Неточные совпадения
Он был как-то рассеян, что-то очень рассеян, чуть
ли не встревожен, даже становился как-то странен: иной раз слушал и не слушал, глядел и не глядел, смеялся и подчас сам не знал и не
понимал, чему смеялся.
— Ну да; не нравится мне этот ваш Фердыщенко: сальный шут какой-то. И не
понимаю, почему его так поощряет Настасья Филипповна? Да он взаправду, что
ли, ей родственник?
С ним все время неотлучно был священник, и в тележке с ним ехал, и все говорил, — вряд
ли тот слышал: и начнет слушать, а с третьего слова уж не
понимает.
Не возьметесь
ли вы, князь, передать Аглае Ивановне, сейчас, но только одной Аглае Ивановне, так то есть, чтоб никто не увидал,
понимаете?
— Что сегодня? — встрепенулся было Ганя и вдруг набросился на князя. — А,
понимаю, вы уж и тут!.. Да что у вас, наконец, болезнь это, что
ли, какая? Удержаться не можете? Да ведь
поймите же наконец, ваше сиятельство…
— Да меня для того только и держат, и пускают сюда, — воскликнул раз Фердыщенко, — чтоб я именно говорил в этом духе. Ну возможно
ли в самом деле такого, как я, принимать? Ведь я
понимаю же это. Ну можно
ли меня, такого Фердыщенка, с таким утонченным джентльменом, как Афанасий Иванович, рядом посадить? Поневоле остается одно толкование: для того и сажают, что это и вообразить невозможно.
Но молчаливая незнакомка вряд
ли что и
понять могла: это была приезжая немка и русского языка ничего не знала; кроме того, кажется, была столько же глупа, сколько и прекрасна.
— Что ж, может, и впрямь не
понимает, хе-хе! Говорят же про тебя, что ты… того. Другого она любит, — вот что
пойми! Точно так, как ее люблю теперь, точно так же она другого теперь любит. А другой этот, знаешь ты кто? Это ты! Что, не знал, что
ли?
— Ничего не
понимаю, какая там решетка! — раздражалась генеральша, начинавшая очень хорошо
понимать про себя, кто такой подразумевался под названием (и, вероятно, давно уже условленным) «рыцаря бедного». Но особенно взорвало ее, что князь Лев Николаевич тоже смутился и наконец совсем сконфузился, как десятилетний мальчик. — Да что, кончится или нет эта глупость? Растолкуют мне или нет этого «рыцаря бедного»? Секрет, что
ли, какой-нибудь такой ужасный, что и подступиться нельзя?
А впрочем, я, кажется,
понимаю: знаете
ли, что я сама раз тридцать, еще даже когда тринадцатилетнею девочкой была, думала отравиться, и всё это написать в письме к родителям, и тоже думала, как я буду в гробу лежать, и все будут надо мною плакать, а себя обвинять, что были со мной такие жестокие…
«Я, однако же, замечаю (писала она в другом письме), что я вас с ним соединяю, и ни разу не спросила еще, любите
ли вы его? Он вас полюбил, видя вас только однажды. Он о вас как о „свете“ вспоминал; это его собственные слова, я их от него слышала. Но я и без слов
поняла, что вы для него свет. Я целый месяц подле него прожила и тут
поняла, что и вы его любите; вы и он для меня одно».
— Да где уж тут! Он и сам-то вряд
ли понимал, что говорил, а, может, мне и не передали всего.
— Решительно ничего не
понимаю, — вскричал князь чуть
ли не с гневом, — и… вы ужаснейший интриган! — рассмеялся он вдруг самым искренним смехом.
Он ничего не говорил, но пристально вслушивался в ее порывистый, восторженный и бессвязный лепет, вряд
ли понимал что-нибудь, но тихо улыбался, и чуть только ему казалось, что она начинала опять тосковать или плакать, упрекать или жаловаться, тотчас же начинал ее опять гладить по головке и нежно водить руками по ее щекам, утешая и уговаривая ее как ребенка.
— Нет, князь, не
поймет! Аглая Ивановна любила как женщина, как человек, а не как… отвлеченный дух. Знаете
ли что, бедный мой князь: вернее всего, что вы ни ту, ни другую никогда не любили!
Приезд его на Кавказ — также следствие его романтического фанатизма: я уверен, что накануне отъезда из отцовской деревни он говорил с мрачным видом какой-нибудь хорошенькой соседке, что он едет не так, просто, служить, но что ищет смерти, потому что… тут, он, верно, закрыл глаза рукою и продолжал так: «Нет, вы (или ты) этого не должны знать! Ваша чистая душа содрогнется! Да и к чему? Что я для вас!
Поймете ли вы меня?..» — и так далее.
Неточные совпадения
Сама лисица хитрая, // По любопытству бабьему, // Подкралась к мужикам, // Послушала, послушала // И прочь пошла, подумавши: // «И черт их не
поймет!» // И вправду: сами спорщики // Едва
ли знали, помнили — // О чем они шумят…
Эх! эх! придет
ли времечко, // Когда (приди, желанное!..) // Дадут
понять крестьянину, // Что розь портрет портретику, // Что книга книге розь? // Когда мужик не Блюхера // И не милорда глупого — // Белинского и Гоголя // С базара понесет? // Ой люди, люди русские! // Крестьяне православные! // Слыхали
ли когда-нибудь // Вы эти имена? // То имена великие, // Носили их, прославили // Заступники народные! // Вот вам бы их портретики // Повесить в ваших горенках, // Их книги прочитать…
«Ну, яблочко так яблочко! // Согласен! Благо,
поняли // Вы дело наконец. // Теперь — вы сами знаете — // Чем дерево дворянское // Древней, тем именитее, // Почетней дворянин. // Не так
ли, благодетели?»
Они сами не
понимали, что делают, и даже не вопрошали друг друга, точно
ли это наяву происходит.
Он
понял, что час триумфа уже наступил и что триумф едва
ли не будет полнее, если в результате не окажется ни расквашенных носов, ни свороченных на сторону скул.