Неточные совпадения
На что великий святитель подымает перст и отвечает: «Рече безумец в
сердце своем несть
Бог!» Тот как был, так и в ноги: «Верую, кричит, и крещенье принимаю».
— Если не может решиться в положительную, то никогда не решится и в отрицательную, сами знаете это свойство вашего
сердца; и в этом вся мука его. Но благодарите Творца, что дал вам
сердце высшее, способное такою мукой мучиться, «горняя мудрствовати и горних искати, наше бо жительство на небесех есть». Дай вам
Бог, чтобы решение
сердца вашего постигло вас еще на земле, и да благословит
Бог пути ваши!
Тут дьявол с
Богом борется, а поле битвы —
сердца людей.
— Чуду промысла Божьего.
Богу известно мое
сердце, он видит все мое отчаяние. Он всю эту картину видит. Неужели он попустит совершиться ужасу? Алеша, я чуду верю, иди!
—
Бог сжалился надо мной и зовет к себе. Знаю, что умираю, но радость чувствую и мир после стольких лет впервые. Разом ощутил в душе моей рай, только лишь исполнил, что надо было. Теперь уже смею любить детей моих и лобызать их. Мне не верят, и никто не поверил, ни жена, ни судьи мои; не поверят никогда и дети. Милость Божию вижу в сем к детям моим. Умру, и имя мое будет для них незапятнано. А теперь предчувствую
Бога,
сердце как в раю веселится… долг исполнил…
Принял я его полтину, поклонился ему и супруге его и ушел обрадованный и думаю дорогой: «Вот мы теперь оба, и он у себя, и я, идущий, охаем, должно быть, да усмехаемся радостно, в веселии
сердца нашего, покивая головой и вспоминая, как
Бог привел встретиться».
— И ну тебя к
Богу, — огрызнулась уже с
сердцем Агафья. — Смешной! Выпороть самого-то, вот что, за такие слова.
Мой идеал — войти в церковь и поставить свечку от чистого
сердца, ей-богу так.
Мало того: если даже период этот и никогда не наступит, но так как
Бога и бессмертия все-таки нет, то новому человеку позволительно стать человеко-богом, даже хотя бы одному в целом мире, и, уж конечно, в новом чине, с легким
сердцем перескочить всякую прежнюю нравственную преграду прежнего раба-человека, если оно понадобится.
Ему становилась понятною болезнь Ивана: «Муки гордого решения, глубокая совесть!»
Бог, которому он не верил, и правда его одолевали
сердце, все еще не хотевшее подчиниться.
— Не шутили! В Америке я лежал три месяца на соломе, рядом с одним… несчастным, и узнал от него, что в то же самое время, когда вы насаждали в моем
сердце бога и родину, — в то же самое время, даже, может быть, в те же самые дни, вы отравили сердце этого несчастного, этого маньяка, Кириллова, ядом… Вы утверждали в нем ложь и клевету и довели разум его до исступления… Подите взгляните на него теперь, это ваше создание… Впрочем, вы видели.
— Так-то, человече! — говорит казак, опустив голову. — Господень закон — духовное млеко, а до нас доходит только сыворотка. Сказано: «чистии
сердцем бога узрят» — а разве оно, сердце твоё, может чисто быть, если ты не своей волей живёшь? А коли нет у тебя свободной воли, стало быть, нет и веры истинной, а только одна выдумка.
Строено ты, царство, ради изгнанных, // Что на свете были мучимы и гнаны, // Что верою жили, правдою служили, // От чистого
сердца Бога возлюбили.
Неточные совпадения
Городничий. Да говорите, ради
бога, что такое? У меня
сердце не на месте. Садитесь, господа! Возьмите стулья! Петр Иванович, вот вам стул.
Красивая, здоровая. // А деток не дал
Бог! // Пока у ней гостила я, // Все время с Лиодорушкой // Носилась, как с родным. // Весна уж начиналася, // Березка распускалася, // Как мы домой пошли… // Хорошо, светло // В мире Божием! // Хорошо, легко, // Ясно н а ́
сердце.
Стародум(c нежнейшею горячностию). И мое восхищается, видя твою чувствительность. От тебя зависит твое счастье.
Бог дал тебе все приятности твоего пола. Вижу в тебе
сердце честного человека. Ты, мой сердечный друг, ты соединяешь в себе обоих полов совершенства. Ласкаюсь, что горячность моя меня не обманывает, что добродетель…
Скотинин. Смотри ж, не отпирайся, чтоб я в
сердцах с одного разу не вышиб из тебя духу. Тут уж руки не подставишь. Мой грех. Виноват
Богу и государю. Смотри, не клепли ж и на себя, чтоб напрасных побой не принять.
Одно — вне ее присутствия, с доктором, курившим одну толстую папироску за другою и тушившим их о край полной пепельницы, с Долли и с князем, где шла речь об обеде, о политике, о болезни Марьи Петровны и где Левин вдруг на минуту совершенно забывал, что происходило, и чувствовал себя точно проснувшимся, и другое настроение — в ее присутствии, у ее изголовья, где
сердце хотело разорваться и всё не разрывалось от сострадания, и он не переставая молился
Богу.