Неточные совпадения
Представьте себе
большой двор, шагов в двести длины и шагов в полтораста ширины, весь обнесенный кругом, в виде неправильного шестиугольника, высоким тыном, то есть забором из высоких столбов (паль), врытых стойком глубоко в землю, крепко прислоненных
друг к
другу ребрами, скрепленных поперечными планками и сверху заостренных: вот наружная ограда острога.
В каком
другом месте, где русский народ собирается в
больших массах, отделите вы от него кучу в двести пятьдесят человек, из которых половина была бы грамотных?
Общее сожительство, конечно, есть и в
других местах; но в острог-то приходят такие люди, что не всякому хотелось бы сживаться с ними, и я уверен, что всякий каторжный чувствовал эту муку, хотя, конечно,
большею частью бессознательно.
Вместе с
другими я отправился в инженерную мастерскую. Это было низенькое каменное здание, стоявшее на
большом дворе, заваленном разными матерьялами. Тут была кузница, слесарня, столярная, малярная и проч. Аким Акимыч ходил сюда и работал в малярной, варил олифу, составлял краски и разделывал столы и мебель под орех.
Были у нас в остроге и
другие старообрядцы,
большею частью сибиряки.
Хоть у меня вовсе не было при входе в острог
больших денег, но я как-то не мог тогда серьезно досадовать на тех из каторжных, которые почти в первые часы моей острожной жизни, уже обманув меня раз, пренаивно приходили по
другому, по третьему и даже по пятому разу занимать у меня.
Да и утром
большая часть ходила только по своим делам, а не по казенным: иные чтоб похлопотать о пронесении вина и заказать новое;
другие повидать знакомых куманьков и кумушек или собрать к празднику должишки за сделанные ими прежде работы; Баклушин и участвовавшие в театре — чтоб обойти некоторых знакомых, преимущественно из офицерской прислуги, и достать необходимые костюмы.
— Он меня дерзнул, слышь ты! — прерывает
друг, еще
больше теребя своего милого
друга. — Ты один мне теперь на всем свете остался, слышишь ты это? Потому я тебе одному говорю: он меня дерзнул!..
Но что описывать этот чад! Наконец, кончается этот удушливый день. Арестанты тяжело засыпают на нарах. Во сне они говорят и бредят еще
больше, чем в
другие ночи. Кой-где еще сидят за майданами. Давно ожидаемый праздник прошел. Завтра опять будни, опять на работу…
Петров уверял, что меня пустят на одно из первых мест, как бы ни был набит битком театр, на том основании, что я, как богаче
других, вероятно, и
больше дам, а к тому же и толку
больше ихнего знаю.
Так и случилось: посторонние посетители у нас не переводились во весь праздник; иной вечер приходило
больше,
другой меньше, а в последнее представление так ни одного места на скамьях не оставалось незанятым.
Больные в
других палатах, выздоравливающие, например, могли свободно ходить по коридорам, задавать себе
большой моцион, дышать воздухом, не настолько отравленным, как воздух палатный, спертый и всегда — необходимо наполненный удушливыми испарениями.
Весть о ревизоре мигом разносится по острогу. По двору бродят люди и нетерпеливо передают
друг другу известие.
Другие нарочно молчат, сохраняя свое хладнокровие, и тем, видимо, стараются придать себе
больше важности. Третьи остаются равнодушными. На казарменных крылечках рассаживаются арестанты с балалайками. Иные продолжают болтать.
Другие затягивают песни, но вообще все в этот вечер в чрезвычайно возбужденном состоянии.
— Елкин
больше знает! — замечали
другие, но как-то уступчиво замечали. Обе партии заговорили вдруг в чрезвычайно уступчивом тоне.
Никогда еще я не был до сих пор так оскорблен в остроге, и в этот раз мне было очень тяжело. Но я попал в такую минуту. В сенях в кухне мне встретился Т-вский, из дворян, твердый и великодушный молодой человек, без
большого образования и любивший ужасно Б. Его из всех
других различали каторжные и даже отчасти любили. Он был храбр, мужествен и силен, и это как-то выказывалось в каждом жесте его.
Зло порождает зло; первое страдание дает понятие о удовольствии мучить другого; идея зла не может войти в голову человека без того, чтоб он не захотел приложить ее к действительности: идеи — создания органические, сказал кто-то: их рождение дает уже им форму, и эта форма есть действие; тот, в чьей голове родилось больше идей, тот
больше других действует; от этого гений, прикованный к чиновническому столу, должен умереть или сойти с ума, точно так же, как человек с могучим телосложением, при сидячей жизни и скромном поведении, умирает от апоплексического удара.
Неточные совпадения
Осип. Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и
большая честь вам, да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то
другого приняли… И батюшка будет гневаться, что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Городничий. В
других городах, осмелюсь доложить вам, градоправители и чиновники
больше заботятся о своей, то есть, пользе. А здесь, можно сказать, нет
другого помышления, кроме того, чтобы благочинием и бдительностью заслужить внимание начальства.
Городничий (в сторону, с лицом, принимающим ироническое выражение).В Саратовскую губернию! А? и не покраснеет! О, да с ним нужно ухо востро. (Вслух.)Благое дело изволили предпринять. Ведь вот относительно дороги: говорят, с одной стороны, неприятности насчет задержки лошадей, а ведь, с
другой стороны, развлеченье для ума. Ведь вы, чай,
больше для собственного удовольствия едете?
Городничий. Да постойте, дайте мне!.. (К Осипу.)А что,
друг, скажи, пожалуйста: на что
больше барин твой обращает внимание, то есть что ему в дороге
больше нравится?
Почтмейстер. Нет, о петербургском ничего нет, а о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете писем: есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый
друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» — с
большим, с
большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?