Неточные совпадения
— Гм. Я опасаюсь не того,
видите ли. Доложить я обязан, и к вам выйдет секретарь, окромя если вы… Вот то-то вот и есть, что окромя. Вы не по бедности просить к
генералу, осмелюсь, если можно узнать?
— Вот что, князь, — сказал
генерал с веселою улыбкой, — если вы в самом деле такой, каким кажетесь, то с вами, пожалуй, и приятно будет познакомиться; только
видите, я человек занятой, и вот тотчас же опять сяду кой-что просмотреть и подписать, а потом отправлюсь к его сиятельству, а потом на службу, так и выходит, что я хоть и рад людям… хорошим, то есть… но… Впрочем, я так убежден, что вы превосходно воспитаны, что… А сколько вам лет, князь?
— О, на этот счет можно без всякой церемонии, если только тебе, мой друг, угодно его
видеть, — спешил разъяснить
генерал.
— А я не намерен; спасибо. Я здесь от вас направо первая дверь,
видели? Ко мне постарайтесь не очень часто жаловать; к вам я приду, не беспокойтесь.
Генерала видели?
— Как истинный друг отца вашего, желаю предупредить, — сказал
генерал, — я, вы
видите сами, я пострадал, по трагической катастрофе; но без суда! Без суда! Нина Александровна — женщина редкая. Варвара Ардалионовна, дочь моя, — редкая дочь! По обстоятельствам содержим квартиры — падение неслыханное! Мне, которому оставалось быть генерал-губернатором!.. Но вам мы рады всегда. А между тем у меня в доме трагедия!
— Отпустить! Помилуйте, я так много слышала, так давно желала
видеть! И какие у него дела? Ведь он в отставке? Вы не оставите меня,
генерал, не уйдете?
—
Видите ли вы эти освещенные бельэтажи, — говорил
генерал, — здесь всё живут мои товарищи, а я, я из них наиболее отслуживший и наиболее пострадавший, я бреду пешком к Большому театру, в квартиру подозрительной женщины!
— Ах,
генерал, — перебила его тотчас же Настасья Филипповна, только что он обратился к ней с заявлением, — я и забыла! Но будьте уверены, что о вас я предвидела. Если уж вам так обидно, то я и не настаиваю и вас не удерживаю, хотя бы мне очень желалось именно вас при себе теперь
видеть. Во всяком случае, очень благодарю вас за ваше знакомство и лестное внимание, но если вы боитесь…
Увидев Ганю, он ядовито улыбнулся и прошептал про себя: «Вишь!» На
генерала и на Афанасия Ивановича он взглянул без смущения и даже без особенного любопытства.
— Я теперь во хмелю,
генерал, — засмеялась вдруг Настасья Филипповна, — я гулять хочу! Сегодня мой день, мой табельный день, мой высокосный день, я его давно поджидала. Дарья Алексеевна,
видишь ты вот этого букетника, вот этого monsieur aux camеlias, [господина с камелиями (фр.).] вот он сидит да смеется на нас…
Генерал день и ночь был занят, хлопотал о делах; редко
видели его более занятым и деятельным, — особенно по службе.
Генеральша на это отозвалась, что в этом роде ей и Белоконская пишет, и что «это глупо, очень глупо; дурака не вылечишь», резко прибавила она, но по лицу ее видно было, как она рада была поступкам этого «дурака». В заключение всего
генерал заметил, что супруга его принимает в князе участие точно как будто в родном своем сыне, и что Аглаю она что-то ужасно стала ласкать;
видя это, Иван Федорович принял на некоторое время весьма деловую осанку.
Он был рад всем, кого
видел кругом себя в эти три дня, рад Коле, почти от него не отходившему, рад всему семейству Лебедева (без племянника, куда-то исчезнувшего), рад самому Лебедеву; даже с удовольствием принял посетившего его еще в городе
генерала Иволгина.
— Это… это генерала-с. Действительно не пускал, и ему к вам не стать. Я, князь, человека этого глубоко уважаю; это… это великий человек-с; вы не верите? Ну, вот
увидите, а все-таки… лучше бы, сиятельнейший князь, вам не принимать его у себя-с.
— Да разве ты что-нибудь знаешь?
Видишь, дражайший, — встрепенулся и удивился
генерал, останавливаясь на месте как вкопанный, — я, может быть, тебе напрасно и неприлично проговорился, но ведь это потому, что ты… что ты… можно сказать, такой человек. Может быть, ты знаешь что-нибудь особенное?
— Я
видел настоящего толкователя Апокалипсиса, — говорил
генерал в другом углу, другим слушателям, и, между прочим, Птицыну, которого ухватил за пуговицу, — покойного Григория Семеновича Бурмистрова: тот, так сказать, прожигал сердца.
Я засмеялся и говорю: «Слушай, говорю,
генерал, если бы кто другой мне это сказал про тебя, то я бы тут же собственными руками мою голову снял, положил бы ее на большое блюдо и сам бы поднес ее на блюде всем сомневающимся: „Вот, дескать,
видите эту голову, так вот этою собственною своею головой я за него поручусь, и не только голову, но даже в огонь“.
«Ты вот презираешь и
генералов, и генеральство, — говорил он ему иногда шутя, — а посмотри, все „они“ кончат тем, что будут в свою очередь
генералами; доживешь, так
увидишь».
— Заснуть! — крикнул
генерал. — Я не пьян, милостивый государь, и вы меня оскорбляете. Я
вижу, — продолжал он, вставая опять, — я
вижу, что здесь всё против меня, всё и все, Довольно! Я ухожу… Но знайте, милостивый государь, знайте…
Я,
видите ли, отчасти хотел, чтоб и
генерал отыскал-с.
— Вот
видите, — снисходительно одобрил
генерал, — случай со мной, конечно, выходит из обыкновенных, но не заключает в себе и ничего необычайного.
Но мы уже
видели, что
генерал наделал каких-то бед и у Лизаветы Прокофьевны.
Нина Александровна,
видя искренние слезы его, проговорила ему наконец безо всякого упрека и чуть ли даже не с лаской: «Ну, бог с вами, ну, не плачьте, ну, бог вас простит!» Лебедев был до того поражен этими словами и тоном их, что во весь этот вечер не хотел уже и отходить от Нины Александровны (и во все следующие дни, до самой смерти
генерала, он почти с утра до ночи проводил время в их доме).
Неточные совпадения
— Выжил глупый старик из ума, и больше ничего, — сказал
генерал. — Только я не
вижу, чем тут я могу пособить.
— Да как сказать — куда? Еду я покуда не столько по своей надобности, сколько по надобности другого.
Генерал Бетрищев, близкий приятель и, можно сказать, благотворитель, просил навестить родственников… Конечно, родственники родственниками, но отчасти, так сказать, и для самого себя; ибо
видеть свет, коловращенье людей — кто что ни говори, есть как бы живая книга, вторая наука.
В соседстве, в десяти верстах от его деревни, проживал
генерал, отзывавшийся, как мы уже
видели, не совсем благосклонно о Тентетникове.
Так мысль ее далече бродит: // Забыт и свет и шумный бал, // А глаз меж тем с нее не сводит // Какой-то важный
генерал. // Друг другу тетушки мигнули, // И локтем Таню враз толкнули, // И каждая шепнула ей: // «Взгляни налево поскорей». — // «Налево? где? что там такое?» — // «Ну, что бы ни было, гляди… // В той кучке,
видишь? впереди, // Там, где еще в мундирах двое… // Вот отошел… вот боком стал… — // «Кто? толстый этот
генерал?»
— Еще бы; а вот
генерала Кобелева никак не могли там при мне разыскать. Ну-с, долго рассказывать. Только как я нагрянул сюда, тотчас же со всеми твоими делами познакомился; со всеми, братец, со всеми, все знаю; вот и она
видела: и с Никодимом Фомичом познакомился, и Илью Петровича мне показывали, и с дворником, и с господином Заметовым, Александром Григорьевичем, письмоводителем в здешней конторе, а наконец, и с Пашенькой, — это уж был венец; вот и она знает…