказанием помириться немедленно.
Я хотела броситься к князю, хотела просить за Катю, но князь строго повторил свое приказание, и я пошла наверх, похолодев от испуга как мертвая. Придя в нашу комнату, я упала на диван и закрыла руками голову. Я считала минуты, ждала Катю с нетерпением, хотела броситься к ногам ее. Наконец она воротилась, не сказав мне ни
слова, прошла мимо меня и села в угол. Глаза ее были красны, щеки опухли от слез. Вся решимость моя исчезла. Я смотрела на нее в страхе и от страха не
могла двинуться с места.
Наблюдения ее надо мной делались наивнее; одним
словом, избалованная, самовластная девочка, которую все баловали и лелеяли в доме, как сокровище, не
могла понять, каким образом я уже несколько раз встречалась на ее пути, когда она вовсе не хотела встречать меня.
Мы, конечно, остановились бы на первой странице: каждое
слово могло быть намеком, каждая незначащая фраза — загадкой.
Но и в такое время иногда минута была вне нашей власти. Чтение, несколько симпатичных
слов, перемолвленных между нами, музыка — и мы забывались, высказывались, высказывались иногда через меру, и после того нам становилось тяжело друг перед другом. Одумавшись, мы смотрели друг на друга как испуганные, с подозрительным любопытством и с недоверчивостью. У каждой из нас был свой предел, до которого
могло идти наше сближение; за него мы переступить не смели, хотя бы и хотели.
Б. был удивлен, Александра Михайловна была в приметной тоске и не говорила ни
слова. Но Петр Александрович вдруг встал со стула и сказал, что он забыл одно дело, и, по-видимому в досаде, что упустил нужное время, поспешно вышел из комнаты, предуведомив, что,
может быть, зайдет позже, а впрочем, на всякий случай пожал руку Б. в знак прощания.
Я знала, я чувствовала, что я последняя, перед которой она
могла открыть свое сердце, но тем вернее, казалось мне, было спасение, тем могущественнее было бы
слово мое…
Я молчала; сердце мое колотилось так, что я не
могла вымолвить
слова.
— Я заставляю вас краснеть, я? — отвечал ей Петр Александрович, казалось тоже вне себя от изумления и сильно ударяя на
слово я. — За меня вы краснели? Да разве я
могу вас заставить краснеть за меня? Вам, а не мне краснеть, как вы думаете?
Но вскоре я заметила в ней какую-то другую заботу и досаду, проявлявшуюся чрезвычайно неловко: то она ответит мне сухо и холодно, то слышится в
словах ее какой-то особенный смысл; то, наконец, она вдруг сделается со мной очень нежна, как будто раскаиваясь в этой суровости, которой не
могло быть в ее сердце, и ласковые, тихие
слова ее как будто звучат каким-то укором.
Я дала
слово; но рада была уйти. Я не
могла более вынести.
Одним
словом, вы защищали ее, вы нападали на меня, вы уличали меня в неуместной строгости; вы намекали еще на какое-то другое чувство, будто бы вызывающее меня на эту неуместную строгость; вы… но я не понимаю, отчего я не
могу подавить своего смущения, эту краску в лице при мысли о ваших предположениях; отчего я не
могу сказать о них гласно, открыто, при ней…
Я смутилась и не
могла выговорить ни
слова. Александра Михайловна покраснела и опустила глаза. Наступила долгая пауза. Петр Александрович в досаде ходил взад и вперед по комнате.
Неточные совпадения
Господа актеры особенно должны обратить внимание на последнюю сцену. Последнее произнесенное
слово должно произвесть электрическое потрясение на всех разом, вдруг. Вся группа должна переменить положение в один миг ока. Звук изумления должен вырваться у всех женщин разом, как будто из одной груди. От несоблюдения сих замечаний
может исчезнуть весь эффект.
— Уж будто вы не знаете, // Как ссоры деревенские // Выходят? К муженьку // Сестра гостить приехала, // У ней коты разбилися. // «Дай башмаки Оленушке, // Жена!» — сказал Филипп. // А я не вдруг ответила. // Корчагу подымала я, // Такая тяга: вымолвить // Я
слова не
могла. // Филипп Ильич прогневался, // Пождал, пока поставила // Корчагу на шесток, // Да хлоп меня в висок! // «Ну, благо ты приехала, // И так походишь!» — молвила // Другая, незамужняя // Филиппова сестра.
С ребятами, с дево́чками // Сдружился, бродит по лесу… // Недаром он бродил! // «Коли платить не
можете, // Работайте!» — А в чем твоя // Работа? — «Окопать // Канавками желательно // Болото…» Окопали мы… // «Теперь рубите лес…» // — Ну, хорошо! — Рубили мы, // А немчура показывал, // Где надобно рубить. // Глядим: выходит просека! // Как просеку прочистили, // К болоту поперечины // Велел по ней возить. // Ну,
словом: спохватились мы, // Как уж дорогу сделали, // Что немец нас поймал!
Всечасное употребление этого
слова так нас с ним ознакомило, что, выговоря его, человек ничего уже не мыслит, ничего не чувствует, когда, если б люди понимали его важность, никто не
мог бы вымолвить его без душевного почтения.
Тут только понял Грустилов, в чем дело, но так как душа его закоснела в идолопоклонстве, то
слово истины, конечно, не
могло сразу проникнуть в нее. Он даже заподозрил в первую минуту, что под маской скрывается юродивая Аксиньюшка, та самая, которая, еще при Фердыщенке, предсказала большой глуповский пожар и которая во время отпадения глуповцев в идолопоклонстве одна осталась верною истинному богу.