Неточные совпадения
А так как люди гораздо умнее, чем обыкновенно думают про них их господа, то и камердинеру зашло в голову, что тут два
дела: или князь так, какой-нибудь потаскун и непременно пришел на бедность просить, или князь просто дурачок и амбиции не имеет, потому что умный князь и с амбицией не стал бы в передней сидеть и с лакеем про свои
дела говорить, а стало быть, и в том и в другом
случае не пришлось бы за него отвечать?
И однако же,
дело продолжало идти все еще ощупью. Взаимно и дружески, между Тоцким и генералом положено было до времени избегать всякого формального и безвозвратного шага. Даже родители всё еще не начинали говорить с дочерьми совершенно открыто; начинался как будто и диссонанс: генеральша Епанчина, мать семейства, становилась почему-то недовольною, а это было очень важно. Тут было одно мешавшее всему обстоятельство, один мудреный и хлопотливый
случай, из-за которого все
дело могло расстроиться безвозвратно.
А тут вдруг по какому-то
случаю дело было сокращено.
Понятно, что если бы Пете промыслить где-нибудь в эту интересную минуту букет, то
дела его могли бы очень сильно подвинуться; благодарность женщины в таких
случаях безгранична.
Человек он был самого высшего света и, кроме того, с состоянием, «хорошим, серьезным, неоспоримым», как отозвался генерал, имевший
случай по одному довольно серьезному
делу сойтись и познакомиться с князем у графа, своего начальника.
В результате Лизавета Прокофьевна торжествовала, но во всяком
случае Коле крепко досталось: «То по целым
дням здесь вертится и не выживешь, а тут хоть бы знать-то дал, если уж сам не рассудил пожаловать».
— Может быть, согласен, только я не помню, — продолжал князь Щ. — Одни над этим сюжетом смеялись, другие провозглашали, что ничего не может быть и выше, но чтоб изобразить «рыцаря бедного», во всяком
случае надо было лицо; стали перебирать лица всех знакомых, ни одно не пригодилось, на этом
дело и стало; вот и всё; не понимаю, почему Николаю Ардалионовичу вздумалось всё это припомнить и вывести? Что смешно было прежде и кстати, то совсем неинтересно теперь.
— В этом вы правы, признаюсь, но это было невольно, и я тотчас же сказал себе тогда же, что мои личные чувства не должны иметь влияния на
дело, потому что если я сам себя признаю уже обязанным удовлетворить требования господина Бурдовского, во имя чувств моих к Павлищеву, то должен удовлетворить в каком бы то ни было
случае, то есть, уважал бы или не уважал бы я господина Бурдовского.
Ведь если господин Бурдовский окажется теперь не «сын Павлищева», то ведь в таком
случае требование господина Бурдовского выходит прямо мошенническое (то есть, разумеется, если б он знал истину!), но ведь в том-то и
дело, что его обманули, потому-то я и настаиваю, чтоб его оправдать; потому-то я и говорю, что он достоин сожаления, по своей простоте, и не может быть без поддержки; иначе ведь он тоже выйдет по этому
делу мошенником.
— Если можете, господин Бурдовский, — тихо и сладко остановил его Гаврила Ардалионович, — то останьтесь еще минут хоть на пять. По этому
делу обнаруживается еще несколько чрезвычайно важных фактов, особенно для вас, во всяком
случае, весьма любопытных. По мнению моему, вам нельзя не познакомиться с ними, и самим вам, может быть, приятнее станет, если
дело будет совершенно разъяснено…
Я, может быть, впрочем, не знаю… потому что сбиваюсь, но во всяком
случае, кто, кроме вас, мог остаться… по просьбе мальчика (ну да, мальчика, я опять сознаюсь) провести с ним вечер и принять… во всем участие и… с тем… что на другой
день стыдно… (я, впрочем, согласен, что не так выражаюсь), я все это чрезвычайно хвалю и глубоко уважаю, хотя уже по лицу одному его превосходительства, вашего супруга, видно, как всё это для него неприятно…
Но во всяком
случае мне всего удивительнее и даже огорчительнее, если только можно так выразиться грамматически, что вы, молодой человек, и того даже не умели понять, что Лизавета Прокофьевна теперь осталась с вами, потому что вы больны, — если вы только в самом
деле умираете, — так сказать, из сострадания, из-за ваших жалких слов, сударь, и что никакая грязь ни в каком
случае не может пристать к ее имени, качествам и значению…
Ну, так как, по-вашему, будет: это извращение понятий и убеждений, эта возможность такого кривого и замечательного взгляда на
дело, есть ли это
случай частный или общий?
Я в эти три
дня передумал и решил, что я вас искренно и благородно должен уведомить при первом
случае.
Лебедев мне «по
случаю» продал третьего
дня, на другой же
день, как я к нему переехал, я все и купил!
— Ну, с вами во всяком
случае премило
дело иметь, даже какое бы ни было, — заключил Евгений Павлович, — пойдемте, я за ваше здоровье бокал выпью; я ужасно доволен, что к вам пристал. А! — остановился он вдруг, — этот господин Ипполит к вам жить переехал?
— Нет, покамест одно только рассуждение, следующее: вот мне остается теперь месяца два-три жить, может, четыре; но, например, когда будет оставаться всего только два месяца, и если б я страшно захотел сделать одно доброе
дело, которое бы потребовало работы, беготни и хлопот, вот вроде
дела нашего доктора, то в таком
случае я ведь должен бы был отказаться от этого
дела за недостатком остающегося мне времени и приискивать другое «доброе
дело», помельче, и которое в моих средствах (если уж так будет разбирать меня на добрые
дела).
Она… ну да, она умна, хоть и безумная, и вы правду говорите, что она гораздо умнее меня… она пишет мне, что в меня влюблена, что каждый
день ищет
случая видеть меня, хоть издали.
Ну, разумеется, тут же дорогой и анекдот к
случаю рассказал о том, что его тоже будто бы раз, еще в юности, заподозрили в покраже пятисот тысяч рублей, но что он на другой же
день бросился в пламень горевшего дома и вытащил из огня подозревавшего его графа и Нину Александровну, еще бывшую в девицах.
Впрочем, мы во всяком
случае взяли крайность: в огромном большинстве этого умного разряда людей
дело происходит вовсе не так трагически; портится разве под конец лет печенка, более или менее, вот и всё.
Встречаются даже странные
случаи: из-за желания оригинальности иной честный человек готов решиться даже на низкое
дело; бывает даже и так, что иной из этих несчастных не только честен, но даже и добр, провидение своего семейства, содержит и питает своими трудами даже чужих, не только своих, и что же? всю-то жизнь не может успокоиться!
Может быть, он даже решился бы при
случае и на крайне низкое
дело, лишь бы достигнуть чего-нибудь из мечтаемого; но как нарочно, только что доходило до черты, он всегда оказывался слишком честным для крайне низкого
дела.
Аглаи он просто тогда испугался, но не бросил с нею
дела, а тянул его, на всякий
случай, хотя никогда не верил серьезно, что она снизойдет до него.
«Подличать, так подличать», — повторял он себе тогда каждый
день с самодовольствием, но и с некоторым страхом; «уж коли подличать, так уж доходить до верхушки, — ободрял он себя поминутно, — рутина в этих
случаях оробеет, а мы не оробеем!» Проиграв Аглаю и раздавленный обстоятельствами, он совсем упал духом и действительно принес князю деньги, брошенные ему тогда сумасшедшею женщиной, которой принес их тоже сумасшедший человек.
— Ну, пожалуйста, не вдавайся в философию! Конечно, так. Кончено, и довольно с нас: в дураках. Я на это
дело, признаюсь тебе, никогда серьезно не могла смотреть; только «на всякий
случай» взялась за него, на смешной ее характер рассчитывая, а главное, чтобы тебя потешить; девяносто шансов было, что лопнет. Я даже до сих пор сама не знаю, чего ты и добивался-то.
Была ли она женщина, прочитавшая много поэм, как предположил Евгений Павлович, или просто была сумасшедшая, как уверен был князь, во всяком
случае эта женщина, — иногда с такими циническими и дерзкими приемами, — на самом
деле была гораздо стыдливее, нежнее и доверчивее, чем бы можно было о ней заключить.
Мы знаем только одно, что свадьба назначена действительно и что сам князь уполномочил Лебедева, Келлера и какого-то знакомого Лебедева, которого тот представил князю на этот
случай, принять на себя все хлопоты по этому
делу, как церковные, так и хозяйственные; что денег велено было не жалеть, что торопила и настаивала на свадьбе Настасья Филипповна; что шафером князя назначен был Келлер, по собственной его пламенной просьбе, а к Настасье Филипповне — Бурдовский, принявший это назначение с восторгом, и что
день свадьбы назначен был в начале июля.
Князя просили пожаловать часов в десять вечера, во всяком
случае, чтобы сговориться на завтрашний
день.