Неточные совпадения
— Даром деньги на франкировку письма истратили. Гм… по крайней мере простодушны и искренны, а сие похвально! Гм… генерала же Епанчина знаем-с, собственно потому, что человек общеизвестный; да и покойного господина Павлищева, который вас
в Швейцарии содержал, тоже знавали-с, если только это был Николай Андреевич Павлищев, потому что их два двоюродные брата. Другой доселе
в Крыму, а Николай Андреевич, покойник, был человек почтенный и при связях, и четыре тысячи
душ в свое время имели-с…
Женился генерал еще очень давно, еще будучи
в чине поручика, на девице почти одного с ним возраста, не обладавшей ни красотой, ни образованием, за которою он взял всего только пятьдесят
душ, — правда, и послуживших к основанию его дальнейшей фортуны.
Что же с
душой в эту минуту делается, до каких судорог ее доводят?
А ведь главная, самая сильная боль, может, не
в ранах, а вот, что вот знаешь наверно, что вот через час, потом через десять минут, потом через полминуты, потом теперь, вот сейчас —
душа из тела вылетит, и что человеком уж больше не будешь, и что это уж наверно; главное то, что наверно.
Каллиграф не допустил бы этих росчерков или, лучше сказать, этих попыток расчеркнуться, вот этих недоконченных полухвостиков, — замечаете, — а
в целом, посмотрите, оно составляет ведь характер, и, право, вся тут военно-писарская
душа проглянула: разгуляться бы и хотелось, и талант просится, да воротник военный туго на крючок стянут, дисциплина и
в почерке вышла, прелесть!
Между прочим, он принял систему не торопить дочерей своих замуж, то есть не «висеть у них над
душой» и не беспокоить их слишком томлением своей родительской любви об их счастии, как невольно и естественно происходит сплошь да рядом даже
в самых умных семействах,
в которых накопляются взрослые дочери.
Тоцкий, который, как все погулявшие на своем веку джентльмены, с презрением смотрел вначале, как дешево досталась ему эта нежившая
душа,
в последнее время несколько усомнился
в своем взгляде.
Зато другому слуху он невольно верил и боялся его до кошмара: он слышал за верное, что Настасья Филипповна будто бы
в высшей степени знает, что Ганя женится только на деньгах, что у Гани
душа черная, алчная, нетерпеливая, завистливая и необъятно, непропорционально ни с чем самолюбивая; что Ганя хотя и действительно страстно добивался победы над Настасьей Филипповной прежде, но когда оба друга решились эксплуатировать эту страсть, начинавшуюся с обеих сторон,
в свою пользу, и купить Ганю продажей ему Настасьи Филипповны
в законные жены, то он возненавидел ее как свой кошмар.
Когда я, еще
в начале моего житья
в деревне, — вот когда я уходил тосковать один
в горы, — когда я, бродя один, стал встречать иногда, особенно
в полдень, когда выпускали из школы, всю эту ватагу, шумную, бегущую с их мешочками и грифельными досками, с криком, со смехом, с играми, то вся
душа моя начинала вдруг стремиться к ним.
Послушайте, когда я давеча вошел сюда и посмотрел на ваши милые лица, — я теперь очень всматриваюсь
в лица, — и услышал ваши первые слова, то у меня,
в первый раз с того времени, стало на
душе легко.
— Правда, чиновник! — ответил Рогожин, — правда, пьяная
душа! Эх, куда ни шло. Настасья Филипповна! — вскричал он, глядя на нее как полоумный, робея и вдруг ободряясь до дерзости, — вот восемнадцать тысяч! — И он шаркнул пред ней на столик пачку
в белой бумаге, обернутую накрест шнурками. — Вот! И… и еще будет!
Он воротился смущенный, задумчивый; тяжелая загадка ложилась ему на
душу, еще тяжелее, чем прежде. Мерещился и князь… Он до того забылся, что едва разглядел, как целая рогожинская толпа валила мимо его и даже затолкала его
в дверях, наскоро выбираясь из квартиры вслед за Рогожиным. Все громко,
в голос, толковали о чем-то. Сам Рогожин шел с Птицыным и настойчиво твердил о чем-то важном и, по-видимому, неотлагательном.
Вы меня пуще Епанчина оскорбили, который меня считает (и без разговоров, без соблазнов,
в простоте
души, заметьте это) способным ему жену продать!
— Перестать? Рассчитывать? Одному? Но с какой же стати, когда для меня это составляет капитальнейшее предприятие, от которого так много зависит
в судьбе всего моего семейства? Но, молодой друг мой, вы плохо знаете Иволгина. Кто говорит «Иволгин», тот говорит «стена»: надейся на Иволгина как на стену, вот как говорили еще
в эскадроне, с которого начал я службу. Мне вот только по дороге на минутку зайти
в один дом, где отдыхает
душа моя, вот уже несколько лет, после тревог и испытаний…
А тут приедет вот этот: месяца по два гостил
в году, опозорит, разобидит, распалит, развратит, уедет, — так тысячу раз
в пруд хотела кинуться, да подла была,
души не хватало, ну, а теперь…
— Ну, так слушай же, Ганя, я хочу на твою
душу в последний раз посмотреть; ты меня сам целые три месяца мучил; теперь мой черед.
А я на
душу твою полюбуюсь, как ты за моими деньгами
в огонь полезешь.
Ехал же я сюда, имея намерение: я хотел ее наконец уговорить за границу поехать для поправления здоровья; она очень расстроена и телом, и
душой, головой особенно, и, по-моему,
в большом уходе нуждается.
Он с отвращением не хотел разрешать нахлынувших
в его
душу и сердце вопросов.
Уединение скоро стало ему невыносимо; новый порыв горячо охватил его сердце, и на мгновение ярким светом озарился мрак,
в котором тосковала
душа его.
Ведь не видения же какие-нибудь снились ему
в этот момент, как от хашиша, опиума или вина, унижающие рассудок и искажающие
душу, ненормальные и несуществующие?
В русскую
душу, впрочем, он начинал страстно верить.
Лизавета Прокофьевна вспыхнула. Что-то давно накопившееся
в ее
душе вдруг потребовало исхода. Она терпеть не могла генерала Иволгина, с которым когда-то была знакома, только очень давно.
Этот русский помещик, — назовем его хоть П., — владетель
в прежнее золотое время четырех тысяч крепостных
душ (крепостные
души! понимаете ли вы, господа, такое выражение?
Князь и действительно сидел, чуть не бледный, за круглым столом и, казалось, был
в одно и то же время
в чрезвычайном страхе и, мгновениями,
в непонятном ему самому и захватывающем
душу восторге.
Я всегда был артист
в глубине
души, клянусь вам, Евгений Павлыч.
До сих пор он
в молчании слушал споривших и не ввязывался
в разговор; часто от
души смеялся вслед за всеобщими взрывами смеха. Видно было, что он ужасно рад тому, что так весело, так шумно; даже тому, что они так много пьют. Может быть, он и ни слова бы не сказал
в целый вечер, но вдруг как-то вздумал заговорить. Заговорил же с чрезвычайною серьезностию, так что все вдруг обратились к нему с любопытством.
А почем вы знаете, какое семя заброшено
в его
душу навеки этим «старичком генералом», которого он не забыл
в двадцать лет?
— Сущность та же, хотя, может быть, и разные амплуа. Увидите, если этот господин не способен укокошить десять
душ, собственно для одной «шутки», точь-в-точь как он сам нам прочел давеча
в объяснении. Теперь мне эти слова его спать не дадут.
— То-то,
в случае десяти-то
душ, — опять засмеялся Евгений Павлович и вышел.
— Единственно
в сей уверенности я к вам и явился! Чрез Нину Александровну можно бы подействовать; наблюдая и, так сказать, следя за его превосходительством постоянно,
в недрах собственного его семейства. Я, к несчастию, не знаком-с… к тому же тут и Николай Ардалионович, обожающий вас, так сказать, всеми недрами своей юной
души, пожалуй, мог бы помочь…
— Милостивый государь! — закричал он громовым голосом Птицыну, — если вы действительно решились пожертвовать молокососу и атеисту почтенным стариком, отцом вашим, то есть по крайней мере отцом жены вашей, заслуженным у государя своего, то нога моя, с сего же часу, перестанет быть
в доме вашем. Избирайте, сударь, избирайте немедленно: или я, или этот… винт! Да, винт! Я сказал нечаянно, но это — винт! Потому что он винтом сверлит мою
душу, и безо всякого уважения… винтом!
Князь высказал свою фразу из прописей
в твердой уверенности, что она произведет прекрасное действие. Он как-то инстинктивно догадался, что какою-нибудь подобною, пустозвонною, но приятною, фразой, сказанною кстати, можно вдруг покорить и умирить
душу такого человека и особенно
в таком положении, как генерал. Во всяком случае, надо было отпустить такого гостя с облегченным сердцем, и
в том была задача.
— Это у Гоголя,
в «Мертвых
душах», папаша, — ответил Коля и трусливо покосился на отца.
Аглая, конечно бы, рассердилась, и уже хотела, но вдруг какое-то неожиданное для нее самой чувство захватило всю ее
душу,
в одно мгновение.
В продолжение вечера другие сильные, но светлые впечатления стали наплывать
в его
душу; мы уже говорили об этом.
— Да, не физическую. Мне кажется, ни у кого рука не подымется на такого, как я; даже и женщина теперь не ударит; даже Ганечка не ударит! Хоть одно время вчера я так и думал, что он на меня наскочит… Бьюсь об заклад, что знаю, о чем вы теперь думаете? Вы думаете: «Положим, его не надо бить, зато
задушить его можно подушкой, или мокрою тряпкою во сне, — даже должно…» У вас на лице написано, что вы это думаете,
в эту самую секунду.
Правда, во все эти дни он старался не думать об этом, гнал тяжелые мысли, но что таилось
в этой
душе?
Этот вопрос давно его мучил, хотя он и верил
в эту
душу.
Одна из этих женщин до того уже презирала
в это мгновение другую и до того желала ей это высказать (может быть, и приходила-то только для этого, как выразился на другой день Рогожин), что как ни фантастична была эта другая, с своим расстроенным умом и больною
душой, никакая заранее предвзятая идея не устояла бы, казалось, против ядовитого, чистого женского презрения ее соперницы.
Пленил он Аглаю необычайным благородством своей истерзавшейся страданиями по отчизне
души, и до того пленил, что та, еще до выхода замуж, стала членом какого-то заграничного комитета по восстановлению Польши и сверх того попала
в католическую исповедальню какого-то знаменитого патера, овладевшего ее умом до исступления.