Рассказывали, хотя слухи были и не совершенно точные, что Гавриле Ардалионовичу и тут ужасно не посчастливилось; что, улучив время, когда Варвара Ардалионовна бегала к Лизавете Прокофьевне, он, наедине с Аглаей, вздумал
было заговорить о любви своей; что, слушая его, Аглая, несмотря на всю свою тоску и слезы, вдруг расхохоталась и вдруг предложила ему странный вопрос: сожжет ли он, в доказательство своей любви, свой палец сейчас же на свечке?
Неточные совпадения
Она представила князя гостям, из которых большей половине он
был уже известен. Тоцкий тотчас же сказал какую-то любезность. Все как бы несколько оживились, все разом
заговорили и засмеялись. Настасья Филипповна усадила князя подле себя.
Князь обратился
было к голосу с дивана, но
заговорила девушка и с самым откровенным видом на своем миловидном лице сказала...
Он
заговорил было со встретившимся маленьким ребенком.
— По-братски и принимаю за шутку; пусть мы свояки: мне что, — больше чести. Я в нем даже и сквозь двухсот персон и тысячелетие России замечательнейшего человека различаю. Искренно говорю-с. Вы, князь, сейчас о секретах заговорили-с, будто бы, то
есть, я приближаюсь, точно секрет сообщить желаю, а секрет, как нарочно, и
есть: известная особа сейчас дала знать, что желала бы очень с вами секретное свидание иметь.
«Ведь вот, — подумала про себя Лизавета Прокофьевна, — то спит да
ест, не растолкаешь, а то вдруг подымется раз в год и
заговорит так, что только руки на нее разведешь».
Но мы не об литературе начали говорить, мы
заговорили о социалистах, и чрез них разговор пошел; ну, так я утверждаю, что у нас нет ни одного русского социалиста; нет и не
было, потому что все наши социалисты тоже из помещиков или семинаристов.
И таков всякий из них; а эти ведь, о которых Евгений Павлыч
заговорил, не хотят себя даже считать преступниками и думают про себя, что право имели и… даже хорошо поступили, то
есть почти ведь так.
Князь Щ. всё старался
заговаривать с Лизаветой Прокофьевной о вещах посторонних, может
быть, чтобы развлечь ее, и надоел ей ужасно.
Кое-кто из публики встали со стульев и ушли, другие только пересели с одних мест на другие; третьи
были очень рады скандалу; четвертые сильно
заговорили и заинтересовались.
Князь смеялся; Аглая в досаде топнула ногой. Ее серьезный вид, при таком разговоре, несколько удивил князя. Он чувствовал отчасти, что ему бы надо
было про что-то узнать, про что-то спросить, — во всяком случае, про что-то посерьезнее того, как пистолет заряжают. Но всё это вылетело у него из ума, кроме одного того, что пред ним сидит она, а он на нее глядит, а о чем бы она ни
заговорила, ему в эту минуту
было бы почти всё равно.
«Ба! — остановился он вдруг, озаренный другою идеей, — давеча она сошла на террасу, когда я сидел в углу, и ужасно удивилась, найдя меня там, и — так смеялась… о чае
заговорила; а ведь у ней в это время уже
была эта бумажка в руках, стало
быть, она непременно знала, что я сижу на террасе, так зачем же она удивилась?
До сих пор он в молчании слушал споривших и не ввязывался в разговор; часто от души смеялся вслед за всеобщими взрывами смеха. Видно
было, что он ужасно рад тому, что так весело, так шумно; даже тому, что они так много
пьют. Может
быть, он и ни слова бы не сказал в целый вечер, но вдруг как-то вздумал
заговорить.
Заговорил же с чрезвычайною серьезностию, так что все вдруг обратились к нему с любопытством.
Он
был говорлив, беспокоен,
заговаривал со всеми встречавшимися с ним с жаром, и как будто так и набрасываясь на человека, но всё о предметах до того разнообразных и неожиданных, что никак нельзя
было добиться, что, в сущности, его так теперь беспокоит.
Иван Федорович клялся, что всё это одна только «выходка» и произошла от Аглаиной «стыдливости»; что если б князь Щ. не
заговорил о свадьбе, то не
было бы и выходки, потому что Аглая и сама знает, знает достоверно, что всё это одна клевета недобрых людей и что Настасья Филипповна выходит за Рогожина; что князь тут не состоит ни при чем, не только в связях; и даже никогда и не состоял, если уж говорить всю правду-истину.
Она
заговорила нетерпеливо и усиленно сурово; в первый раз она
заговорила об этом «вечере». Для нее тоже мысль о гостях
была почти нестерпима; все это заметили. Может
быть, ей и ужасно хотелось бы поссориться за это с родителями, но гордость и стыдливость помешали
заговорить. Князь тотчас же понял, что и она за него боится (и не хочет признаться, что боится), и вдруг сам испугался.
— Стало
быть, заранее боитесь, что
будете большие жесты делать. Я бьюсь об заклад, что вы о какой-нибудь «теме»
заговорите, о чем-нибудь серьезном, ученом, возвышенном? Как это
будет… прилично!
— Ну, вы сделали так, что я теперь непременно «
заговорю» и даже… может
быть… и вазу разобью. Давеча я ничего не боялся, а теперь всего боюсь. Я непременно срежусь.
— Нельзя
будет; я уверен, что я от страха
заговорю и от страха разобью вазу. Может
быть, я упаду на гладком полу, или что-нибудь в этом роде выйдет, потому что со мной уж случалось; мне это
будет сниться всю ночь сегодня; зачем вы
заговорили!
Князь с наслаждением вглядывался в его лицо и всё еще не в силах
был почему-то
заговорить, ему дух спирало; лицо старика ему так нравилось.
Князь
был уверен, что Настасья Филипповна не
заговорит сама о письмах; по сверкающим взглядам ее он догадался, чего могут ей стоить теперь эти письма; но он отдал бы полжизни, чтобы не
заговаривала о них теперь и Аглая.
Любопытно
было ему, что она никогда не
заговаривала с ним о Рогожине.
Он еще с тротуара на Литейной
заговорил шепотом. Несмотря на всё свое наружное спокойствие, он
был в какой-то глубокой внутренней тревоге. Когда вошли в залу, пред самым кабинетом, он подошел к окну и таинственно поманил к себе князя...
Неточные совпадения
— Может
быть, для тебя нет. Но для других оно
есть, — недовольно хмурясь, сказал Сергей Иванович. — В народе живы предания о православных людях, страдающих под игом «нечестивых Агарян». Народ услыхал о страданиях своих братий и
заговорил.
Перебирая предметы разговора такие, какие
были бы приятны Сергею Ивановичу и отвлекли бы его от разговора о Сербской войне и Славянского вопроса, о котором он намекал упоминанием о занятиях в Москве, Левин
заговорил о книге Сергея Ивановича.
Но прошла неделя, другая, третья, и в обществе не
было заметно никакого впечатления; друзья его, специалисты и ученые, иногда, очевидно из учтивости,
заговаривали о ней. Остальные же его знакомые, не интересуясь книгой ученого содержания, вовсе не говорили с ним о ней. И в обществе, в особенности теперь занятом другим,
было совершенное равнодушие. В литературе тоже в продолжение месяца не
было ни слова о книге.
Сергей Иванович вздохнул и ничего не отвечал. Ему
было досадно, что она
заговорила о грибах. Он хотел воротить ее к первым словам, которые она сказала о своем детстве; но, как бы против воли своей, помолчав несколько времени, сделал замечание на ее последние слова.
— Костя! сведи меня к нему, нам легче
будет вдвоем. Ты только сведи меня, сведи меня, пожалуйста, и уйди, —
заговорила она. — Ты пойми, что мне видеть тебя и не видеть его тяжелее гораздо. Там я могу
быть, может
быть, полезна тебе и ему. Пожалуйста, позволь! — умоляла она мужа, как будто счастье жизни ее зависело от этого.