Неточные совпадения
— Узелок ваш все-таки имеет некоторое значение, — продолжал чиновник, когда нахохотались досыта (замечательно, что и сам обладатель узелка начал наконец смеяться, глядя на них, что увеличило их веселость), — и хотя можно побиться, что в нем не заключается золотых, заграничных свертков с наполеондорами и фридрихсдорами, ниже с голландскими арапчиками, о чем можно еще заключить, хотя бы
только по штиблетам, облекающим иностранные башмаки ваши, но… если к вашему узелку прибавить в придачу такую будто бы родственницу,
как, примерно, генеральша Епанчина, то и узелок примет некоторое иное значение, разумеется, в том
только случае, если генеральша Епанчина вам действительно родственница, и вы не ошибаетесь, по рассеянности… что очень и очень свойственно человеку, ну хоть… от излишка воображения.
— А ты откуда узнал, что он два с половиной миллиона чистого капиталу оставил? — перебил черномазый, не удостоивая и в этот раз взглянуть на чиновника. — Ишь ведь! (мигнул он на него князю) и что
только им от этого толку, что они прихвостнями тотчас же лезут? А это правда, что вот родитель мой помер, а я из Пскова через месяц чуть не без сапог домой еду. Ни брат подлец, ни мать ни денег, ни уведомления, — ничего не прислали!
Как собаке! В горячке в Пскове весь месяц пролежал.
— Н-ничего! Н-н-ничего!
Как есть ничего! — спохватился и заторопился поскорее чиновник, — н-никакими то есть деньгами Лихачев доехать не мог! Нет, это не то, что Арманс. Тут один Тоцкий. Да вечером в Большом али во Французском театре в своей собственной ложе сидит. Офицеры там мало ли что промеж себя говорят, а и те ничего не могут доказать: «вот, дескать, это есть та самая Настасья Филипповна», да и
только, а насчет дальнейшего — ничего! Потому что и нет ничего.
— Я вас не спрашиваю,
какое именно дело, — мое дело
только об вас доложить. А без секретаря, я сказал, докладывать о вас не пойду.
Только не могут, кажется, не принять: генеральша, уж конечно, захочет видеть старшего и единственного представителя своего рода, а она породу свою очень ценит,
как я об ней в точности слышал.
— Дела неотлагательного я никакого не имею; цель моя была просто познакомиться с вами. Не желал бы беспокоить, так
как я не знаю ни вашего дня, ни ваших распоряжений… Но я
только что сам из вагона… приехал из Швейцарии…
— Вот что, князь, — сказал генерал с веселою улыбкой, — если вы в самом деле такой,
каким кажетесь, то с вами, пожалуй, и приятно будет познакомиться;
только видите, я человек занятой, и вот тотчас же опять сяду кой-что просмотреть и подписать, а потом отправлюсь к его сиятельству, а потом на службу, так и выходит, что я хоть и рад людям… хорошим, то есть… но… Впрочем, я так убежден, что вы превосходно воспитаны, что… А сколько вам лет, князь?
—
Как вам показалось, князь, — обратился вдруг к нему Ганя, — что это, серьезный какой-нибудь человек или
только так, безобразник? Собственно ваше мнение?
— Не знаю,
как вам сказать, — ответил князь, —
только мне показалось, что в нем много страсти, и даже какой-то больной страсти. Да он и сам еще совсем
как будто больной. Очень может быть, что с первых же дней в Петербурге и опять сляжет, особенно если закутит.
— У вас ведь, кажется,
только еще одна комната и занята. Этот,
как его Ферд… Фер…
Да и предоставленные вполне своей воле и своим решениям невесты натурально принуждены же будут, наконец, взяться сами за ум, и тогда дело загорится, потому что возьмутся за дело охотой, отложив капризы и излишнюю разборчивость; родителям оставалось бы
только неусыпнее и
как можно неприметнее наблюдать, чтобы не произошло какого-нибудь странного выбора или неестественного уклонения, а затем, улучив надлежащий момент, разом помочь всеми силами и направить дело всеми влияниями.
Так
как и сам Тоцкий наблюдал покамест, по некоторым особым обстоятельствам, чрезвычайную осторожность в своих шагах, и
только еще сондировал дело, то и родители предложили дочерям на вид
только еще самые отдаленные предположения.
В этом небольшом поместье оказался тоже, хотя и небольшой,
только что отстроенный деревянный дом; убран он был особенно изящно, да и деревенька,
как нарочно, называлась сельцо Отрадное.
Но все это в таком
только случае, если бы Настасья Филипповна решилась действовать,
как все, и
как вообще в подобных случаях действуют, не выскакивая слишком эксцентрично из мерки.
А так
как свадьба действительно была еще
только в намерении, то Афанасий Иванович смирился и уступил Настасье Филипповне.
Не
только не было заметно в ней хотя бы малейшего появления прежней насмешки, прежней вражды и ненависти, прежнего хохоту, от которого, при одном воспоминании, до сих пор проходил холод по спине Тоцкого, но, напротив, она
как будто обрадовалась тому, что может наконец поговорить с кем-нибудь откровенно и по-дружески.
Зато другому слуху он невольно верил и боялся его до кошмара: он слышал за верное, что Настасья Филипповна будто бы в высшей степени знает, что Ганя женится
только на деньгах, что у Гани душа черная, алчная, нетерпеливая, завистливая и необъятно, непропорционально ни с чем самолюбивая; что Ганя хотя и действительно страстно добивался победы над Настасьей Филипповной прежде, но когда оба друга решились эксплуатировать эту страсть, начинавшуюся с обеих сторон, в свою пользу, и купить Ганю продажей ему Настасьи Филипповны в законные жены, то он возненавидел ее
как свой кошмар.
— И философия ваша точно такая же,
как у Евлампии Николавны, — подхватила опять Аглая, — такая чиновница, вдова, к нам ходит, вроде приживалки. У ней вся задача в жизни — дешевизна;
только чтоб было дешевле прожить,
только о копейках и говорит, и, заметьте, у ней деньги есть, она плутовка. Так точно и ваша огромная жизнь в тюрьме, а может быть, и ваше четырехлетнее счастье в деревне, за которое вы ваш город Неаполь продали, и, кажется, с барышом, несмотря на то что на копейки.
— За что ты все злишься, не понимаю, — подхватила генеральша, давно наблюдавшая лица говоривших, — и о чем вы говорите, тоже не могу понять.
Какой пальчик и что за вздор? Князь прекрасно говорит,
только немного грустно. Зачем ты его обескураживаешь? Он когда начал, то смеялся, а теперь совсем осовел.
Нарисуйте эшафот так, чтобы видна была ясно и близко одна
только последняя ступень; преступник ступил на нее: голова, лицо бледное
как бумага, священник протягивает крест, тот с жадностию протягивает свои синие губы и глядит, и — всё знает.
Стоило
только всякому вспомнить,
как сам был ребенком.
Я не разуверял их, что я вовсе не люблю Мари, то есть не влюблен в нее, что мне ее
только очень жаль было; я по всему видел, что им так больше хотелось,
как они сами вообразили и положили промеж себя, и потому молчал и показывал вид, что они угадали.
Как я
только показывался, Мари тотчас же вздрагивала, открывала глаза и бросалась целовать мне руки.
Когда я в Берлине получил оттуда несколько маленьких писем, которые они уже успели мне написать, то тут
только я и понял,
как их любил.
Иногда бывало так же весело,
как и прежде;
только, расходясь на ночь, они стали крепко и горячо обнимать меня, чего не было прежде.
— Что, милостивые государыни, вы думали, что вы же его будете протежировать,
как бедненького, а он вас сам едва избрать удостоил, да еще с оговоркой, что приходить будет
только изредка.
Аглая остановилась, взяла записку и как-то странно поглядела на князя. Ни малейшего смущения не было в ее взгляде, разве
только проглянуло некоторое удивление, да и то, казалось, относившееся к одному
только князю. Аглая своим взглядом точно требовала от него отчета, —
каким образом он очутился в этом деле вместе с Ганей? — и требовала спокойно и свысока. Они простояли два-три мгновения друг против друга; наконец что-то насмешливое чуть-чуть обозначилось в лице ее; она слегка улыбнулась и прошла мимо.
— Львович, — поправился генерал, но не спеша, а с совершенною уверенностью,
как будто он нисколько и не забывал, а
только нечаянно оговорился. Он сел, и, тоже взяв князя за руку, посадил подле себя. — Я вас на руках носил-с.
Нина Александровна укорительно глянула на генерала и пытливо на князя, но не сказала ни слова. Князь отправился за нею; но
только что они пришли в гостиную и сели, а Нина Александровна
только что начала очень торопливо и вполголоса что-то сообщать князю,
как генерал вдруг пожаловал сам в гостиную. Нина Александровна тотчас замолчала и с видимою досадой нагнулась к своему вязанью. Генерал, может быть, и заметил эту досаду, но продолжал быть в превосходнейшем настроении духа.
— Ты всё еще сомневаешься и не веришь мне; не беспокойся, не будет ни слез, ни просьб,
как прежде, с моей стороны по крайней мере. Всё мое желание в том, чтобы ты был счастлив, и ты это знаешь; я судьбе покорилась, но мое сердце будет всегда с тобой, останемся ли мы вместе, или разойдемся. Разумеется, я отвечаю
только за себя; ты не можешь того же требовать от сестры…
— Мы чуть не три недели избегали говорить об этом, и это было лучше. Теперь, когда уже всё кончено, я
только одно позволю себе спросить:
как она могла тебе дать согласие и даже подарить свой портрет, когда ты ее не любишь? Неужели ты ее, такую… такую…
Но
только что Нина Александровна успела было начать о своем «особенном удовольствии»,
как Настасья Филипповна, не дослушав ее, быстро обратилась к Гане, и, садясь (без приглашения еще) на маленький диванчик, в углу у окна, вскричала...
Птицын семнадцати лет на улице спал, перочинными ножичками торговал и с копейки начал; теперь у него шестьдесят тысяч, да
только после
какой гимнастики!
— А я вас именно хотел попросить, не можете ли вы,
как знакомый, ввести меня сегодня вечером к Настасье Филипповне? Мне это надо непременно сегодня же; у меня дело; но я совсем не знаю,
как войти. Я был давеча представлен, но все-таки не приглашен: сегодня там званый вечер. Я, впрочем, готов перескочить через некоторые приличия, и пусть даже смеются надо мной,
только бы войти как-нибудь.
— Перестать? Рассчитывать? Одному? Но с
какой же стати, когда для меня это составляет капитальнейшее предприятие, от которого так много зависит в судьбе всего моего семейства? Но, молодой друг мой, вы плохо знаете Иволгина. Кто говорит «Иволгин», тот говорит «стена»: надейся на Иволгина
как на стену, вот
как говорили еще в эскадроне, с которого начал я службу. Мне вот
только по дороге на минутку зайти в один дом, где отдыхает душа моя, вот уже несколько лет, после тревог и испытаний…
— О нет, — отвечал Коля,
как раз столкнувшийся вместе с ними в воротах дома, — я здесь давным-давно, с Ипполитом, ему хуже, сегодня утром лежал. Я теперь за картами в лавочку спускался. Марфа Борисовна вас ждет.
Только, папаша, ух
как вы!.. — заключил Коля, пристально вглядываясь в походку и в стойку генерала. — Ну уж, пойдемте!
Коля вошел первый. Какая-то дама, сильно набеленная и нарумяненная, в туфлях, в куцавейке и с волосами, заплетенными в косички, лет сорока, выглянула из дверей, и сюрприз генерала неожиданно лопнул.
Только что дама увидала его,
как немедленно закричала...
Но это не было так. Едва
только вошли они чрез темную и низенькую переднюю, в узенькую залу, обставленную полдюжиной плетеных стульев и двумя ломберными столиками,
как хозяйка немедленно стала продолжать каким-то заученно-плачевным и обычным голосом...
Генерал сел на него, с намерением еще много сказать, но
только что дотронулся до дивана,
как тотчас же склонился набок, повернулся к стене и заснул сном праведника.
«Он, правда, был пьян, — заметил при этом Птицын, — но сто тысяч,
как это ни трудно, ему, кажется, достанут,
только не знаю, сегодня ли, и все ли; а работают многие: Киндер, Трепалов, Бискуп; проценты дает
какие угодно, конечно, всё спьяну и с первой радости…» — заключил Птицын.
В вознаграждение я и выпросил позволение говорить правду, так
как всем известно, что правду говорят
только те, у кого нет остроумия.
— Да меня для того
только и держат, и пускают сюда, — воскликнул раз Фердыщенко, — чтоб я именно говорил в этом духе. Ну возможно ли в самом деле такого,
как я, принимать? Ведь я понимаю же это. Ну можно ли меня, такого Фердыщенка, с таким утонченным джентльменом,
как Афанасий Иванович, рядом посадить? Поневоле остается одно толкование: для того и сажают, что это и вообразить невозможно.
— Да уж одно то заманчиво,
как тут будет лгать человек. Тебе же, Ганечка, особенно опасаться нечего, что солжешь, потому что самый скверный поступок твой и без того всем известен. Да вы подумайте
только, господа, — воскликнул вдруг в каком-то вдохновении Фердыщенко, — подумайте
только,
какими глазами мы потом друг на друга будем глядеть, завтра например, после рассказов-то!
Только смотрю, представляется что-то странное: сидит она, лицо на меня уставила, глаза выпучила, и ни слова в ответ, и странно, странно так смотрит,
как бы качается.
Один лишь генерал Епанчин,
только сейчас пред этим разобиженный таким бесцеремонным и смешным возвратом ему подарка, конечно, еще более мог теперь обидеться всеми этими необыкновенными эксцентричностями или, например, появлением Рогожина; да и человек,
как он, и без того уже слишком снизошел, решившись сесть рядом с Птицыным и Фердыщенком; но что могла сделать сила страсти, то могло быть, наконец, побеждено чувством обязанности, ощущением долга, чина и значения и вообще уважением к себе, так что Рогожин с компанией, во всяком случае в присутствии его превосходительства, был невозможен.
— Позвольте, Настасья Филипповна, — вскричал генерал в припадке рыцарского великодушия, — кому вы говорите? Да я из преданности одной останусь теперь подле вас, и если, например, есть
какая опасность… К тому же я, признаюсь, любопытствую чрезмерно. Я
только насчет того хотел, что они испортят ковры и, пожалуй, разобьют что-нибудь… Да и не надо бы их совсем, по-моему, Настасья Филипповна!
Компания Рогожина была почти в том же самом составе,
как и давеча утром; прибавился
только какой-то беспутный старичишка, в свое время бывший редактором какой-то забулдыжной обличительной газетки и про которого шел анекдот, что он заложил и пропил свои вставные на золоте зубы, и один отставной подпоручик, решительный соперник и конкурент, по ремеслу и по назначению, утрешнему господину с кулаками и совершенно никому из рогожинцев не известный, но подобранный на улице, на солнечной стороне Невского проспекта, где он останавливал прохожих и слогом Марлинского просил вспоможения, под коварным предлогом, что он сам «по пятнадцати целковых давал в свое время просителям».
Давешний господин с кулаками после приема в компанию «просителя» счел себя даже обиженным и, будучи молчалив от природы,
только рычал иногда,
как медведь, и с глубоким презреньем смотрел на заискивания и заигрывания с ним «просителя», оказавшегося человеком светским и политичным.
Кулачный господин при слове «бокс»
только презрительно и обидчиво улыбался и, с своей стороны, не удостоивая соперника явного прения, показывал иногда, молча,
как бы невзначай, или, лучше сказать, выдвигал иногда на вид одну совершенно национальную вещь — огромный кулак, жилистый, узловатый, обросший каким-то рыжим пухом, и всем становилось ясно, что если эта глубоко национальная вещь опустится без промаху на предмет, то действительно
только мокренько станет.
Только что приподнялась портьера, и он увидал Настасью Филипповну, — все остальное перестало для него существовать,
как и давеча утром, даже могущественнее, чем давеча утром.