Неточные совпадения
— Даром деньги
на франкировку письма истратили. Гм… по крайней мере простодушны и искренны, а сие похвально! Гм… генерала же Епанчина знаем-с, собственно потому, что человек общеизвестный; да и покойного господина Павлищева, который вас в Швейцарии содержал, тоже знавали-с, если только это был Николай Андреевич Павлищев, потому что их два двоюродные
брата. Другой доселе в Крыму, а Николай Андреевич, покойник, был человек почтенный и при связях, и четыре тысячи душ в свое время имели-с…
Под словом «всё знают» нужно разуметь, впрочем, область довольно ограниченную: где служит такой-то? с кем он знаком, сколько у него состояния, где был губернатором,
на ком женат, сколько взял за женой, кто ему двоюродным
братом приходится, кто троюродным и т. д., и т. д., и все в этом роде.
— А ты откуда узнал, что он два с половиной миллиона чистого капиталу оставил? — перебил черномазый, не удостоивая и в этот раз взглянуть
на чиновника. — Ишь ведь! (мигнул он
на него князю) и что только им от этого толку, что они прихвостнями тотчас же лезут? А это правда, что вот родитель мой помер, а я из Пскова через месяц чуть не без сапог домой еду. Ни
брат подлец, ни мать ни денег, ни уведомления, — ничего не прислали! Как собаке! В горячке в Пскове весь месяц пролежал.
С покрова парчового
на гробе родителя, ночью,
брат кисти литые, золотые, обрезал: «Они, дескать, эвона каких денег стоят».
— Да и я,
брат, слышал, — подхватил генерал. — Тогда же, после серег, Настасья Филипповна весь анекдот пересказывала. Да ведь дело-то теперь уже другое. Тут, может быть, действительно миллион сидит и… страсть. Безобразная страсть, положим, но все-таки страстью пахнет, а ведь известно,
на что эти господа способны, во всем хмелю!.. Гм!.. Не вышло бы анекдота какого-нибудь! — заключил генерал задумчиво.
В этой же комнатке помещался и тринадцатилетний
брат Гаврилы Ардалионовича, гимназист Коля; ему тоже предназначалось здесь тесниться, учиться, спать
на другом, весьма старом, узком и коротком диванчике,
на дырявой простыне и, главное, ходить и смотреть за отцом, который все более и более не мог без этого обойтись.
Ганя обмер; упрашивать было уже нечего и некогда, и он бросил
на Варю такой угрожающий взгляд, что та поняла, по силе этого взгляда, что значила для ее
брата эта минута.
— Сама знаю, что не такая, и с фокусами, да с какими? И еще, смотри, Ганя, за кого она тебя сама почитает? Пусть она руку мамаше поцеловала. Пусть это какие-то фокусы, но она все-таки ведь смеялась же над тобой! Это не стоит семидесяти пяти тысяч, ей-богу,
брат! Ты способен еще
на благородные чувства, потому и говорю тебе. Эй, не езди и сам! Эй, берегись! Не может это хорошо уладиться!
Это была тоже довольно гордая женщина, в своем только роде, несмотря
на то что завела дружбу там, откуда ее
брата почти выгнали.
Варя, так строго обращавшаяся с ним прежде, не подвергала его теперь ни малейшему допросу об его странствиях; а Ганя, к большому удивлению домашних, говорил и даже сходился с ним иногда совершенно дружески, несмотря
на всю свою ипохондрию, чего никогда не бывало прежде, так как двадцатисемилетний Ганя, естественно, не обращал
на своего пятнадцатилетнего
брата ни малейшего дружелюбного внимания, обращался с ним грубо, требовал к нему от всех домашних одной только строгости и постоянно грозился «добраться до его ушей», что и выводило Колю «из последних границ человеческого терпения».
— Верно знаю, — с убеждением подтвердил Рогожин. — Что, не такая, что ли? Это,
брат, нечего и говорить, что не такая. Один это только вздор. С тобой она будет не такая, и сама, пожалуй, этакому делу ужаснется, а со мной вот именно такая. Ведь уж так. Как
на последнюю самую шваль
на меня смотрит. С Келлером, вот с этим офицером, что боксом дрался, так наверно знаю — для одного смеху надо мной сочинила… Да ты не знаешь еще, что она надо мной в Москве выделывала! А денег-то, денег сколько я перевел…
— Вот эти все здесь картины, — сказал он, — всё за рубль, да за два
на аукционах куплены батюшкой покойным, он любил. Их один знающий человек все здесь пересмотрел; дрянь, говорит, а вот эта — вот картина, над дверью, тоже за два целковых купленная, говорит, не дрянь. Еще родителю за нее один выискался, что триста пятьдесят рублей давал, а Савельев Иван Дмитрич, из купцов, охотник большой, так тот до четырехсот доходил, а
на прошлой неделе
брату Семену Семенычу уж и пятьсот предложил. Я за собой оставил.
Я,
брат, тогда под самым сильным впечатлением был всего того, что так и хлынуло
на меня
на Руси; ничего-то я в ней прежде не понимал, точно бессловесный рос, и как-то фантастически вспоминал о ней в эти пять лет за границей.
Все наконец расселись в ряд
на стульях напротив князя, все, отрекомендовавшись, тотчас же нахмурились и для бодрости переложили из одной руки в другую свои фуражки, все приготовились говорить, и все, однако ж, молчали, чего-то выжидая с вызывающим видом, в котором так и читалось: «Нет,
брат, врешь, не надуешь!» Чувствовалось, что стоит только кому-нибудь для началу произнести одно только первое слово, и тотчас же все они заговорят вместе, перегоняя и перебивая друг друга.
Ты вот пишешь, что ты всё забыл и что одного только крестового
брата Рогожина помнишь, а не того Рогожина, который
на тебя тогда нож подымал.
Видя
брата в несчастии, она захотела помочь ему, несмотря
на все прежние семейные недоумения.
Подымаясь
на крыльцо, Варвара Ардалионовна услышала чрезвычайный шум вверху дома и различила кричавшие голоса своего
брата и папаши.
Еропегов, человек, заменявший мне одиннадцать месяцев
брата, за которого я
на дуэль…
— Подожди,
брат, подожди! Подожди и обдумай, а я сейчас… — проговорил он второпях, и почти испуганно устремился
на зов Александры.
О вечернем собрании
на даче Епанчиных,
на которое ждали Белоконскую, Варвара Ардалионовна тоже совершенно верно сообщила
брату: гостей ждали именно в тот же день вечером; но опять-таки она выразилась об этом несколько резче, чем следовало.
— Потому оно,
брат, — начал вдруг Рогожин, уложив князя
на левую лучшую подушку и протянувшись сам с правой стороны, не раздеваясь и закинув обе руки за голову, — ноне жарко, и, известно, дух… Окна я отворять боюсь; а есть у матери горшки с цветами, много цветов, и прекрасный от них такой дух; думал перенести, да Пафнутьевна догадается, потому она любопытная.
Неточные совпадения
Осип (выходит и говорит за сценой).Эй, послушай,
брат! Отнесешь письмо
на почту, и скажи почтмейстеру, чтоб он принял без денег; да скажи, чтоб сейчас привели к барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону, скажи, барин не плотит: прогон, мол, скажи, казенный. Да чтоб все живее, а не то, мол, барин сердится. Стой, еще письмо не готово.
Хлестаков. С хорошенькими актрисами знаком. Я ведь тоже разные водевильчики… Литераторов часто вижу. С Пушкиным
на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: «Ну что,
брат Пушкин?» — «Да так,
брат, — отвечает, бывало, — так как-то всё…» Большой оригинал.
С утра встречались странникам // Все больше люди малые: // Свой
брат крестьянин-лапотник, // Мастеровые, нищие, // Солдаты, ямщики. // У нищих, у солдатиков // Не спрашивали странники, // Как им — легко ли, трудно ли // Живется
на Руси? // Солдаты шилом бреются, // Солдаты дымом греются — // Какое счастье тут?..
— Неволя к вам вернулася? // Погонят вас
на барщину? // Луга у вас отобраны? — // «Луга-то?.. Шутишь,
брат!» // — Так что ж переменилося?.. // Закаркали «Голодную», // Накликать голод хочется? — // — «Никак и впрямь ништо!» — // Клим как из пушки выпалил; // У многих зачесалися // Затылки, шепот слышится: // «Никак и впрямь ништо!»
И скатерть развернулася, // Откудова ни взялися // Две дюжие руки, // Ведро вина поставили, // Горой наклали хлебушка // И спрятались опять… // Гогочут
братья Губины: // Такую редьку схапали //
На огороде — страсть!