Неточные совпадения
Генерал, Иван Федорович Епанчин,
стоял посреди
своего кабинета и с чрезвычайным любопытством смотрел
на входящего князя, даже шагнул к нему два шага. Князь подошел и отрекомендовался.
Тут был и еще наблюдатель, который тоже еще не избавился от
своего чуть не онемения при виде Настасьи Филипповны; но он хоть и
стоял «столбом»,
на прежнем месте
своем, в дверях гостиной, однако успел заметить бледность и злокачественную перемену лица Гани. Этот наблюдатель был князь. Чуть не в испуге, он вдруг машинально ступил вперед.
Князь проговорил
свои несколько фраз голосом неспокойным, прерываясь и часто переводя дух. Всё выражало в нем чрезвычайное волнение. Настасья Филипповна смотрела
на него с любопытством, но уже не смеялась. В эту самую минуту вдруг громкий, новый голос, послышавшийся из-за толпы, плотно обступившей князя и Настасью Филипповну, так сказать, раздвинул толпу и разделил ее надвое. Перед Настасьей Филипповной
стоял сам отец семейства, генерал Иволгин. Он был во фраке и в чистой манишке; усы его были нафабрены…
— Значит, в самом деле княгиня! — прошептала она про себя как бы насмешливо и, взглянув нечаянно
на Дарью Алексеевну, засмеялась. — Развязка неожиданная… я… не так ожидала… Да что же вы, господа,
стоите, сделайте одолжение, садитесь, поздравьте меня с князем! Кто-то, кажется, просил шампанского; Фердыщенко, сходите, прикажите. Катя, Паша, — увидала она вдруг в дверях
своих девушек, — подите сюда, я замуж выхожу, слышали? За князя, у него полтора миллиона, он князь Мышкин и меня берет!
Рогожин едко усмехнулся; проговорив
свой вопрос, он вдруг отворил дверь и, держась за ручку замка, ждал, пока князь выйдет. Князь удивился, но вышел. Тот вышел за ним
на площадку лестницы и притворил дверь за собой. Оба
стояли друг пред другом с таким видом, что, казалось, оба забыли, куда пришли и что теперь надо делать.
Но была и особенная причина, почему ему уж так очень захотелось проверить,
стоял ли он тогда перед лавкой: в числе вещей, разложенных напоказ в окне лавки, была одна вещь,
на которую он смотрел и которую даже оценил в шестьдесят копеек серебром, он помнил это, несмотря
на всю
свою рассеянность и тревогу.
Все наконец расселись в ряд
на стульях напротив князя, все, отрекомендовавшись, тотчас же нахмурились и для бодрости переложили из одной руки в другую
свои фуражки, все приготовились говорить, и все, однако ж, молчали, чего-то выжидая с вызывающим видом, в котором так и читалось: «Нет, брат, врешь, не надуешь!» Чувствовалось, что
стоит только кому-нибудь для началу произнести одно только первое слово, и тотчас же все они заговорят вместе, перегоняя и перебивая друг друга.
— Не беспокойтесь, Аглая Ивановна, — спокойно отвечал Ипполит, которого подскочившая к нему Лизавета Прокофьевна схватила и неизвестно зачем крепко держала за руку; она
стояла пред ним и как бы впилась в него
своим бешеным взглядом, — не беспокойтесь, ваша maman разглядит, что нельзя бросаться
на умирающего человека… я готов разъяснить, почему я смеялся… очень буду рад позволению…
Вдруг Ипполит поднялся, ужасно бледный и с видом страшного, доходившего до отчаяния стыда
на искаженном
своем лице. Это выражалось преимущественно в его взгляде, ненавистно и боязливо глянувшем
на собрание, и в потерянной, искривленной и ползучей усмешке
на вздрагивавших губах. Глаза он тотчас же опустил и побрел, пошатываясь и всё так же улыбаясь, к Бурдовскому и Докторенку, которые
стояли у выхода с террасы; он уезжал с ними.
Евгений Павлович
стоял на ступеньках лестницы как пораженный громом. Лизавета Прокофьевна тоже стала
на месте, но не в ужасе и оцепенении, как Евгений Павлович: она посмотрела
на дерзкую так же гордо и с таким же холодным презрением, как пять минут назад
на «людишек», и тотчас же перевела
свой пристальный взгляд
на Евгения Павловича.
— Какая у тебя будет злоба! — засмеялся опять Рогожин в ответ
на горячую, внезапную речь князя. Он действительно
стоял, сторонясь от него, отступив шага
на два и пряча
свои руки.
Стоило иному
на слово принять какую-нибудь мысль или прочитать страничку чего-нибудь без начала и конца, чтобы тотчас поверить, что это «
свои собственные мысли» и в его собственном мозгу зародились.
Но генерал
стоял как ошеломленный и только бессмысленно озирался кругом. Слова сына поразили его
своею чрезвычайною откровенностью. В первое мгновение он не мог даже и слов найти. И наконец только, когда Ипполит расхохотался
на ответ Гани и прокричал: «Ну, вот, слышали, собственный ваш сын тоже говорит, что никакого капитана Еропегова не было», — старик проболтал, совсем сбившись...
Он давно уже
стоял, говоря. Старичок уже испуганно смотрел
на него. Лизавета Прокофьевна вскрикнула: «Ах, боже мой!», прежде всех догадавшись, и всплеснула руками. Аглая быстро подбежала к нему, успела принять его в
свои руки и с ужасом, с искаженным болью лицом, услышала дикий крик «духа сотрясшего и повергшего» несчастного. Больной лежал
на ковре. Кто-то успел поскорее подложить ему под голову подушку.
Когда наконец они повернули с двух разных тротуаров в Гороховую и стали подходить к дому Рогожина, у князя стали опять подсекаться ноги, так что почти трудно было уж и идти. Было уже около десяти часов вечера. Окна
на половине старушки
стояли, как и давеча, отпертые, у Рогожина запертые, и в сумерках как бы еще заметнее становились
на них белые спущенные сторы. Князь подошел к дому с противоположного тротуара; Рогожин же с
своего тротуара ступил
на крыльцо и махал ему рукой. Князь перешел к нему
на крыльцо.
Неточные совпадения
Мужик что бык: втемяшится // В башку какая блажь — // Колом ее оттудова // Не выбьешь: упираются, // Всяк
на своем стоит!
Гремит
на Волге музыка. // Поют и пляшут девицы — // Ну, словом, пир горой! // К девицам присоседиться // Хотел старик, встал
на ноги // И чуть не полетел! // Сын поддержал родителя. // Старик
стоял: притопывал, // Присвистывал, прищелкивал, // А глаз
свое выделывал — // Вертелся колесом!
Он не был ни технолог, ни инженер; но он был твердой души прохвост, а это тоже
своего рода сила, обладая которою можно покорить мир. Он ничего не знал ни о процессе образования рек, ни о законах, по которому они текут вниз, а не вверх, но был убежден, что
стоит только указать: от сих мест до сих — и
на протяжении отмеренного пространства наверное возникнет материк, а затем по-прежнему, и направо и налево, будет продолжать течь река.
Если бы Грустилов
стоял действительно
на высоте
своего положения, он понял бы, что предместники его, возведшие тунеядство в административный принцип, заблуждались очень горько и что тунеядство, как животворное начало, только тогда может считать себя достигающим полезных целей, когда оно концентрируется в известных пределах.
Свияжский переносил
свою неудачу весело. Это даже не была неудача для него, как он и сам сказал, с бокалом обращаясь к Неведовскому: лучше нельзя было найти представителя того нового направления, которому должно последовать дворянство. И потому всё честное, как он сказал,
стояло на стороне нынешнего успеха и торжествовало его.