Он винился вслух, не объясняя, однако же, в чем дело, и приставал к Нине Александровне, уверяя ее поминутно, что «это он, он сам причиной, и
никто как он… единственно из приятного любопытства… и что „усопший“ (так он почему-то упорно называл еще живого генерала) был даже гениальнейший человек!» Он особенно серьезно настаивал на гениальности, точно от этого могла произойти в эту минуту какая-нибудь необыкновенная польза.
Неточные совпадения
— И судя по тому, что князь краснеет от невинной шутки,
как невинная молодая девица, я заключаю, что
он,
как благородный юноша, питает в своем сердце самые похвальные намерения, — вдруг и совершенно неожиданно проговорил или, лучше сказать, прошамкал беззубый и совершенно до сих пор молчавший семидесятилетний старичок учитель, от которого
никто не мог ожидать, что
он хоть заговорит-то в этот вечер.
Компания Рогожина была почти в том же самом составе,
как и давеча утром; прибавился только какой-то беспутный старичишка, в свое время бывший редактором какой-то забулдыжной обличительной газетки и про которого шел анекдот, что
он заложил и пропил свои вставные на золоте зубы, и один отставной подпоручик, решительный соперник и конкурент, по ремеслу и по назначению, утрешнему господину с кулаками и совершенно
никому из рогожинцев не известный, но подобранный на улице, на солнечной стороне Невского проспекта, где
он останавливал прохожих и слогом Марлинского просил вспоможения, под коварным предлогом, что
он сам «по пятнадцати целковых давал в свое время просителям».
В высшей степени «готовых» опять-таки
никого из
них не было,
как и давеча, вследствие стараний самого Рогожина, имевшего целый день в виду свой визит к Настасье Филипповне.
Но те же самые предосторожности,
как относительно князя, Лебедев стал соблюдать и относительно своего семейства с самого переезда на дачу: под предлогом, чтобы не беспокоить князя,
он не пускал к
нему никого, топал ногами, бросался и гонялся за своими дочерьми, не исключая и Веры с ребенком, при первом подозрении, что
они идут на террасу, где находился князь, несмотря на все просьбы князя не отгонять
никого.
Слово неопределенное и недоговоренное; она мигом удержалась и не прибавила ничего более, но этого было уже довольно. Настасья Филипповна, проходившая
как бы не примечая
никого в особенности, вдруг обернулась в
их сторону и
как будто только теперь приметила Евгения Павловича.
Стоило иному только капельку почувствовать в сердце своем что-нибудь из какого-нибудь общечеловеческого и доброго ощущения, чтобы немедленно убедиться, что уж
никто так не чувствует,
как он, что
он передовой в общем развитии.
Князь смутился.
Ему,
как и очень многим в
его положении, казалось, что решительно
никто ничего не видит, не догадывается и не понимает.
— Как эт-то закончится война, так Иоанну-Воину беспременно отслужите молебен. Он выручил,
никто как он, батюшка, укрыл, под своим Святым стягом. Ему и помолитесь, A теперича марш к ротному котлу, небось живот-то подвело y Гориньки в австрицком плене. Не больно-то разносолами кормили колбасники. Да и не до еды было, небось, как потащили к ответу? — расспрашивал Игоря заботливый солдат.
Неточные совпадения
Купцы. Ей-богу! такого
никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда
его завидишь. То есть, не то уж говоря, чтоб
какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец не будет есть, а
он целую горсть туда запустит. Именины
его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни в чем не нуждается; нет,
ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия
его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
Чуть мы не рассмеялися, //
Как стал
он приговаривать: // «Ка-тай
его, раз-бой-ника, // Бун-тов-щи-ка…
Софья. Все мое старание употреблю заслужить доброе мнение людей достойных. Да
как мне избежать, чтоб те, которые увидят,
как от
них я удаляюсь, не стали на меня злобиться? Не можно ль, дядюшка, найти такое средство, чтоб мне
никто на свете зла не пожелал?
Стародум.
Они в руках государя.
Как скоро все видят, что без благонравия
никто не может выйти в люди; что ни подлой выслугой и ни за
какие деньги нельзя купить того, чем награждается заслуга; что люди выбираются для мест, а не места похищаются людьми, — тогда всякий находит свою выгоду быть благонравным и всякий хорош становится.
Что из
него должен во всяком случае образоваться законодатель, — в этом
никто не сомневался; вопрос заключался только в том,
какого сорта выйдет этот законодатель, то есть напомнит ли
он собой глубокомыслие и административную прозорливость Ликурга или просто будет тверд,
как Дракон.