Он знал наверно, что будет в своем роде деятелем, но Алешу, который был к нему очень привязан, мучило то, что его друг Ракитин бесчестен и решительно не сознает того сам, напротив, зная про себя, что он не украдет денег со стола, окончательно
считал себя человеком высшей честности.
Не то чтоб он позволял себе быть невежливым, напротив, говорил он всегда чрезвычайно почтительно, но так поставилось, однако ж, дело, что Смердяков видимо стал
считать себя бог знает почему в чем-то наконец с Иваном Федоровичем как бы солидарным, говорил всегда в таком тоне, будто между ними вдвоем было уже что-то условленное и как бы секретное, что-то когда-то произнесенное с обеих сторон, лишь им обоим только известное, а другим около них копошившимся смертным так даже и непонятное.
Неточные совпадения
Очутившись в доме своего благодетеля и воспитателя, Ефима Петровича Поленова, он до того привязал к
себе всех в этом семействе, что его решительно
считали там как бы за родное дитя.
Потому что если уж полечу в бездну, то так-таки прямо, головой вниз и вверх пятами, и даже доволен, что именно в унизительном таком положении падаю и
считаю это для
себя красотой.
— А хотя бы даже и смерти? К чему же лгать пред
собою, когда все люди так живут, а пожалуй, так и не могут иначе жить. Ты это насчет давешних моих слов о том, что «два гада поедят друг друга»? Позволь и тебя спросить в таком случае:
считаешь ты и меня, как Дмитрия, способным пролить кровь Езопа, ну, убить его, а?
Я не знаю, как вы, Lise, но я
считаю про
себя, что у меня во многом мелкая душа.
Этот «поступок» он всю жизнь свою потом называл «мерзким» и всю жизнь свою
считал, глубоко про
себя, в тайниках души своей, самым подлым поступком изо всей своей жизни.
Чудно это, отцы и учители, что, не быв столь похож на него лицом, а лишь несколько, Алексей казался мне до того схожим с тем духовно, что много раз
считал я его как бы прямо за того юношу, брата моего, пришедшего ко мне на конце пути моего таинственно, для некоего воспоминания и проникновения, так что даже удивлялся
себе самому и таковой странной мечте моей.
В теснившейся в келье усопшего толпе заметил он с отвращением душевным (за которое сам
себя тут же и попрекнул) присутствие, например, Ракитина, или далекого гостя — обдорского инока, все еще пребывавшего в монастыре, и обоих их отец Паисий вдруг почему-то
счел подозрительными — хотя и не их одних можно было заметить в этом же смысле.
Ракитина же
считала она за самого благочестивого и верующего молодого человека — до того он умел со всеми обойтись и каждому представиться сообразно с желанием того, если только усматривал в сем малейшую для
себя выгоду.
Ввязался и прокурор и опять напомнил, что допрашиваемый, конечно, может не отвечать на вопросы, если
считает для
себя это выгоднейшим и т. д., но в видах того, какой ущерб подозреваемый может сам нанести
себе своим умолчанием и особенно ввиду вопросов такой важности, которая…
Он признавался сам, рассказывая кое-где потом, что только с этого разу постиг, как эта женщина «хороша
собой», а прежде хоть и видывал ее, но всегда
считал чем-то вроде «уездной гетеры».
— Слишком стыдно вам будет-с, если на
себя во всем признаетесь. А пуще того бесполезно будет, совсем-с, потому я прямо ведь скажу, что ничего такого я вам не говорил-с никогда, а что вы или в болезни какой (а на то и похоже-с), али уж братца так своего пожалели, что
собой пожертвовали, а на меня выдумали, так как все равно меня как за мошку
считали всю вашу жизнь, а не за человека. Ну и кто ж вам поверит, ну и какое у вас есть хоть одно доказательство?
— Ah, mais c’est bête enfin! [Ах, но это же глупо, наконец! (фр.)] — воскликнул тот, вскакивая с дивана и смахивая пальцами с
себя брызги чаю, — вспомнил Лютерову чернильницу! Сам же меня
считает за сон и кидается стаканами в сон! Это по-женски! А ведь я так и подозревал, что ты делал только вид, что заткнул свои уши, а ты слушал…
Талантливый молодой человек, взявший на
себя описать настоящее дело, — все тот же господин Ракитин, о котором я уже упоминал, — в нескольких сжатых и характерных фразах определяет характер этой героини: „Раннее разочарование, ранний обман и падение, измена обольстителя-жениха, ее бросившего, затем бедность, проклятие честной семьи и, наконец, покровительство одного богатого старика, которого она, впрочем, сама
считает и теперь своим благодетелем.
— «А полотно где изволили взять?» Подсудимый уже обижается, он
считает это почти обидною для
себя мелочью и, верите ли, искренно, искренно!
В противном случае, если не докажет отец, — конец тотчас же этой семье: он не отец ему, а сын получает свободу и право впредь
считать отца своего за чужого
себе и даже врагом своим.
Неточные совпадения
Понимая всю важность этих вопросов, издатель настоящей летописи
считает возможным ответить на них нижеследующее: история города Глупова прежде всего представляет
собой мир чудес, отвергать который можно лишь тогда, когда отвергается существование чудес вообще.
Сверх того, он уже потому чувствовал
себя беззащитным перед демагогами, что последние, так сказать,
считали его своим созданием и в этом смысле действовали до крайности ловко.
Почему он молчал? потому ли, что
считал непонимание глуповцев не более как уловкой, скрывавшей за
собой упорное противодействие, или потому, что хотел сделать обывателям сюрприз, — достоверно определить нельзя.
Тогда он не обратил на этот факт надлежащего внимания и даже
счел его игрою воображения, но теперь ясно, что градоначальник, в видах собственного облегчения, по временам снимал с
себя голову и вместо нее надевал ермолку, точно так, как соборный протоиерей, находясь в домашнем кругу, снимает с
себя камилавку [Камилавка (греч.) — особой формы головной убор, который носят старшие по чину священники.] и надевает колпак.
Издатель не
счел, однако ж,
себя вправе утаить эти подробности; напротив того, он думает, что возможность подобных фактов в прошедшем еще с большею ясностью укажет читателю на ту бездну, которая отделяет нас от него.