Неточные совпадения
— Ну чего ему, скажите пожалуйста! — раздражительно и злобно кивнул
на него опять Рогожин, — ведь я тебе ни копейки не дам, хоть ты тут вверх
ногами предо мной ходи.
Наконец стал всходить
на лесенку; тут
ноги перевязаны и потому движутся шагами мелкими.
И как только крест касался губ, он глаза открывал, и опять
на несколько секунд как бы оживлялся, и
ноги шли.
Она была больная, и у ней всё
ноги пухли, так что все сидела
на месте.
Мари лежала
на полу, у
ног старухи, голодная, оборванная, и плакала.
Ганя топнул
ногой от нетерпения. Лицо его даже почернело от бешенства. Наконец, оба вышли
на улицу, князь с своим узелком в руках.
— Да что это за идиот? — в негодовании вскрикнула, топнув
на него
ногой, Настасья Филипповна. — Ну, куда ты идешь? Ну, кого ты будешь докладывать?
— Ну, князь Мышкин не Фердыщенко все-таки-с, — не утерпел генерал, до сих пор не могший помириться с мыслью находиться с Фердыщенком в одном обществе и
на равной
ноге.
— «Помилуй, да это не верно, ну, как не даст?» — «Стану
на колени и буду в
ногах валяться до тех пор, пока даст, без того не уеду!» — «Когда едешь-то?» — «Завтра чем свет в пять часов».
— Матушка! Королевна! Всемогущая! — вопил Лебедев, ползая
на коленках перед Настасьей Филипповной и простирая руки к камину. — Сто тысяч! Сто тысяч! Сам видел, при мне упаковывали! Матушка! Милостивая! Повели мне в камин: весь влезу, всю голову свою седую в огонь вложу!.. Больная жена без
ног, тринадцать человек детей — всё сироты, отца схоронил
на прошлой неделе, голодный сидит, Настасья Филипповна!! — и, провопив, он пополз было в камин.
По поводу же известий о Гавриле Ардалионовиче можно было бы предположить, что они занесены были к Епанчиным Варварой Ардалионовной, как-то вдруг появившеюся у девиц Епанчиных и даже ставшею у них очень скоро
на очень короткую
ногу, что чрезвычайно удивляло Лизавету Прокофьевну.
Что Коля не льстил, то это было вполне справедливо; он сумел стать у них совершенно
на равную и независимую
ногу, хоть и читал иногда генеральше книги и газеты, — но он и всегда бывал услужлив.
— Молчи, стрекоза! — крикнул
на нее Лебедев. — У, ты! — затопал было он
на нее
ногами. Но в этот раз она только рассмеялась.
Лебедев, топающий
на них
ногами, вероятно, их всех обожает.
Но те же самые предосторожности, как относительно князя, Лебедев стал соблюдать и относительно своего семейства с самого переезда
на дачу: под предлогом, чтобы не беспокоить князя, он не пускал к нему никого, топал
ногами, бросался и гонялся за своими дочерьми, не исключая и Веры с ребенком, при первом подозрении, что они идут
на террасу, где находился князь, несмотря
на все просьбы князя не отгонять никого.
В эту минуту из комнат вышла
на террасу Вера, по своему обыкновению, с ребенком
на руках. Лебедев, извивавшийся около стульев и решительно не знавший, куда девать себя, но ужасно не хотевший уйти, вдруг набросился
на Веру, замахал
на нее руками, гоня прочь с террасы, и даже, забывшись, затопал
ногами.
В те же несколько минут, которые он пробыл
на террасе при Епанчиных, он держал себя скромно, с достоинством, и нисколько не потерялся от решительных взглядов Лизаветы Прокофьевны, два раза оглядевшей его с головы до
ног.
Но Лизавета Прокофьевна не удостоила взглянуть
на него. Она стояла гордо, выпрямившись, закинув голову и с презрительным любопытством рассматривала «этих людишек». Когда Ипполит кончил, генерал вскинул было плечами; она гневно оглядела его с
ног до головы, как бы спрашивая отчета в его движении, и тотчас оборотилась к князю.
Князь смеялся; Аглая в досаде топнула
ногой. Ее серьезный вид, при таком разговоре, несколько удивил князя. Он чувствовал отчасти, что ему бы надо было про что-то узнать, про что-то спросить, — во всяком случае, про что-то посерьезнее того, как пистолет заряжают. Но всё это вылетело у него из ума, кроме одного того, что пред ним сидит она, а он
на нее глядит, а о чем бы она ни заговорила, ему в эту минуту было бы почти всё равно.
Все преступники у него были
на равной
ноге, различия не было.
Для него нисколько не успокоительна и не утешительна мысль, что он так хорошо исполнил свои человеческие обязанности; даже, напротив, она-то и раздражает его: «Вот, дескать,
на что ухлопал я всю мою жизнь, вот что связало меня по рукам и по
ногам, вот что помешало мне открыть порох!
— Потому что вы дрянь, полчаса мучили людей, думая испугать их, что застрелитесь вашим незаряженным пистолетом, с которым вы так постыдно сбрендили, манкированный самоубийца, разлившаяся желчь…
на двух
ногах. Я вам гостеприимство дал, вы потолстели, кашлять перестали, и вы же платите…
Но всё до известной черты, даже и качества; и если он вдруг, в глаза, имеет дерзость уверять, что в двенадцатом году, еще ребенком, в детстве, он лишился левой своей
ноги и похоронил ее
на Ваганьковском кладбище, в Москве, то уж это заходит за пределы, являет неуважение, показывает наглость…
— Во-первых, это; но, положим, он тогда уже мог родиться; но как же уверять в глаза, что французский шассёр навел
на него пушку и отстрелил ему
ногу, так, для забавы; что он
ногу эту поднял и отнес домой, потом похоронил ее
на Ваганьковском кладбище, и говорит, что поставил над нею памятник, с надписью, с одной стороны: «Здесь погребена
нога коллежского секретаря Лебедева», а с другой: «Покойся, милый прах, до радостного утра», и что, наконец, служит ежегодно по ней панихиду (что уже святотатство) и для этого ежегодно ездит в Москву.
— И притом же ведь у него обе
ноги целы,
на виду! — засмеялся князь. — Уверяю вас, что это невинная шутка; не сердитесь.
— Но позвольте же и мне понимать-с; насчет
ног на виду, — то это еще, положим, не совсем невероятно; уверяет, что
нога черносвитовская…
— Совершенно знаю-с; Черносвитов, изобретя свою
ногу, первым делом тогда забежал ко мне показать. Но черносвитовская
нога изобретена несравненно позже… И к тому же уверяет, что даже покойница жена его, в продолжение всего их брака, не знала, что у него, у мужа ее, деревянная
нога. «Если ты, — говорит, когда я заметил ему все нелепости, — если ты в двенадцатом году был у Наполеона в камер-пажах, то и мне позволь похоронить
ногу на Ваганьковском».
Когда наконец они повернули с двух разных тротуаров в Гороховую и стали подходить к дому Рогожина, у князя стали опять подсекаться
ноги, так что почти трудно было уж и идти. Было уже около десяти часов вечера. Окна
на половине старушки стояли, как и давеча, отпертые, у Рогожина запертые, и в сумерках как бы еще заметнее становились
на них белые спущенные сторы. Князь подошел к дому с противоположного тротуара; Рогожин же с своего тротуара ступил
на крыльцо и махал ему рукой. Князь перешел к нему
на крыльцо.
Кругом, в беспорядке,
на постели, в
ногах, у самой кровати
на креслах,
на полу даже, разбросана была снятая одежда, богатое белое шелковое платье, цветы, ленты.
В
ногах сбиты были в комок какие-то кружева, и
на белевших кружевах, выглядывая из-под простыни, обозначался кончик обнаженной
ноги; он казался как бы выточенным из мрамора и ужасно был неподвижен.
Неточные совпадения
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание
на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые так и шныряют под
ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и не завесть его? только, знаете, в таком месте неприлично… Я и прежде хотел вам это заметить, но все как-то позабывал.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста
на вид, а слона повалит с
ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею
на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
А вы — стоять
на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то… Только увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож
на такого человека, что хочет подать
на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает
ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит
на цыпочках вслед за квартальными.)
Осип. Да
на что мне она? Не знаю я разве, что такое кровать? У меня есть
ноги; я и постою. Зачем мне ваша кровать?
Вы, может быть, думаете, что я только переписываю; нет, начальник отделения со мной
на дружеской
ноге.