Неточные совпадения
— И это правда. Верите ли, дивлюсь
на себя, как говорить по-русски не забыл. Вот с вами говорю теперь, а сам думаю: «А ведь я хорошо говорю». Я, может, потому так много и говорю.
Право, со вчерашнего дня все говорить по-русски хочется.
Давеча ваш слуга, когда я у вас там дожидался, подозревал, что я
на бедность пришел к вам просить; я это заметил, а у вас, должно быть,
на этот счет строгие инструкции; но я,
право, не за этим, а,
право, для того только, чтобы с людьми сойтись.
Каллиграф не допустил бы этих росчерков или, лучше сказать, этих попыток расчеркнуться, вот этих недоконченных полухвостиков, — замечаете, — а в целом, посмотрите, оно составляет ведь характер, и,
право, вся тут военно-писарская душа проглянула: разгуляться бы и хотелось, и талант просится, да воротник военный туго
на крючок стянут, дисциплина и в почерке вышла, прелесть!
Затем стал говорить генерал Епанчин, в своем качестве отца, и говорил резонно, избегнул трогательного, упомянул только, что вполне признает ее
право на решение судьбы Афанасия Ивановича, ловко щегольнул собственным смирением, представив
на вид, что судьба его дочери, а может быть и двух других дочерей, зависит теперь от ее же решения.
Я не имею никаких
прав на ваше участие, не смею иметь никаких надежд; но когда-то вы выговорили одно слово, одно только слово, и это слово озарило всю черную ночь моей жизни и стало для меня маяком.
— Князь, мамаша вас к себе просит, — крикнул заглянувший в дверь Коля. Князь привстал было идти, но генерал положил
правую ладонь
на его плечо и дружески пригнул опять к дивану.
Марфа Борисовна церемонно и горестно показала князю стул у ломберного стола, сама села напротив, подперла рукой
правую щеку и начала молча вздыхать, смотря
на князя.
— Эй, генерал, щадите Фердыщенка, — ответил тот, ухмыляясь. — Я ведь
на особых
правах.
—
На каких это вы
на особых
правах?
На указательном пальце
правой руки был дорогой бриллиантовый перстень.)
Костюм его был совершенно давешний, кроме совсем нового шелкового шарфа
на шее, ярко-зеленого с красным, с огромною бриллиантовою булавкой, изображавшею жука, и массивного бриллиантового перстня
на грязном пальце
правой руки.
Князь почти всех удовлетворил, несмотря
на представления друзей о том, что все эти людишки и кредиторишки совершенно без
прав; и потому только удовлетворил, что действительно оказалось, что некоторые из них в самом деле пострадали.
Согласилась со мной, что мы при третьем коне, вороном, и при всаднике, имеющем меру в руке своей, так как всё в нынешний век
на мере и
на договоре, и все люди своего только
права и ищут: «мера пшеницы за динарий и три меры ячменя за динарий»… да еще дух свободный и сердце чистое, и тело здравое, и все дары божии при этом хотят сохранить.
Но
на едином
праве не сохранят, и за сим последует конь бледный и тот, коему имя Смерть, а за ним уже ад…
— Да почему же? — усовещевал князь. —
Право, вы меня всеми этими наблюдениями и сторожением только мучаете. Мне одному скучно, я вам несколько раз говорил, а сами вы вашим беспрерывным маханием рук и хождением
на цыпочках еще больше тоску нагоняете.
— Не могу не предупредить вас, Аглая Ивановна, что всё это с его стороны одно шарлатанство, поверьте, — быстро ввернул вдруг генерал Иволгин, ждавший точно
на иголочках и желавший изо всех сил как-нибудь начать разговор; он уселся рядом с Аглаей Ивановной, — конечно, дача имеет свои
права, — продолжал он, — и свои удовольствия, и прием такого необычайного интруса для толкования Апокалипсиса есть затея, как и другая, и даже затея замечательная по уму, но я…
Это, собственно, некоторое последствие нигилизма, но не прямым путем, а понаслышке и косвенно, и не в статейке какой-нибудь журнальной заявляют себя, а уж прямо
на деле-с; не о бессмысленности, например, какого-нибудь там Пушкина дело идет, и не насчет, например, необходимости распадения
на части России; нет-с, а теперь уже считается прямо за
право, что если очень чего-нибудь захочется, то уж ни пред какими преградами не останавливаться, хотя бы пришлось укокошить при этом восемь персон-с.
— Какое, однако ж, позвольте вас спросить, имели вы
право, — провизжал опять Ипполит, но уже чрезвычайно разгорячаясь, — выставлять дело Бурдовского
на суд ваших друзей? Да мы, может, и не желаем суда ваших друзей; слишком понятно, что может значить суд ваших друзей!..
Вот!.. — залепетал вдруг снова Бурдовский, дико и опасливо осматриваясь кругом и тем более горячась, чем больше не доверял и дичился, — вы не имеете
права! — и, проговорив это, резко остановился, точно оборвал, и безмолвно выпучив близорукие, чрезвычайно выпуклые с красными толстыми жилками глаза, вопросительно уставился
на князя, наклонившись вперед всем своим корпусом.
Это всё бы еще ничего, а вот что уже действительно непростительно и никакою интересною болезнью неизвинимо: этот едва вышедший из штиблет своего профессора миллионер не мог даже и того смекнуть, что не милости и не вспоможения просит от него благородный характер молодого человека, убивающий себя
на уроках, а своего
права и своего должного, хотя бы и не юридического, и даже не просит, а за него только друзья ходатайствуют.
Тем не менее я имею полное
право, по самым точным данным, утверждать, что господину Бурдовскому хотя, конечно, и была слишком хорошо известна эпоха его рождения, но совершенно не было известно обстоятельство этого пребывания Павлищева за границей, где господин Павлищев провел большую часть жизни, возвращаясь в Россию всегда
на малые сроки.
Либерализм не есть грех; это необходимая составная часть всего целого, которое без него распадется или замертвеет; либерализм имеет такое же
право существовать, как и самый благонравный консерватизм; но я
на русский либерализм нападаю, и опять-таки повторяю, что за то, собственно, и нападаю
на него, что русский либерал не есть русский либерал, а есть не русский либерал.
— Келлер! Поручик в отставке, — отрекомендовался он с форсом. — Угодно врукопашную, капитан, то, заменяя слабый пол, к вашим услугам; произошел весь английский бокс. Не толкайтесь, капитан; сочувствую кровавой обиде, но не могу позволить кулачного
права с женщиной в глазах публики. Если же, как прилично блага-ароднейшему лицу,
на другой манер, то — вы меня, разумеется, понимать должны, капитан…
На террасе уже было довольно темно, князь не разглядел бы в это мгновение ее лица совершенно ясно. Чрез минуту, когда уже они с генералом выходили с дачи, он вдруг ужасно покраснел и крепко сжал свою
правую руку.
Оставшись один
на перекрестке, князь осмотрелся кругом, быстро перешел через улицу, близко подошел к освещенному окну одной дачи, развернул маленькую бумажку, которую крепко сжимал в
правой руке во всё время разговора с Иваном Федоровичем, и прочел, ловя слабый луч света...
— Вот в чем беда, — задумался
на минуту князь, — вы хотите подождать, пока они разойдутся, а ведь бог знает, когда это будет. Не лучше ли нам теперь сойти в парк; они,
право, подождут; я извинюсь.
Тут, во-первых, странная мысль: кому, во имя какого
права, во имя какого побуждения вздумалось бы оспаривать теперь у меня мое
право на эти две-три недели моего срока?
Но страдания тоски по открываемому,
право, достало бы в них
на долю Колумба или Галилея.
На столе лежали книги; он взял одну, продолжая говорить, заглянул в развернутую страницу, тотчас же опять сложил и положил
на стол, схватил другую книгу, которую уже не развертывал, а продержал всё остальное время в
правой руке, беспрерывно махая ею по воздуху.
Одним из представителей этого среднего рода людей был в этот вечер один техник, полковник, серьезный человек, весьма близкий приятель князю Щ., и им же введенный к Епанчиным, человек, впрочем, в обществе молчаливый и носивший
на большом указательном пальце
правой руки большой и видный перстень, по всей вероятности, пожалованный.
— О-очень при-ятно, — заметил тот, — и очень помню даже. Давеча, когда нас Иван Федорыч познакомил, я вас тотчас признал, и даже в лицо. Вы,
право, мало изменились
на вид, хоть я вас видел только ребенком, лет десяти или одиннадцати вы были. Что-то этакое, напоминающее в чертах…
— Ну, это пре-у-ве-личение, — пробормотал Иван Петрович, впрочем, приятно приосанившись; но
на этот раз он был совершенно
прав, что «это преувеличение»; это был только неверный слух, дошедший до князя.
— Потому оно, брат, — начал вдруг Рогожин, уложив князя
на левую лучшую подушку и протянувшись сам с
правой стороны, не раздеваясь и закинув обе руки за голову, — ноне жарко, и, известно, дух… Окна я отворять боюсь; а есть у матери горшки с цветами, много цветов, и прекрасный от них такой дух; думал перенести, да Пафнутьевна догадается, потому она любопытная.