Неточные совпадения
Очень обрадовавшись тому, что
все идет хорошо, господин Голядкин поставил зеркало на прежнее место, а сам, несмотря на то что был босиком и сохранял на себе тот костюм, в котором имел обыкновение отходить ко сну, подбежал к окошку и с большим участием
начал что-то отыскивать глазами на дворе дома, на который выходили окна квартиры его.
Я не скажу ничего, хотя не могу не заметить, что
все в этом юноше, — который более похож на старца, чем на юношу, говоря в выгодном для него отношении, —
все,
начиная с цветущих ланит до самого асессорского, на нем лежавшего чина,
все это в сию торжественную минуту только что не проговаривало, что, дескать, до такой-то высокой степени может благонравие довести человека!
Скажу только, что, наконец, гости, которые после такого обеда, естественно, должны были чувствовать себя друг другу родными и братьями, встали из-за стола; как потом старички и люди солидные, после недолгого времени, употребленного на дружеский разговор и даже на кое-какие, разумеется, весьма приличные и любезные откровенности, чинно прошли в другую комнату и, не теряя золотого времени, разделившись на партии, с чувством собственного достоинства сели за столы, обтянутые зеленым сукном; как дамы, усевшись в гостиной, стали вдруг
все необыкновенно любезны и
начали разговаривать о разных материях; как, наконец, сам высокоуважаемый хозяин дома, лишившийся употребления ног на службе верою и правдою и награжденный за это
всем, чем выше упомянуто было, стал расхаживать на костылях между гостями своими, поддерживаемый Владимиром Семеновичем и Кларой Олсуфьевной, и как, вдруг сделавшись тоже необыкновенно любезным, решился импровизировать маленький скромный бал, несмотря на издержки; как для сей цели командирован был один расторопный юноша (тот самый, который за обедом более похож был на статского советника, чем на юношу) за музыкантами; как потом прибыли музыканты в числе целых одиннадцати штук и как, наконец, ровно в половине девятого раздались призывные звуки французской кадрили и прочих различных танцев…
И так, успокоив теперь вполне свою совесть, взялся он за трубку, набил ее и, только что
начал порядочно раскуривать, — быстро вскочил с дивана, трубку отбросил, живо умылся, обрился, пригладился, натянул на себя вицмундир и
все прочее, захватил кое-какие бумаги и полетел в департамент.
Наконец, в тоске своей, он
начал желать, чтоб хоть бог знает как, да только разрешилось бы
все поскорее, хоть и бедой какой-нибудь — нужды нет!
Не доверяя себе, он
начинал проверять
все написанное — и не понимал ничего.
Это маленькое обстоятельство открыло отчасти глаза господину Голядкину; понял он, что нужда в нем великая, и потому не стал более затрудняться, как
начать с своим гостем, предоставив это
все, как и следовало, ему самому.
Господин Голядкин-старший протестовал против этого и
начал доказывать, что нужно возложить
всю надежду на Бога.
Скажем
все, наконец: господин Голядкин даже
начинал немного раскаиваться, что вступился за себя и за право свое и тут же получил за то неприятность.
Итак, почти решившись на что-то, господин Голядкин, войдя в свою квартиру, нимало не медля схватился за трубку и, насасывая ее из
всех сил, раскидывая клочья дыма направо и налево,
начал в чрезвычайном волнении бегать взад и вперед по комнате.
И только что господин Голядкин
начинал было подходить к Андрею Филипповичу, чтоб перед ним, каким-нибудь образом, так или этак, оправдаться и доказать ему, что он вовсе не таков, как его враги расписали, что он вот такой-то да сякой-то и даже обладает, сверх обыкновенных, врожденных качеств своих, вот тем-то и тем-то; но как тут и являлось известное своим неблагопристойным направлением лицо и каким-нибудь самым возмущающим душу средством сразу разрушало
все предначинания господина Голядкина, тут же, почти на глазах же господина Голядкина, очерняло досконально его репутацию, втаптывало в грязь его амбицию и потом немедленно занимало место его на службе и в обществе.
И действительно, как будто что-то такое таилось; дело в том, что Остафьев становился
все как-то грубее и суше и не с таким уже участием, как с
начала разговора, входил теперь в интересы господина Голядкина.
— И не я, — с жаром перебил наш герой, — и не я! Сердце мое говорит мне, Яков Петрович, что не я виноват во
всем этом. Будем обвинять судьбу во
всем этом, Яков Петрович, — прибавил господин Голядкин-старший совершенно примирительным тоном. Голос его
начинал мало-помалу слабеть и дрожать.
— Берегитесь. Теперь
все такие поветрия, немудрено схватить жабу, и я, признаюсь вам,
начинаю уже кутаться во фланель.
Вероятно, беспорядок костюма его, несдерживаемое волнение, ходьба, или, лучше сказать, беготня, жестикуляция обеими руками, может быть, несколько загадочных слов, сказанных на ветер и в забывчивости, — вероятно,
все это весьма плохо зарекомендовало господина Голядкина в мнении
всех посетителей; и даже сам половой
начинал поглядывать на него подозрительно.
— Позвольте спросить вас, —
начал он снова, предупреждая усердием своим ответ его превосходительства и обращаясь в этот раз к господину Голядкину, — позвольте спросить вас, в чьем присутствии вы так объясняетесь? перед кем вы стоите, в чьем кабинете находитесь?.. — Господин Голядкин-младший был
весь в необыкновенном волнении,
весь красный и пылающий от негодования и гнева; даже слезы в его глазах показались.
Или вы думаете, позвольте спросить вас, или вы думаете, что, дескать, так и так, убежим безнаказанно, да и того… дескать, хижинку вам на берегу моря; да и ворковать
начнем и об чувствах разных рассуждать, да так и
всю жизнь проведем, в довольстве и счастии; да потом заведется птенец, так мы и того… дескать, так и так, родитель наш и статский советник, Олсуфий Иванович, вот, дескать, птенец завелся, так вы по сему удобному случаю снимите проклятие да благословите чету?
Его совершенно заметили,
все разом заметили,
все манят его руками,
все кивают ему головами,
все зовут его; вот щелкнуло и отворилось несколько форточек; несколько голосов разом что-то
начали кричать ему…
Неблагопристойная, зловещая радость сияла в лице его; с восторгом он тер свои руки, с восторгом повертывал кругом свою голову, с восторгом семенил кругом
всех и каждого; казалось, готов был тут же
начать танцевать от восторга; наконец он прыгнул вперед, выхватил свечку у одного из слуг и пошел вперед, освещая дорогу господину Голядкину и Крестьяну Ивановичу.
Господин Голядкин слышал ясно, как
все, что ни было в зале, ринулось вслед за ним, как
все теснились, давили друг друга и
все вместе, в голос,
начинали повторять за господином Голядкиным: «что это ничего; что не бойтесь, Яков Петрович, что это ведь старинный друг и знакомец ваш, Крестьян Иванович Рутеншпиц…» Наконец вышли на парадную, ярко освещенную лестницу; на лестнице была тоже куча народа; с шумом растворились двери на крыльцо, и господин Голядкин очутился на крыльце вместе с Крестьяном Ивановичем.