Неточные совпадения
— Насчет
жизни в тюрьме можно еще и не согласиться, — сказал князь, — я слышал один рассказ человека, который просидел в тюрьме лет двенадцать; это был один из больных у
моего профессора и лечился.
Главное в том, что уже переменилась вся
моя жизнь.
Я не имею никаких прав на ваше участие, не смею иметь никаких надежд; но когда-то вы выговорили одно слово, одно только слово, и это слово озарило всю черную ночь
моей жизни и стало для меня маяком.
— Генерал, кажется, по очереди следует вам, — обратилась к нему Настасья Филипповна, — если и вы откажетесь, то у нас всё вслед за вами расстроится, и мне будет жаль, потому что я рассчитывала рассказать в заключение один поступок «из
моей собственной
жизни», но только хотела после вас и Афанасия Ивановича, потому что вы должны же меня ободрить, — заключила она, рассмеявшись.
— О, если и вы обещаетесь, — с жаром вскричал генерал, — то я готов вам хоть всю
мою жизнь пересказать; но я, признаюсь, ожидая очереди, уже приготовил свой анекдот…
— Мне, господа, как и всякому, случалось делать поступки не совсем изящные в
моей жизни, — начал генерал, — но страннее всего то, что я сам считаю коротенький анекдот, который сейчас расскажу, самым сквернейшим анекдотом из всей
моей жизни.
Повторяю, что, может быть, я и во многом в
жизни провинился, но этот случай считаю, по совести, самым сквернейшим поступком из всей
моей жизни.
— Что всего более облегчает мне
мою задачу, — начал Афанасий Иванович, — это непременная обязанность рассказать никак не иначе, как самый дурной поступок всей
моей жизни.
— Не понимаю вас, Афанасий Иванович; вы действительно совсем сбиваетесь. Во-первых, что такое «при людях»? Разве мы не в прекрасной интимной компании? И почему «пети-жё»? Я действительно хотела рассказать свой анекдот, ну, вот и рассказала; не хорош разве? И почему вы говорите, что «не серьезно»? Разве это не серьезно? Вы слышали, я сказала князю: «как скажете, так и будет»; сказал бы да, я бы тотчас же дала согласие, но он сказал нет, и я отказала. Тут вся
моя жизнь на одном волоске висела; чего серьезнее?
— А князь для меня то, что я в него в первого, во всю
мою жизнь, как в истинно преданного человека поверила. Он в меня с одного взгляда поверил, и я ему верю.
По этим свидетельствам и опять-таки по подтверждению матушки вашей выходит, что полюбил он вас потому преимущественно, что вы имели в детстве вид косноязычного, вид калеки, вид жалкого, несчастного ребенка (а у Павлищева, как я вывел по точным доказательствам, была всю
жизнь какая-то особая нежная склонность ко всему угнетенному и природой обиженному, особенно в детях, — факт, по
моему убеждению, чрезвычайно важный для нашего дела).
— Сам не знаю вполне; знаю, что чувство
мое было вполне искреннее. Там у меня бывали минуты полной
жизни и чрезвычайных надежд.
— Ну, и пойдем. Я без тебя не хочу
мою новую
жизнь встречать, потому что новая
моя жизнь началась! Ты не знаешь, Парфен, что
моя новая
жизнь сегодня началась?
— Вы всё про спанье; вы, князь,
моя нянька! Как только солнце покажется и «зазвучит» на небе (кто это сказал в стихах: «на небе солнце зазвучало»? бессмысленно, но хорошо!) — так мы и спать. Лебедев! Солнце ведь источник
жизни? Что значат «источники
жизни» в Апокалипсисе? Вы слыхали о «звезде Полынь», князь?
Я еще понимаю, что если б я в цвете здоровья и сил посягнул на
мою жизнь, которая «могла бы быть полезна
моему ближнему», и т. д., то нравственность могла бы еще упрекнуть меня, по старой рутине, за то, что я распорядился
моею жизнию без спросу, или там в чем сама знает.
Усладить последние часы
моей жизни?
Неужто им непонятно, что, чем более я забудусь, чем более отдамся этому последнему призраку
жизни и любви, которым они хотят заслонить от меня
мою Мейерову стену и всё, что на ней так откровенно и простодушно написано, тем несчастнее они меня сделают?
Не верю я этому; и гораздо уж вернее предположить, что тут просто понадобилась
моя ничтожная
жизнь,
жизнь атома, для пополнения какой-нибудь всеобщей гармонии в целом, для какого-нибудь плюса и минуса, для какого-нибудь контраста и прочее, и прочее, точно так же, как ежедневно надобится в жертву
жизнь множества существ, без смерти которых остальной мир не может стоять (хотя надо заметить, что это не очень великодушная мысль сама по себе).
А между тем я никогда, несмотря даже на всё желание
мое, не мог представить себе, что будущей
жизни и провидения нет.
— Любовное письмо?
Мое письмо — любовное! Это письмо самое почтительное, это письмо из сердца
моего вылилось в самую тяжелую минуту
моей жизни! Я вспомнил тогда о вас, как о каком-то свете… я…
Вы теперь уже
моя, я буду всю
жизнь около вас…
Для него нисколько не успокоительна и не утешительна мысль, что он так хорошо исполнил свои человеческие обязанности; даже, напротив, она-то и раздражает его: «Вот, дескать, на что ухлопал я всю
мою жизнь, вот что связало меня по рукам и по ногам, вот что помешало мне открыть порох!
Умирая (потому что я все-таки умру, хоть и потолстел, как вы уверяете), умирая, я почувствовал, что уйду в рай несравненно спокойнее, если успею одурачить хоть одного представителя того бесчисленного сорта людей, который преследовал меня всю
мою жизнь, который я ненавидел всю
мою жизнь и которого таким выпуклым изображением служит многоуважаемый брат ваш.
— Я моложав на вид, — тянул слова генерал, — но я несколько старее годами, чем кажусь в самом деле. В двенадцатом году я был лет десяти или одиннадцати. Лет
моих я и сам хорошенько не знаю. В формуляре убавлено; я же имел слабость убавлять себе года и сам в продолжение
жизни.
— Этот листок, в золотой рамке, под стеклом, всю
жизнь провисел у сестры
моей в гостиной, на самом видном месте, до самой смерти ее — умерла в родах; где он теперь — не знаю… но… ах, боже
мой! Уже два часа! Как задержал я вас, князь! Это непростительно.
— Князь! — сказал генерал, опять сжимая до боли его руку и сверкающими глазами пристально смотря на него, как бы сам вдруг опомнившись и точно ошеломленный какою-то внезапною мыслию, — князь! Вы до того добры, до того простодушны, что мне становится даже вас жаль иногда. Я с умилением смотрю на вас; о, благослови вас бог! Пусть
жизнь ваша начнется и процветет… в любви.
Моя же кончена! О, простите, простите!
— Я никогда никакого слова не давала ему, никогда в
жизни не считала его
моим женихом. Он мне такой же посторонний человек, как и всякий.
— Княгиня! За такую княгиню я бы душу продал! — закричал какой-то канцелярист. — «Ценою
жизни ночь
мою!..»
Неточные совпадения
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь
мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить
жизнь с мужиками? Теперь не те потребности; душа
моя жаждет просвещения.
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не в свое дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать
моим чувствам, не то я смертью окончу
жизнь свою».
Стародум(с важным чистосердечием). Ты теперь в тех летах, в которых душа наслаждаться хочет всем бытием своим, разум хочет знать, а сердце чувствовать. Ты входишь теперь в свет, где первый шаг решит часто судьбу целой
жизни, где всего чаще первая встреча бывает: умы, развращенные в своих понятиях, сердца, развращенные в своих чувствиях. О
мой друг! Умей различить, умей остановиться с теми, которых дружба к тебе была б надежною порукою за твой разум и сердце.
Стародум. От двора,
мой друг, выживают двумя манерами. Либо на тебя рассердятся, либо тебя рассердят. Я не стал дожидаться ни того, ни другого. Рассудил, что лучше вести
жизнь у себя дома, нежели в чужой передней.
Стародум. Ты знаешь, что я одной тобой привязан к
жизни. Ты должна делать утешение
моей старости, а
мои попечении твое счастье. Пошед в отставку, положил я основание твоему воспитанию, но не мог иначе основать твоего состояния, как разлучась с твоей матерью и с тобою.