Неточные совпадения
— А теперь миллиончик
с лишком разом получить приходится, и это по крайней мере, о господи! — всплеснул
руками чиновник.
— Ну-с, ну-с, теперь запоет у нас Настасья Филипповна! — потирая
руки, хихикал чиновник, — теперь, сударь, что подвески! Теперь мы такие подвески вознаградим…
— А то, что если ты хоть раз про Настасью Филипповну какое слово молвишь, то, вот тебе бог, тебя высеку, даром что ты
с Лихачевым ездил, — вскрикнул Рогожин, крепко схватив его за
руку.
Наконец, на неоднократное и точное заявление, что он действительно князь Мышкин и что ему непременно надо видеть генерала по делу необходимому, недоумевающий человек препроводил его рядом, в маленькую переднюю, перед самою приемной, у кабинета, и сдал его
с рук на
руки другому человеку, дежурившему по утрам в этой передней и докладывавшему генералу о посетителях.
— Подождите в приемной, а узелок здесь оставьте, — проговорил он, неторопливо и важно усаживаясь в свое кресло и
с строгим удивлением посматривая на князя, расположившегося тут же рядом подле него на стуле,
с своим узелком в
руках.
Но князь не успел сходить покурить. В переднюю вдруг вошел молодой человек,
с бумагами в
руках. Камердинер стал снимать
с него шубу. Молодой человек скосил глаза на князя.
— Это, Гаврила Ардалионыч, — начал конфиденциально и почти фамильярно камердинер, — докладываются, что князь Мышкин и барыни родственник, приехал
с поездом из-за границы, и узелок в
руке, только…
В это время вдруг отворилась дверь из кабинета, и какой-то военный,
с портфелем в
руке, громко говоря и откланиваясь, вышел оттуда.
— Да со мной поклажи всего один маленький узелок
с бельем, и больше ничего; я его в
руке обыкновенно несу. Я номер успею и вечером занять.
— Сейчас, когда я был
с поздравлением, дала. Я давно уже просил. Не знаю, уж не намек ли это
с ее стороны, что я сам приехал
с пустыми
руками, без подарка, в такой день, — прибавил Ганя, неприятно улыбаясь.
— Что
с вами? — проговорил он, хватая его за
руку.
Все три девицы Епанчины были барышни здоровые, цветущие, рослые,
с удивительными плечами,
с мощною грудью,
с сильными, почти как у мужчин,
руками, и, конечно вследствие своей силы и здоровья, любили иногда хорошо покушать, чего вовсе и не желали скрывать.
Правда, характер весьма часто не слушался и не подчинялся решениям благоразумия; Лизавета Прокофьевна становилась
с каждым годом всё капризнее и нетерпеливее, стала даже какая-то чудачка, но так как под
рукой все-таки оставался весьма покорный и приученный муж, то излишнее и накопившееся изливалось обыкновенно на его голову, а затем гармония в семействе восстановлялась опять, и всё шло как не надо лучше.
Оба приехали к Настасье Филипповне, и Тоцкий прямехонько начал
с того, что объявил ей о невыносимом ужасе своего положения; обвинил он себя во всем; откровенно сказал, что не может раскаяться в первоначальном поступке
с нею, потому что он сластолюбец закоренелый и в себе не властен, но что теперь он хочет жениться, и что вся судьба этого в высшей степени приличного и светского брака в ее
руках; одним словом, что он ждет всего от ее благородного сердца.
— Maman, да ведь этак очень странно рассказывать, — заметила Аделаида, которая тем временем поправила свой мольберт, взяла кисти, палитру и принялась было копировать давно уже начатый пейзаж
с эстампа. Александра и Аглая сели вместе на маленьком диване и, сложа
руки, приготовились слушать разговор. Князь заметил, что на него со всех сторон устремлено особенное внимание.
Поди сюда, Аглая, поцелуй меня, ну… и довольно нежностей, — заметила она, когда Аглая
с чувством поцеловала ее в губы и в
руку.
Она пришла домой, побираясь, вся испачканная, вся в лохмотьях,
с ободранными башмаками; шла она пешком всю неделю, ночевала в поле и очень простудилась; ноги были в ранах,
руки опухли и растрескались.
Генеральша несколько времени, молча и
с некоторым оттенком пренебрежения, рассматривала портрет Настасьи Филипповны, который она держала пред собой в протянутой
руке, чрезвычайно и эффектно отдалив от глаз.
Ганя топнул ногой от нетерпения. Лицо его даже почернело от бешенства. Наконец, оба вышли на улицу, князь
с своим узелком в
руках.
Он сначала отворил дверь ровно настолько, чтобы просунуть голову. Просунувшаяся голова секунд пять оглядывала комнату; потом дверь стала медленно отворяться, вся фигура обозначилась на пороге, но гость еще не входил, а
с порога продолжал, прищурясь, рассматривать князя. Наконец затворил за собою дверь, приблизился, сел на стул, князя крепко взял за
руку и посадил наискось от себя на диван.
Господин приблизился к князю, не спеша,
с приветливою улыбкой, молча взял его
руку, и, сохраняя ее в своей, несколько времени всматривался в его лицо, как бы узнавая знакомые черты.
— Львович, — поправился генерал, но не спеша, а
с совершенною уверенностью, как будто он нисколько и не забывал, а только нечаянно оговорился. Он сел, и, тоже взяв князя за
руку, посадил подле себя. — Я вас на
руках носил-с.
Шуба действительно лежала на полу; Настасья Филипповна, не дождавшись, пока князь
с нее снимет, сбросила ее сама к нему на
руки, не глядя, сзади, но князь не успел принять.
А то молчат… вдруг, — и это без малейшего, я вам скажу, предупреждения, то есть без самомалейшего, так-таки совершенно как бы
с ума спятила, — светло-голубая хвать у меня из
руки сигару и за окно.
— Ты
с ума сошел! — прошептал вдруг Птицын, быстро подходя к нему и хватая его за
руку, — ты пьян, за будочниками пошлют. Где ты находишься?
— Я ведь и в самом деле не такая, он угадал, — прошептала она быстро, горячо, вся вдруг вспыхнув и закрасневшись, и, повернувшись, вышла на этот раз так быстро, что никто и сообразить не успел, зачем это она возвращалась. Видели только, что она пошептала что-то Нине Александровне и, кажется,
руку ее поцеловала. Но Варя видела и слышала всё и
с удивлением проводила ее глазами.
— Князь, я сделал подло, простите меня, голубчик, — сказал он вдруг
с сильным чувством. Черты лица его выражали сильную боль. Князь смотрел
с изумлением и не тотчас ответил. — Ну, простите, ну, простите же! — нетерпеливо настаивал Ганя, — ну, хотите, я вашу
руку сейчас поцелую!
— Сама знаю, что не такая, и
с фокусами, да
с какими? И еще, смотри, Ганя, за кого она тебя сама почитает? Пусть она
руку мамаше поцеловала. Пусть это какие-то фокусы, но она все-таки ведь смеялась же над тобой! Это не стоит семидесяти пяти тысяч, ей-богу, брат! Ты способен еще на благородные чувства, потому и говорю тебе. Эй, не езди и сам! Эй, берегись! Не может это хорошо уладиться!
Коля провел князя недалеко, до Литейной, в одну кафе-биллиардную, в нижнем этаже, вход
с улицы. Тут направо, в углу, в отдельной комнатке, как старинный обычный посетитель, расположился Ардалион Александрович,
с бутылкой пред собой на столике и в самом деле
с «Indеpendance Belge» в
руках. Он ожидал князя; едва завидел, тотчас же отложил газету и начал было горячее и многословное объяснение, в котором, впрочем, князь почти ничего не понял, потому что генерал был уж почти что готов.
Князь, может быть, и ответил бы что-нибудь на ее любезные слова, но был ослеплен и поражен до того, что не мог даже выговорить слова. Настасья Филипповна заметила это
с удовольствием. В этот вечер она была в полном туалете и производила необыкновенное впечатление. Она взяла его за
руку и повела к гостям. Перед самым входом в гостиную князь вдруг остановился и
с необыкновенным волнением, спеша, прошептал ей...
Один только Лебедев был из числа наиболее ободренных и убежденных и выступал почти рядом
с Рогожиным, постигая, что в самом деле значит миллион четыреста тысяч чистыми деньгами и сто тысяч теперь, сейчас же, в
руках.
Подойдя к столу, он положил на него один странный предмет,
с которым и вступил в гостиную, держа его пред собой в обеих
руках.
Костюм его был совершенно давешний, кроме совсем нового шелкового шарфа на шее, ярко-зеленого
с красным,
с огромною бриллиантовою булавкой, изображавшею жука, и массивного бриллиантового перстня на грязном пальце правой
руки.
— Вы ли, вы ли это, Настасья Филипповна! — всплеснул
руками генерал в истинной горести, — вы, такая деликатная,
с такими тонкими мыслями, и вот! Какой язык! Какой слог!
Как только огонь обхватит ее всю, — полезай в камин, но только без перчаток,
с голыми
руками, и рукава отверни, и тащи пачку из огня!
Ганя, во фраке, со шляпой в
руке и
с перчатками, стоял пред нею молча и безответно, скрестив
руки и смотря на огонь.
Но со времени «случая
с генералом», как выражался Коля, и вообще
с самого замужества сестры, Коля почти совсем у них отбился от
рук и до того дошел, что в последнее время даже редко являлся и ночевать в семью.
Слушателями были: мальчик лет пятнадцати,
с довольно веселым и неглупым лицом и
с книгой в
руках, молодая девушка лет двадцати, вся в трауре и
с грудным ребенком на
руках, тринадцатилетняя девочка, тоже в трауре, очень смеявшаяся и ужасно разевавшая при этом рот, и, наконец, один чрезвычайно странный слушатель, лежавший на диване малый лет двадцати, довольно красивый, черноватый,
с длинными, густыми волосами,
с черными большими глазами,
с маленькими поползновениями на бакенбарды и бородку.
Но вдруг, всё еще как бы не в силах добыть контенансу, оборотился и, ни
с того, ни
с сего, набросился сначала на девушку в трауре, державшую на
руках ребенка, так что та даже несколько отшатнулась от неожиданности, но тотчас же, оставив ее, накинулся на тринадцатилетнюю девочку, торчавшую на пороге в следующую комнату и продолжавшую улыбаться остатками еще недавнего смеха.
— Ни-ни-ни! Типун, типун… — ужасно испугался вдруг Лебедев и, бросаясь к спавшему на
руках дочери ребенку, несколько раз
с испуганным видом перекрестил его. — Господи, сохрани, господи, предохрани! Это собственный мой грудной ребенок, дочь Любовь, — обратился он к князю, — и рождена в законнейшем браке от новопреставленной Елены, жены моей, умершей в родах. А эта пигалица есть дочь моя Вера, в трауре… А этот, этот, о, этот…
Предложение князя он принял чуть не
с восторгом, так что на прямой вопрос его о цене даже замахал
руками.
Ономнясь подумал: стану приезжать не
с пустыми
руками, — так только ее насмешил, а потом и в злость даже вошла.
Я матушкину правую
руку взял, сложил: „Благословите, говорю, матушка, со мной к венцу идет“; так она у матушки
руку с чувством поцеловала, „много, говорит, верно, твоя мать горя перенесла“.
Говоря, князь в рассеянности опять было захватил в
руки со стола тот же ножик, и опять Рогожин его вынул у него из
рук и бросил на стол. Это был довольно простой формы ножик,
с оленьим черенком, нескладной,
с лезвием вершка в три
с половиной, соответственной ширины.
Видя, что князь обращает особенное внимание на то, что у него два раза вырывают из
рук этот нож, Рогожин
с злобною досадой схватил его, заложил в книгу и швырнул книгу на другой стол.
Подходит ко мне: «Купи, барин, крест серебряный, всего за двугривенный отдаю; серебряный!» Вижу в
руке у него крест и, должно быть, только что снял
с себя, на голубой, крепко заношенной ленточке, но только настоящий оловянный
с первого взгляда видно, большого размера, осьмиконечный полного византийского рисунка.
— Матушка, — сказал Рогожин, поцеловав у нее
руку, — вот мой большой друг, князь Лев Николаевич Мышкин; мы
с ним крестами поменялись; он мне за родного брата в Москве одно время был, много для меня сделал. Благослови его, матушка, как бы ты родного сына благословила. Постой, старушка, вот так, дай я сложу тебе
руку…
— Да дай же я хоть обниму тебя на прощанье, странный ты человек! — вскричал князь,
с нежным упреком смотря на него, и хотел его обнять. Но Парфен едва только поднял свои
руки, как тотчас же опять опустил их. Он не решался; он отвертывался, чтобы не глядеть на князя. Он не хотел его обнимать.
Ведь он же сам хотел давеча взять его за
руку и пойти туда вместе
с ним?
— Идут-с, идут-с. И даже генерал вслед за ними. Все двери отворю и дочерей созову всех, всех, сейчас, сейчас, — испуганно шептал Лебедев, махая
руками и кидаясь от одной двери к другой.