Неточные совпадения
На нем был довольно широкий и толстый плащ без рукавов и с огромным капюшоном, точь-в-точь
как употребляют часто дорожные, по зимам, где-нибудь далеко за границей, в Швейцарии, или, например, в Северной Италии, не рассчитывая, конечно, при этом и на
такие концы по дороге,
как от Эйдткунена до Петербурга.
— Узелок ваш все-таки имеет некоторое значение, — продолжал чиновник, когда нахохотались досыта (замечательно, что и сам обладатель узелка начал наконец смеяться, глядя на них, что увеличило их веселость), — и хотя можно побиться, что в нем не заключается золотых, заграничных свертков с наполеондорами и фридрихсдорами, ниже с голландскими арапчиками, о чем можно еще заключить, хотя бы только по штиблетам, облекающим иностранные башмаки ваши, но… если к вашему узелку прибавить в придачу
такую будто бы родственницу,
как, примерно, генеральша Епанчина, то и узелок примет некоторое иное значение, разумеется, в том только случае, если генеральша Епанчина вам действительно родственница, и вы не ошибаетесь, по рассеянности… что очень и очень свойственно человеку, ну хоть… от излишка воображения.
— Эвона! Да мало ль Настасий Филипповн! И
какая ты наглая, я тебе скажу, тварь! Ну, вот
так и знал, что какая-нибудь вот этакая тварь
так тотчас же и повиснет! — продолжал он князю.
Я и ростом мал, и одет
как холуй, и стою, молчу, на нее глаза пялю, потому стыдно, а он по всей моде, в помаде, и завитой, румяный, галстух клетчатый,
так и рассыпается,
так и расшаркивается, и уж наверно она его тут вместо меня приняла!
— Ну, коли
так, — воскликнул Рогожин, — совсем ты, князь, выходишь юродивый, и
таких,
как ты, бог любит!
— Ну
как я об вас об
таком доложу? — пробормотал почти невольно камердинер. — Первое то, что вам здесь и находиться не следует, а в приемной сидеть, потому вы сами на линии посетителя, иначе гость, и с меня спросится… Да вы что же, у нас жить, что ли, намерены? — прибавил он, еще раз накосившись на узелок князя, очевидно не дававший ему покоя.
А
так как люди гораздо умнее, чем обыкновенно думают про них их господа, то и камердинеру зашло в голову, что тут два дела: или князь
так, какой-нибудь потаскун и непременно пришел на бедность просить, или князь просто дурачок и амбиции не имеет, потому что умный князь и с амбицией не стал бы в передней сидеть и с лакеем про свои дела говорить, а стало быть, и в том и в другом случае не пришлось бы за него отвечать?
— Я посетителя
такого,
как вы, без секретаря доложить не могу, а к тому же и сами, особливо давеча, заказали их не тревожить ни для кого, пока там полковник, а Гаврила Ардалионыч без доклада идет.
— И это правда. Верите ли, дивлюсь на себя,
как говорить по-русски не забыл. Вот с вами говорю теперь, а сам думаю: «А ведь я хорошо говорю». Я, может, потому
так много и говорю. Право, со вчерашнего дня все говорить по-русски хочется.
— Гм! Хе! В Петербурге-то прежде живали? (
Как ни крепился лакей, а невозможно было не поддержать
такой учтивый и вежливый разговор.)
— Знаете ли что? — горячо подхватил князь, — вот вы это заметили, и это все точно
так же замечают,
как вы, и машина для того выдумана, гильотина.
Камердинер, хотя и не мог бы
так выразить все это,
как князь, но конечно, хотя не всё, но главное понял, что видно было даже по умилившемуся лицу его.
— Дела неотлагательного я никакого не имею; цель моя была просто познакомиться с вами. Не желал бы беспокоить,
так как я не знаю ни вашего дня, ни ваших распоряжений… Но я только что сам из вагона… приехал из Швейцарии…
— Для знакомств вообще я мало времени имею, — сказал генерал, — но
так как вы, конечно, имеете свою цель, то…
— Это могло быть, но не иначе,
как по вашему приглашению. Я же, признаюсь, не остался бы и по приглашению, не почему-либо, а
так… по характеру.
— Ну, стало быть, и кстати, что я вас не пригласил и не приглашаю. Позвольте еще, князь, чтоб уж разом все разъяснить:
так как вот мы сейчас договорились, что насчет родственности между нами и слова не может быть, — хотя мне, разумеется, весьма было бы лестно, — то, стало быть…
— То, стало быть, вставать и уходить? — приподнялся князь, как-то даже весело рассмеявшись, несмотря на всю видимую затруднительность своих обстоятельств. — И вот, ей-богу же, генерал, хоть я ровно ничего не знаю практически ни в здешних обычаях, ни вообще
как здесь люди живут, но
так я и думал, что у нас непременно именно это и выйдет,
как теперь вышло. Что ж, может быть, оно
так и надо… Да и тогда мне тоже на письмо не ответили… Ну, прощайте и извините, что обеспокоил.
— Вот что, князь, — сказал генерал с веселою улыбкой, — если вы в самом деле
такой,
каким кажетесь, то с вами, пожалуй, и приятно будет познакомиться; только видите, я человек занятой, и вот тотчас же опять сяду кой-что просмотреть и подписать, а потом отправлюсь к его сиятельству, а потом на службу,
так и выходит, что я хоть и рад людям… хорошим, то есть… но… Впрочем, я
так убежден, что вы превосходно воспитаны, что… А сколько вам лет, князь?
Остался князь после родителей еще малым ребенком, всю жизнь проживал и рос по деревням,
так как и здоровье его требовало сельского воздуха.
— У вас же
такие славные письменные принадлежности, и сколько у вас карандашей, сколько перьев,
какая плотная, славная бумага… И
какой славный у вас кабинет! Вот этот пейзаж я знаю; это вид швейцарский. Я уверен, что живописец с натуры писал, и я уверен, что это место я видел; это в кантоне Ури…
—
Как вам показалось, князь, — обратился вдруг к нему Ганя, — что это, серьезный какой-нибудь человек или только
так, безобразник? Собственно ваше мнение?
Для вас же, князь, это даже больше чем клад, во-первых, потому что вы будете не один, а,
так сказать, в недрах семейства, а по моему взгляду, вам нельзя с первого шагу очутиться одним в
такой столице,
как Петербург.
Все это я вам изъясняю, князь, с тем, чтобы вы поняли, что я вас,
так сказать, лично рекомендую, следственно, за вас
как бы тем ручаюсь.
Но
так как теперь у вас кошелек совсем пуст, то, для первоначалу, позвольте вам предложить вот эти двадцать пять рублей.
Мы, конечно, сочтемся, и если вы
такой искренний и задушевный человек,
каким кажетесь на словах, то затруднений и тут между нами выйти не может.
— Ну, черт с ним! Ну,
так как же вы, князь, довольны или нет?
—
Так вам нравится
такая женщина, князь? — спросил он его вдруг, пронзительно смотря на него. И точно будто бы у него было
какое чрезвычайное намерение.
Маменька их, генеральша Лизавета Прокофьевна, иногда косилась на откровенность их аппетита, но
так как иные мнения ее, несмотря на всю наружную почтительность, с которою принимались дочерьми, в сущности, давно уже потеряли первоначальный и бесспорный авторитет между ними, и до
такой даже степени, что установившийся согласный конклав трех девиц сплошь да рядом начинал пересиливать, то и генеральша, в видах собственного достоинства, нашла удобнее не спорить и уступать.
Правда, характер весьма часто не слушался и не подчинялся решениям благоразумия; Лизавета Прокофьевна становилась с каждым годом всё капризнее и нетерпеливее, стала даже какая-то чудачка, но
так как под рукой все-таки оставался весьма покорный и приученный муж, то излишнее и накопившееся изливалось обыкновенно на его голову, а затем гармония в семействе восстановлялась опять, и всё шло
как не надо лучше.
И хотя он еще накануне предчувствовал, что
так именно и будет сегодня по одному «анекдоту» (
как он сам по привычке своей выражался), и уже засыпая вчера, об этом беспокоился, но все-таки теперь опять струсил.
Дочери подошли с ним поцеловаться; тут хотя и не сердились на него, но все-таки и тут было тоже
как бы что-то особенное.
Правда, генерал, по некоторым обстоятельствам, стал излишне подозрителен; но
так как он был отец и супруг опытный и ловкий, то тотчас же и взял свои меры.
Но среди всех этих неотразимых фактов наступил и еще один факт: старшей дочери, Александре, вдруг и совсем почти неожиданно (
как и всегда это
так бывает), минуло двадцать пять лет.
Так как с некоторого времени он с генералом Епанчиным состоял в необыкновенной дружбе, особенно усиленной взаимным участием в некоторых финансовых предприятиях, то и сообщил ему,
так сказать, прося дружеского совета и руководства: возможно или нет предположение о его браке с одною из его дочерей?
Так как и сам Тоцкий наблюдал покамест, по некоторым особым обстоятельствам, чрезвычайную осторожность в своих шагах, и только еще сондировал дело, то и родители предложили дочерям на вид только еще самые отдаленные предположения.
Помещица привезла Настю прямо в этот тихий домик, и
так как сама она, бездетная вдова, жила всего в одной версте, то и сама поселилась вместе с Настей.
Но все это в
таком только случае, если бы Настасья Филипповна решилась действовать,
как все, и
как вообще в подобных случаях действуют, не выскакивая слишком эксцентрично из мерки.
А
так как свадьба действительно была еще только в намерении, то Афанасий Иванович смирился и уступил Настасье Филипповне.
— О, они не повторяются
так часто, и притом он почти
как ребенок, впрочем образованный. Я было вас, mesdames, — обратился он опять к дочерям, — хотел попросить проэкзаменовать его, все-таки хорошо бы узнать, к чему он способен.
— Ах, друг мой, не придавай
такого смыслу… впрочем, ведь
как тебе угодно; я имел в виду обласкать его и ввести к нам, потому что это почти доброе дело.
— Швейцария тут не помешает; а впрочем, повторяю,
как хочешь. Я ведь потому, что, во-первых, однофамилец и, может быть, даже родственник, а во-вторых, не знает, где главу приклонить. Я даже подумал, что тебе несколько интересно будет,
так как все-таки из нашей фамилии.
— Спешу, спешу, мой друг, опоздал! Да дайте ему ваши альбомы, mesdames, пусть он вам там напишет;
какой он каллиграф,
так на редкость! Талант; там он
так у меня расчеркнулся старинным почерком: «Игумен Пафнутий руку приложил»… Ну, до свидания.
— Это очень хорошо, что вы вежливы, и я замечаю, что вы вовсе не
такой… чудак,
каким вас изволили отрекомендовать. Пойдемте. Садитесь вот здесь, напротив меня, — хлопотала она, усаживая князя, когда пришли в столовую, — я хочу на вас смотреть. Александра, Аделаида, потчуйте князя. Не правда ли, что он вовсе не
такой… больной? Может, и салфетку не надо… Вам, князь, подвязывали салфетку за кушаньем?
Я еще не
так глупа,
как кажусь, и
как меня дочки представить хотят.
— Я опять-таки не понимаю,
как это можно
так прямо рассказывать, — заметила опять Аделаида, — я бы никак не нашлась.
— Да что вы загадки-то говорите? Ничего не понимаю! — перебила генеральша. —
Как это взглянуть не умею? Есть глаза, и гляди. Не умеешь здесь взглянуть,
так и за границей не выучишься. Лучше расскажите-ка,
как вы сами-то глядели, князь.
— Счастлив! Вы умеете быть счастливым? — вскричала Аглая. —
Так как же вы говорите, что не научились глядеть? Еще нас поучите.
Вот тут-то, бывало, и зовет все куда-то, и мне все казалось, что если пойти все прямо, идти долго, долго и зайти вот за эту линию, за ту самую, где небо с землей встречается, то там вся и разгадка, и тотчас же новую жизнь увидишь, в тысячу раз сильней и шумней, чем у нас;
такой большой город мне все мечтался,
как Неаполь, в нем все дворцы, шум, гром, жизнь…
— И философия ваша точно
такая же,
как у Евлампии Николавны, — подхватила опять Аглая, —
такая чиновница, вдова, к нам ходит, вроде приживалки. У ней вся задача в жизни — дешевизна; только чтоб было дешевле прожить, только о копейках и говорит, и, заметьте, у ней деньги есть, она плутовка.
Так точно и ваша огромная жизнь в тюрьме, а может быть, и ваше четырехлетнее счастье в деревне, за которое вы ваш город Неаполь продали, и, кажется, с барышом, несмотря на то что на копейки.
Шагах в двадцати от эшафота, около которого стоял народ и солдаты, были врыты три столба,
так как преступников было несколько человек.