Неточные совпадения
По ее словам,
он почти никогда ничего
не делал и
по месяцам
не раскрывал книги и
не брал пера в руки; зато целые ночи прохаживал взад и вперед
по комнате и
все что-то думал, а иногда и говорил сам с собою; что
он очень полюбил и очень ласкал ее внучку, Катю, особенно с тех пор, как узнал, что ее зовут Катей, и что в Катеринин день каждый раз ходил
по ком-то служить панихиду.
Готовились к поверке; начало рассветать; в кухне набралась густая толпа народу,
не в прорез. Арестанты толпились в своих полушубках и в половинчатых шапках у хлеба, который резал
им один из кашеваров. Кашевары выбирались артелью, в каждую кухню
по двое. У
них же сохранялся и кухонный нож для резания хлеба и мяса, на
всю кухню один.
Несмотря на то, что те уже лишены
всех своих прав состояния и вполне сравнены с остальными арестантами, — арестанты никогда
не признают
их своими товарищами. Это делается даже
не по сознательному предубеждению, а так, совершенно искренно, бессознательно.
Они искренно признавали нас за дворян, несмотря на то, что сами же любили дразнить нас нашим падением.
Даже странно было смотреть, как иной из
них работает,
не разгибая шеи, иногда
по нескольку месяцев, единственно для того, чтоб в один день спустить
весь заработок,
все дочиста, а потом опять, до нового кутежа, несколько месяцев корпеть за работой.
Мало-помалу я начал с
ним разговаривать; в несколько месяцев
он выучился прекрасно говорить по-русски, чего братья
его не добились во
все время своей каторги.
Очень памятен мне этот первый день работы, хотя в продолжение
его не случилось со мной ничего очень необыкновенного,
по крайней мере взяв в соображение
всё и без того необыкновенное в моем положении.
Был
он из тех, которые никогда
не могли разбогатеть и поправиться и которые у нас брались сторожить майданы, простаивая
по целым ночам в сенях на морозе, прислушиваясь к каждому звуку на дворе на случай плац-майора, и брали за это
по пяти копеек серебром чуть
не за
всю ночь, а в случае просмотра теряли
все и отвечали спиной.
Арестанты смеялись над Сушиловым —
не за то, что
он сменился (хотя к сменившимся на более тяжелую работу с легкой вообще питают презрение, как ко всяким попавшимся впросак дуракам), а за то, что
он взял только красную рубаху и рубль серебром: слишком уж ничтожная плата. Обыкновенно меняются за большие суммы, опять-таки судя относительно. Берут даже и
по нескольку десятков рублей. Но Сушилов был так безответен, безличен и для
всех ничтожен, что над
ним и смеяться-то как-то
не приходилось.
Но это были
не личности, а гнев за то, что в Скуратове
не было выдержки,
не было строгого напускного вида собственного достоинства, которым заражена была
вся каторга до педантства, одним словом за то, что
он был,
по их же выражению, «бесполезный» человек.
Эти люди так и родятся об одной идее,
всю жизнь бессознательно двигающей
их туда и сюда; так
они и мечутся
всю жизнь, пока
не найдут себе дела вполне
по желанию; тут уж
им и голова нипочем.
Как теперь вижу Исая Фомича, когда
он в субботу слоняется, бывало, без дела
по всему острогу,
всеми силами стараясь ничего
не делать, как это предписано в субботу
по закону. Какие невозможные анекдоты рассказывал
он мне каждый раз, когда приходил из своей молельни; какие ни на что
не похожие известия и слухи из Петербурга приносил мне, уверяя, что получил
их от своих жидков, а те из первых рук.
— Старичку Александру Петровичу! — проговорил Варламов, с плутоватым смехом заглядывая мне в глаза, и чуть
не полез со мной целоваться.
Он был пьяненек. Выражение: «Старичку такому-то…», то есть такому-то мое почтение, употребляется в простонародье
по всей Сибири, хотя бы относилось к человеку двадцати лет. Слово «старичок» означает что-то почетное, почтительное, даже льстивое.
— Так вот
не соблаговолите ли мне
по сей причине на косушку? Я ведь, Александр Петрович,
все чай пил сегодня, — прибавил
он в умилении, принимая деньги, — и так я этого чаю нахлестался, что одышка взяла, а в брюхе как в бутылке болтается…
—
Не дам соврать! — кричит Булкин, сверкая глазами и стуча из
всей силы кулаком
по нарам, —
не хочу, чтоб
он врал!
Он расхаживал
по казармам, хвастался немилосердно и бесстыдно, а вместе с тем и совершенно добродушно, а иногда вдруг, бывало, отпустит что-нибудь «по-тиатральному», то есть из своей роли, — и
все хохочут, смешно или
не смешно то, что
он отпустил.
Их уже разнимали другие актеры и присудили большинством голосов отдать роль Нецветаеву,
не потому, что
он был казистее и красивее другого и таким образом лучше бы походил на барина, а потому, что Нецветаев уверил
всех, что
он выйдет с тросточкой и будет так ею помахивать и
по земле чертить, как настоящий барин и первейший франт, чего Ваньке Отпетому и
не представить, потому настоящих господ
он никогда и
не видывал.
Выпив
все,
он молча поставил чашку и, даже
не кивнув мне головою, пошел опять сновать взад и вперед
по палате.
«Меня за
все били, Александр Петрович, — говорил
он мне раз, сидя на моей койке, под вечер, перед огнями, — за
все про
все, за что ни попало, били лет пятнадцать сряду, с самого того дня, как себя помнить начал, каждый день
по нескольку раз;
не бил, кто
не хотел; так что я под конец уж совсем привык».
Он действительно часто кричал
по ночам и кричал, бывало, во
все горло, так что
его тотчас будили толчками арестанты: «Ну, что, черт, кричишь!» Был
он парень здоровый, невысокого росту, вертлявый и веселый, лет сорока пяти, жил со
всеми ладно, и хоть очень любил воровать и очень часто бывал у нас бит за это, но ведь кто ж у нас
не проворовывался и кто ж у нас
не был бит за это?
Сажай
его, сажай!» И солдаты лупят со
всего размаха, искры сыплются из глаз бедняка,
он начинает кричать, а Жеребятников бежит за
ним по фрунту и хохочет, хохочет, заливается, бока руками подпирает от смеха, распрямиться
не может, так что даже жалко
его под конец станет, сердешного.
— Видишь что, любезный, — говорит
он, — накажу я тебя как следует, потому ты и стоишь того. Но вот что я для тебя, пожалуй, сделаю: к прикладам я тебя
не привяжу. Один пойдешь, только по-новому: беги что есть силы через
весь фрунт! Тут хоть и каждая палка ударит, да ведь дело-то будет короче, как думаешь? Хочешь испробовать?
Если назначенное
по преступлению число ударов большое, так что арестанту
всего разом
не вынести, то делят
ему это число на две, даже на три части, судя
по тому, что скажет доктор во время уже самого наказания, то есть может ли наказуемый продолжать идти сквозь строй дальше, или это будет сопряжено с опасностью для
его жизни.
Говорили тоже, что
он может ударить со
всего размаха
по самой спине преступника, но так, что даже самого маленького рубчика
не вскочит после удара, и преступник
не почувствует ни малейшей боли.
Так и чувствуешь уже
по одному отдаленному шепоту, что
всё, об чем
он рассказывает, никогда к
нему опять
не воротится, а сам
он, рассказчик, — ломоть отрезанный; другой слушает.
Через минуту
он уже и забывает свое внезапное ощущение и начинает смеяться или ругаться, судя
по характеру; а то вдруг с необыкновенным, вовсе
не соразмерным с потребностью жаром схватится за рабочий урок, если
он задан
ему, и начинает работать — работать изо
всех сил, точно желая задавить в себе тяжестью работы что-то такое, что само
его теснит и давит изнутри.
Он никаких особенных преступлений
не сделал,
по крайней мере
не слыхать было, чтоб говорили о
нем в этом роде, а
все бегал,
всю жизнь свою пробегал.
Характера
он был пылкого и восторженного, как и всякий щенок, который от радости, что видит хозяина, обыкновенно навизжит, накричит, полезет лизать в самое лицо и тут же перед вами готов
не удержать и
всех остальных чувств своих: «Был бы только виден восторг, а приличия ничего
не значат!» Бывало, где бы я ни был, но
по крику: «Культяпка!» —
он вдруг являлся из-за какого-нибудь угла, как из-под земли, и с визгливым восторгом летел ко мне, катясь, как шарик, и перекувыркиваясь дорогою.
Однако ж
он жил
не в конюшие, а сначала в кухне, а потом
по всему острогу.
Вся каторга обступила
его;
он не мог летать: правое крыло
его висело
по земле, одна нога была вывихнута.
Сказано было тоже, что убийца
не сознался перед судом в своем преступлении, но что, судя
по рассказам людей, знавших
все подробности
его истории, факты были до того ясны, что невозможно было
не верить преступлению.
Не то хоть
всю жизнь свою знайтесь с народом, хоть сорок лет сряду каждый день сходитесь с
ним,
по службе, например, в условно-административных формах, или даже так, просто по-дружески, в виде благодетеля и в некотором смысле отца, — никогда самой сущности
не узнаете.
Все они остались,
не желая показывать претензию, — одни из трусости, другие
по решительному убеждению в полной бесполезности всякой претензии.
Они остались
по упрямому и брезгливому убеждению, что
все это вздор и ничего, кроме худого, из этого дела
не будет.
Он немедленно последовал; со второго слова майор заорал во
все горло, даже с каким-то визгом на этот раз: очень уже
он был разбешен. Из окон нам видно было, как
он бегал
по фрунту, бросался, допрашивал. Впрочем, вопросов
его, равно как и арестантских ответов, нам за дальностью места
не было слышно. Только и расслышали мы, как
он визгливо кричал...
Начал же
он заселяться с сей поры единственно только арестантами военного ведомства, стало быть, людьми,
не лишенными прав состояния, теми же солдатами, как и
все солдаты, только наказанными, приходившими на короткие сроки (до шести лет наибольше) и
по выходе из острога поступавшими опять в свои батальоны рядовыми, какими были
они прежде.
Но когда
их по вечеру действительно привезли, связанных
по рукам и
по ногам, с жандармами,
вся каторга высыпала к палям смотреть, что с
ними будут делать. Разумеется, ничего
не увидали, кроме майорского и комендантского экипажа у кордегардии. Беглецов посадили в секретную, заковали и назавтра же отдали под суд. Насмешки и презрение арестантов вскоре упали сами собою. Узнали дело подробнее, узнали, что нечего было больше и делать, как сдаться, и
все стали сердечно следить за ходом дела в суде.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Сам
не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить
его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда
не чувствовал.
Не могу,
не могу! слышу, что
не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй,
не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч —
по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и
все помутилось.
Городничий.
Не верьте,
не верьте! Это такие лгуны…
им вот эдакой ребенок
не поверит.
Они уж и
по всему городу известны за лгунов. А насчет мошенничества, осмелюсь доложить: это такие мошенники, каких свет
не производил.
Купцы. Ей-богу! такого никто
не запомнит городничего. Так
все и припрятываешь в лавке, когда
его завидишь. То есть,
не то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже
по семи лежит в бочке, что у меня сиделец
не будет есть, а
он целую горсть туда запустит. Именины
его бывают на Антона, и уж, кажись,
всего нанесешь, ни в чем
не нуждается; нет,
ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия
его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
Лука Лукич.
Не приведи бог служить
по ученой части!
Всего боишься: всякий мешается, всякому хочется показать, что
он тоже умный человек.
Городничий. Мотает или
не мотает, а я вас, господа, предуведомил. Смотрите,
по своей части я кое-какие распоряженья сделал, советую и вам. Особенно вам, Артемий Филиппович! Без сомнения, проезжающий чиновник захочет прежде
всего осмотреть подведомственные вам богоугодные заведения — и потому вы сделайте так, чтобы
все было прилично: колпаки были бы чистые, и больные
не походили бы на кузнецов, как обыкновенно
они ходят по-домашнему.
