Неточные совпадения
— Не только говорил, но это, может быть, всего сильнее
убивало его. Он говорил, что лишен теперь чести и что теперь уже все равно, — с жаром ответил Алеша, чувствуя всем сердцем своим, как надежда вливается в его сердце и что в самом деле, может быть, есть выход и спасение для его
брата. — Но разве вы… про эти деньги знаете? — прибавил он и вдруг осекся.
— Ничего,
брат… я так с испугу. Ах, Дмитрий! Давеча эта кровь отца… — Алеша заплакал, ему давно хотелось заплакать, теперь у него вдруг как бы что-то порвалось в душе. — Ты чуть не
убил его… проклял его… и вот теперь… сейчас… ты шутишь шутки… «кошелек или жизнь»!
— Э, черт! — вскинулся вдруг Иван Федорович с перекосившимся от злобы лицом. — Что ты все об своей жизни трусишь! Все эти угрозы
брата Дмитрия только азартные слова и больше ничего. Не
убьет он тебя;
убьет, да не тебя!
Тогда же, в ту ночь, расставшись с
братом, почувствовал он в исступлении своем, что лучше даже «
убить и ограбить кого-нибудь, но долг Кате возвратить».
— Как эксперта. Хотят вывести, что
брат сумасшедший и
убил в помешательстве, себя не помня, — тихо улыбнулся Алеша, — только
брат не согласится на это.
— Я хочу себя разрушать. Тут есть один мальчик, он под рельсами пролежал, когда над ним вагоны ехали. Счастливец! Послушайте, теперь вашего
брата судят за то, что он отца
убил, и все любят, что он отца
убил.
—
Брат прямо тебя обвиняет, что ты
убил и что ты украл.
— Хорошо, — проговорил он наконец, — ты видишь, я не вскочил, не избил тебя, не
убил тебя. Говори дальше: стало быть, я, по-твоему,
брата Дмитрия к тому и предназначал, на него и рассчитывал?
Эта бумажка была тот самый документ, о котором Иван Федорович потом объявил Алеше как о «математическом доказательстве», что
убил отца
брат Дмитрий.
— Нет, не знал. Я все на Дмитрия думал.
Брат!
Брат! Ах! — Он вдруг схватил себя за голову обеими руками. — Слушай: ты один
убил? Без
брата или с
братом?
—
Брат, — прервал Алеша, — удержись: не ты
убил. Это неправда!
Но он с негодованием отверг даже предположение о том, что
брат мог
убить с целью грабежа, хотя и сознался, что эти три тысячи обратились в уме Мити в какую-то почти манию, что он считал их за недоданное ему, обманом отца, наследство и что, будучи вовсе некорыстолюбивым, даже не мог заговорить об этих трех тысячах без исступления и бешенства.
— Говорил ли вам по крайней мере
брат ваш, что намерен
убить своего отца? — спросил прокурор. — Вы можете не отвечать, если найдете это нужным, — прибавил он.
— Я указал со слов
брата Дмитрия. Мне еще до допроса рассказали о том, что произошло при аресте его и как он сам показал тогда на Смердякова. Я верю вполне, что
брат невиновен. А если
убил не он, то…
— Получил от Смердякова, от убийцы, вчера. Был у него пред тем, как он повесился.
Убил отца он, а не
брат. Он
убил, а я его научил
убить… Кто не желает смерти отца?..
Однажды он пришел ко мне и говорит: если
убил не
брат, а Смердяков (потому что эту басню пустили здесь все, что
убил Смердяков), то, может быть, виновен и я, потому что Смердяков знал, что я не люблю отца, и, может быть, думал, что я желаю смерти отца.
Она пожертвовала собою в испуге за него, вдруг вообразив, что он погубил себя своим показанием, что это он
убил, а не
брат, пожертвовала, чтобы спасти его, его славу, его репутацию!
— Невинен ваш
брат или виновен? Он отца
убил или лакей? Как скажете, так и будет. Я четыре ночи не спал от этой идеи.
—
Убил лакей, а
брат невинен, — ответил Алеша.
Когда откроются глаза на этот ужасный, совершаемый над людьми, обман, то удивляешься на то, как могут проповедники религии христианства, нравственности, воспитатели юношества, просто добрые, разумные родители, которые всегда есть в каждом обществе, проповедовать какое бы то ни было учение нравственности среди общества, в котором открыто признается всеми церквами и правительствами, что истязания и убийства составляют необходимое условие жизни всех людей, и что среди всех людей всегда должны находиться особенные люди, готовые
убить братьев, и что каждый из нас может быть таким же?
Мой первый Пушкин — «Цыганы». Таких имен я никогда не слышала: Алеко, Земфира, и еще — Старик. Я стариков знала только одного — сухорукого Осипа в тарусской богадельне, у которого рука отсохла — потому что
убил брата огурцом. Потому что мой дедушка, А.Д. Мейн — не старик, потому что старики чужие и живут на улице.
Неточные совпадения
В первом письме Марья Николаевна писала, что
брат прогнал ее от себя без вины, и с трогательною наивностью прибавляла, что хотя она опять в нищете, но ничего не просит, не желает, а что только
убивает ее мысль о том, что Николай Дмитриевич пропадет без нее по слабости своего здоровья, и просила
брата следить за ним.
— Что-то неладно,
брат,
убили какого-то эсдека, шишку какую-то, Марата, что ли… Впрочем — Марат арестован. На улице — орут, постреливают.
Первая заповедь (Мф. V, 21 — 26) состояла в том, что человек не только не должен
убивать, но не должен гневаться на
брата, не должен никого считать ничтожным, «рака», а если поссорится с кем-либо, должен мириться, прежде чем приносить дар Богу, т. е. молиться.
Некрасов воспел крестьянина, который
убил 40 медведей, а здесь были
братья Пятышкины и Мякишевы, из которых каждый в одиночку
убил более 70 медведей.
Наконец представлено возвращение его к отцу; добрый старик в том же колпаке и шлафорке выбегает к нему навстречу: блудный сын стоит на коленах, в перспективе повар
убивает упитанного тельца, и старший
брат вопрошает слуг о причине таковой радости.