Неточные совпадения
— О, еще бы! — тотчас же ответил князь, — князей Мышкиных теперь и совсем нет, кроме меня; мне
кажется, я последний. А что касается до отцов и дедов, то они у нас и однодворцами бывали. Отец мой был, впрочем, армии подпоручик, из юнкеров. Да вот
не знаю, каким образом и генеральша Епанчина очутилась тоже из княжон Мышкиных, тоже последняя в своем роде…
Да если и пошел, так потому, что думал: «Всё равно, живой
не вернусь!» А обиднее всего мне то
показалось, что этот бестия Залёжев всё на себя присвоил.
— Эх! Ух! — кривился чиновник, и даже дрожь его пробирала, — а ведь покойник
не то что за десять тысяч, а за десять целковых на тот свет сживывал, — кивнул он князю. Князь с любопытством рассматривал Рогожина;
казалось, тот был еще бледнее в эту минуту.
Подозрительность этого человека,
казалось, все более и более увеличивалась; слишком уж князь
не подходил под разряд вседневных посетителей, и хотя генералу довольно часто, чуть
не ежедневно, в известный час приходилось принимать, особенно по делам, иногда даже очень разнообразных гостей, но, несмотря на привычку и инструкцию довольно широкую, камердинер был в большом сомнении; посредничество секретаря для доклада было необходимо.
— Да, сейчас только из вагона. Мне
кажется, вы хотели спросить: точно ли я князь Мышкин? да
не спросили из вежливости.
Только
не могут,
кажется,
не принять: генеральша, уж конечно, захочет видеть старшего и единственного представителя своего рода, а она породу свою очень ценит, как я об ней в точности слышал.
Казалось бы, разговор князя был самый простой; но чем он был проще, тем и становился в настоящем случае нелепее, и опытный камердинер
не мог
не почувствовать что-то, что совершенно прилично человеку с человеком и совершенно неприлично гостю с человеком.
Князь даже одушевился говоря, легкая краска проступила в его бледное лицо, хотя речь его по-прежнему была тихая. Камердинер с сочувствующим интересом следил за ним, так что оторваться,
кажется,
не хотелось; может быть, тоже был человек с воображением и попыткой на мысль.
—
Не вы ли, — спросил он, — изволили с год назад или даже ближе прислать письмо,
кажется из Швейцарии, к Елизавете Прокофьевне?
И наконец, мне
кажется, мы такие розные люди на вид… по многим обстоятельствам, что, у нас, пожалуй, и
не может быть много точек общих, но, знаете, я в эту последнюю идею сам
не верю, потому очень часто только так
кажется, что нет точек общих, а они очень есть… это от лености людской происходит, что люди так промеж собой на глаз сортируются и ничего
не могут найти…
— О,
не извиняйтесь. Нет-с, я думаю, что
не имею ни талантов, ни особых способностей; даже напротив, потому что я больной человек и правильно
не учился. Что же касается до хлеба, то мне
кажется…
—
Не знаю, как вам сказать, — ответил князь, — только мне
показалось, что в нем много страсти, и даже какой-то больной страсти. Да он и сам еще совсем как будто больной. Очень может быть, что с первых же дней в Петербурге и опять сляжет, особенно если закутит.
Мы, конечно, сочтемся, и если вы такой искренний и задушевный человек, каким
кажетесь на словах, то затруднений и тут между нами выйти
не может.
Наконец, если только он, Афанасий Иванович,
не ошибается, любовь молодого человека давно уже известна самой Настасье Филипповне, и ему
показалось даже, что она смотрит на эту любовь снисходительно.
Я еще
не так глупа, как
кажусь, и как меня дочки представить хотят.
—
Не правда ли?
Не правда ли? — вскинулась генеральша. — Я вижу, что и ты иногда бываешь умна; ну, довольно смеяться! Вы остановились,
кажется, на швейцарской природе, князь, ну!
— Я в этом ничего
не понимаю. Мне
кажется: взглянуть и писать.
Он помнил, что ужасно упорно смотрел на эту крышу и на лучи, от нее сверкавшие; оторваться
не мог от лучей: ему
казалось, что эти лучи его новая природа, что он чрез три минуты как-нибудь сольется с ними…
— Да, почему-нибудь да нельзя же, — повторил князь, — мне самому это
казалось… А все-таки, как-то
не верится…
Мне
кажется, он, наверно, думал дорогой: «Еще долго, еще жить три улицы остается; вот эту проеду, потом еще та останется, потом еще та, где булочник направо… еще когда-то доедем до булочника!» Кругом народ, крик, шум, десять тысяч лиц, десять тысяч глаз, — все это надо перенести, а главное, мысль: «Вот их десять тысяч, а их никого
не казнят, а меня-то казнят!» Ну, вот это все предварительно.
Мне очень хотелось тут же и утешить, и уверить ее, что она
не должна себя такою низкою считать пред всеми, но она,
кажется,
не поняла.
В деревне,
кажется, стали жалеть Мари, по крайней мере детей уже
не останавливали и
не бранили, как прежде.
Но про ваше лицо, Лизавета Прокофьевна, — обратился он вдруг к генеральше, — про ваше лицо уж мне
не только
кажется, а я просто уверен, что вы совершенный ребенок, во всем, во всем, во всем хорошем и во всем дурном, несмотря на то что вы в таких летах.
— Мне
кажется, он
не так простоват.
— Князь, — начал он опять, — там на меня теперь… по одному совершенно странному обстоятельству… и смешному… и в котором я
не виноват… ну, одним словом, это лишнее, — там на меня,
кажется, немножко сердятся, так что я некоторое время
не хочу входить туда без зова.
Аглая остановилась, взяла записку и как-то странно поглядела на князя. Ни малейшего смущения
не было в ее взгляде, разве только проглянуло некоторое удивление, да и то,
казалось, относившееся к одному только князю. Аглая своим взглядом точно требовала от него отчета, — каким образом он очутился в этом деле вместе с Ганей? — и требовала спокойно и свысока. Они простояли два-три мгновения друг против друга; наконец что-то насмешливое чуть-чуть обозначилось в лице ее; она слегка улыбнулась и прошла мимо.
— Чем же вы уж так несчастны, maman? —
не утерпела Аделаида, которая одна,
кажется, из всей компании
не утратила веселого расположения духа.
— Вам лучше знать, кто передал, если вам только
кажется, что вам намекали, я ни слова про это
не говорил.
Князь быстро повернулся и посмотрел на обоих. В лице Гани было настоящее отчаяние;
казалось, он выговорил эти слова как-то
не думая, сломя голову. Аглая смотрела на него несколько секунд совершенно с тем же самым спокойным удивлением, как давеча на князя, и,
казалось, это спокойное удивление ее, это недоумение, как бы от полного непонимания того, что ей говорят, было в эту минуту для Гани ужаснее самого сильнейшего презрения.
— Отец; но он умер,
кажется,
не в Твери, а в Елисаветграде, — робко заметил князь генералу. — Я слышал от Павлищева…
Она проговорила это,
не отрываясь от работы и,
казалось, в самом деле спокойно. Ганя был удивлен, но осторожно молчал и глядел на мать, выжидая, чтоб она высказалась яснее. Домашние сцены уж слишком дорого ему стоили. Нина Александровна заметила эту осторожность и с горькою улыбкой прибавила...
Казалось, вся злоба Гани вдруг опрокинулась на князя: он схватил его за плечо, и смотрел на него молча, мстительно и ненавистно, как бы
не в силах выговорить слово.
Очевидно, князя представляли как что-то редкое (и пригодившееся всем как выход из фальшивого положения), чуть
не совали к Настасье Филипповне; князь ясно даже услышал слово «идиот», прошептанное сзади его,
кажется, Фердыщенкой, в пояснение Настасье Филипповне.
Но по тому, как расположились обе стороны, сомнений уже быть
не могло: его мать и сестра сидели в стороне как оплеванные, а Настасья Филипповна даже и позабыла,
кажется, что они в одной с нею комнате…
В прихожей стало вдруг чрезвычайно шумно и людно; из гостиной
казалось, что со двора вошло несколько человек и все еще продолжают входить. Несколько голосов говорило и вскрикивало разом; говорили и вскрикивали и на лестнице, на которую дверь из прихожей, как слышно было,
не затворялась. Визит оказывался чрезвычайно странный. Все переглянулись; Ганя бросился в залу, но и в залу уже вошло несколько человек.
Совсем пьяных, впрочем,
не было; зато все
казались сильно навеселе.
— Но позвольте, что же это наконец значит? — громко заговорил он, строго оглядев вошедших и обращаясь преимущественно к Рогожину. — Вы
не в конюшню,
кажется, вошли, господа, здесь моя мать и сестра…
Сцена выходила чрезвычайно безобразная, но Настасья Филипповна продолжала смеяться и
не уходила, точно и в самом деле с намерением протягивала ее. Нина Александровна и Варя тоже встали с своих мест и испуганно, молча, ждали, до чего это дойдет; глаза Вари сверкали, и на Нину Александровну всё это подействовало болезненно; она дрожала и,
казалось, тотчас упадет в обморок.
— Я ведь и в самом деле
не такая, он угадал, — прошептала она быстро, горячо, вся вдруг вспыхнув и закрасневшись, и, повернувшись, вышла на этот раз так быстро, что никто и сообразить
не успел, зачем это она возвращалась. Видели только, что она пошептала что-то Нине Александровне и,
кажется, руку ее поцеловала. Но Варя видела и слышала всё и с удивлением проводила ее глазами.
Князь ушел из гостиной и затворился в своей комнате. К нему тотчас же прибежал Коля утешать его. Бедный мальчик,
казалось,
не мог уже теперь от него отвязаться.
А между тем… гм… вы,
кажется,
не верите…
— Знаете, мой милый, я несколько поэт в душе, — заметили вы это? А впрочем… впрочем,
кажется, мы
не совсем туда заходили, — заключил он вдруг совершенно неожиданно, — Соколовичи, я теперь вспомнил, в другом доме живут и даже,
кажется, теперь в Москве. Да, я несколько ошибся, но это… ничего.
— А Ганя
не знает? Ганя многого еще,
кажется,
не знает, — вырвалось у задумавшегося князя.
Настасья Филипповна от роскоши
не отказывалась, даже любила ее, но — и это
казалось чрезвычайно странным — никак
не поддавалась ей, точно всегда могла и без нее обойтись; даже старалась несколько раз заявить о том, что неприятно поражало Тоцкого.
Не говоря уже о неизящности того сорта людей, которых она иногда приближала к себе, а стало быть, и наклонна была приближать, проглядывали в ней и еще некоторые совершенно странные наклонности: заявлялась какая-то варварская смесь двух вкусов, способность обходиться и удовлетворяться такими вещами и средствами, которых и существование нельзя бы,
кажется, было допустить человеку порядочному и тонко развитому.
В самом деле, если бы, говоря к примеру, Настасья Филипповна выказала вдруг какое-нибудь милое и изящное незнание, вроде, например, того, что крестьянки
не могут носить батистового белья, какое она носит, то Афанасий Иванович,
кажется, был бы этим чрезвычайно доволен.
«Он, правда, был пьян, — заметил при этом Птицын, — но сто тысяч, как это ни трудно, ему,
кажется, достанут, только
не знаю, сегодня ли, и все ли; а работают многие: Киндер, Трепалов, Бискуп; проценты дает какие угодно, конечно, всё спьяну и с первой радости…» — заключил Птицын.
Князь, позвольте вас спросить, как вы думаете, мне вот всё
кажется, что на свете гораздо больше воров, чем неворов, и что нет даже такого самого честного человека, который бы хоть раз в жизни чего-нибудь
не украл.
Но молчаливая незнакомка вряд ли что и понять могла: это была приезжая немка и русского языка ничего
не знала; кроме того,
кажется, была столько же глупа, сколько и прекрасна.
— Значит, в самом деле княгиня! — прошептала она про себя как бы насмешливо и, взглянув нечаянно на Дарью Алексеевну, засмеялась. — Развязка неожиданная… я…
не так ожидала… Да что же вы, господа, стоите, сделайте одолжение, садитесь, поздравьте меня с князем! Кто-то,
кажется, просил шампанского; Фердыщенко, сходите, прикажите. Катя, Паша, — увидала она вдруг в дверях своих девушек, — подите сюда, я замуж выхожу, слышали? За князя, у него полтора миллиона, он князь Мышкин и меня берет!