Не смущало его нисколько, что этот старец все-таки
стоит пред ним единицей: «Все равно, он свят, в его сердце тайна обновления для всех, та мощь, которая установит наконец правду на земле, и будут все святы, и будут любить друг друга, и не будет ни богатых, ни бедных, ни возвышающихся, ни униженных, а будут все как дети Божии и наступит настоящее царство Христово».
И не для торжества убеждений каких-либо понадобились тогда чудеса Алеше (это-то уже вовсе нет), не для идеи какой-либо прежней, предвзятой, которая бы восторжествовала поскорей над другою, — о нет, совсем нет: тут во всем этом и прежде всего, на первом месте,
стояло пред ним лицо, и только лицо, — лицо возлюбленного старца его, лицо того праведника, которого он до такого обожания чтил.
Восторженный ли вид капитана, глупое ли убеждение этого «мота и расточителя», что он, Самсонов, может поддаться на такую дичь, как его «план», ревнивое ли чувство насчет Грушеньки, во имя которой «этот сорванец» пришел к нему с какою-то дичью за деньгами, — не знаю, что именно побудило тогда старика, но в ту минуту, когда Митя
стоял пред ним, чувствуя, что слабеют его ноги, и бессмысленно восклицал, что он пропал, — в ту минуту старик посмотрел на него с бесконечною злобой и придумал над ним посмеяться.
Неточные совпадения
Проезд
стоил очень недорого, и дамы не позволили ему заложить свои часы — подарок семейства благодетеля
пред отъездом за границу, а роскошно снабдили его средствами, даже новым платьем и бельем.
Они повергались
пред ним, плакали, целовали ноги его, целовали землю, на которой он
стоит, вопили, бабы протягивали к нему детей своих, подводили больных кликуш.
— О, я настоятельно просила, я умоляла, я готова была на колени стать и
стоять на коленях хоть три дня
пред вашими окнами, пока бы вы меня впустили. Мы приехали к вам, великий исцелитель, чтобы высказать всю нашу восторженную благодарность. Ведь вы Лизу мою исцелили, исцелили совершенно, а чем? — тем, что в четверг помолились над нею, возложили на нее ваши руки. Мы облобызать эти руки спешили, излить наши чувства и наше благоговение!
Надо всем
стоял, как гора, главный, роковой и неразрешимый вопрос: чем кончится у отца с братом Дмитрием
пред этою страшною женщиной?
И однако же,
пред ним
стояло, казалось бы, самое обыкновенное и простое существо на взгляд, — добрая, милая женщина, положим красивая, но так похожая на всех других красивых, но «обыкновенных» женщин!
Стояло и торчало где-то какое-то существо или предмет, вроде как торчит что-нибудь иногда
пред глазом, и долго, за делом или в горячем разговоре, не замечаешь его, а между тем видимо раздражаешься, почти мучаешься, и наконец-то догадаешься отстранить негодный предмет, часто очень пустой и смешной, какую-нибудь вещь, забытую не на своем месте, платок, упавший на пол, книгу, не убранную в шкаф, и проч., и проч.
И вспомнил я тут моего брата Маркела и слова его
пред смертью слугам: «Милые мои, дорогие, за что вы мне служите, за что меня любите, да и
стою ли я, чтобы служить-то мне?» — «Да,
стою ли», — вскочило мне вдруг в голову.
Расставили нас, в двенадцати шагах друг от друга, ему первый выстрел —
стою я
пред ним веселый, прямо лицом к лицу, глазом не смигну, любя на него гляжу, знаю, что сделаю.
Кричат и секунданты, особенно мой: «Как это срамить полк, на барьере
стоя, прощения просить; если бы только я это знал!» Стал я тут
пред ними
пред всеми и уже не смеюсь: «Господа мои, говорю, неужели так теперь для нашего времени удивительно встретить человека, который бы сам покаялся в своей глупости и повинился, в чем сам виноват, публично?» — «Да не на барьере же», — кричит мой секундант опять.
Хотел было я обнять и облобызать его, да не посмел — искривленно так лицо у него было и смотрел тяжело. Вышел он. «Господи, — подумал я, — куда пошел человек!» Бросился я тут на колени
пред иконой и заплакал о нем Пресвятой Богородице, скорой заступнице и помощнице. С полчаса прошло, как я в слезах на молитве
стоял, а была уже поздняя ночь, часов около двенадцати. Вдруг, смотрю, отворяется дверь, и он входит снова. Я изумился.
Пред ним
стоял новый самовар и новый штоф.
— Петр Ильич, кажется, нарочно поскорей прогнал Мишу, потому что тот как стал
пред гостем, выпуча глаза на его кровавое лицо и окровавленные руки с пучком денег в дрожавших пальцах, так и
стоял, разиня рот от удивления и страха, и, вероятно, мало понял изо всего того, что ему наказывал Митя.
Петр Ильич, войдя к исправнику, был просто ошеломлен: он вдруг увидал, что там всё уже знают. Действительно, карты бросили, все
стояли и рассуждали, и даже Николай Парфенович прибежал от барышень и имел самый боевой и стремительный вид. Петра Ильича встретило ошеломляющее известие, что старик Федор Павлович действительно и в самом деле убит в этот вечер в своем доме, убит и ограблен. Узналось же это только сейчас
пред тем следующим образом.
Один волосок-с:
стоило этой барыне вот так только мизинчиком
пред ними сделать, и они бы тотчас в церковь за ними высуня язык побежали.
Р. S. Проклятие пишу, а тебя обожаю! Слышу в груди моей. Осталась струна и звенит. Лучше сердце пополам! Убью себя, а сначала все-таки пса. Вырву у него три и брошу тебе. Хоть подлец
пред тобой, а не вор! Жди трех тысяч. У пса под тюфяком, розовая ленточка. Не я вор, а вора моего убью. Катя, не гляди презрительно: Димитрий не вор, а убийца! Отца убил и себя погубил, чтобы
стоять и гордости твоей не выносить. И тебя не любить.
Ну, думаю: уж коль меня так боится — плохо! и тут у меня даже ноги ослабели от страху у самого, что не пустит он меня в комнаты-то, или крикнет, али Марфа Игнатьевна прибежит, али что ни есть выйдет, я уж не помню тогда, сам, должно быть, бледен
пред ним
стоял.
На некотором расстоянии дальше, в глубь залы, начинались места для публики, но еще
пред балюстрадой
стояло несколько кресел для тех свидетелей, уже давших свое показание, которые будут оставлены в зале.
Неточные совпадения
Уж налились колосики. //
Стоят столбы точеные, // Головки золоченые, // Задумчиво и ласково // Шумят. Пора чудесная! // Нет веселей, наряднее, // Богаче нет поры! // «Ой, поле многохлебное! // Теперь и не подумаешь, // Как много люди Божии // Побились над тобой, // Покамест ты оделося // Тяжелым, ровным колосом // И стало перед пахарем, // Как войско
пред царем! // Не столько росы теплые, // Как пот с лица крестьянского // Увлажили тебя!..»
Алексей Александрович
стоял лицом к лицу
пред жизнью,
пред возможностью любви в его жене к кому-нибудь кроме его, и это-то казалось ему очень бестолковым и непонятным, потому что это была сама жизнь.
— Вот мои спасители! — закричал, увидав вошедших, Петрицкий,
пред которым
стоял денщик с водкой и соленым огурцом на подносе. — Вот Яшвин велит пить, чтоб освежиться.
Зачем, когда в душе у нее была буря, и она чувствовала, что
стоит на повороте жизни, который может иметь ужасные последствия, зачем ей в эту минуту надо было притворяться
пред чужим человеком, который рано или поздно узнает же всё, — она не знала; но, тотчас же смирив в себе внутреннюю бурю, она села и стала говорить с гостем.
Анна, забывшая за работой укладки внутреннюю тревогу, укладывала,
стоя пред столом в своем кабинете, свой дорожный мешок, когда Аннушка обратила ее внимание на стук подъезжающего экипажа.