Неточные совпадения
— Это я на него, на него! — указала она на Алешу, с детской досадой на себя за то, что не вытерпела и рассмеялась. Кто бы
посмотрел на Алешу, стоявшего на шаг позади старца, тот заметил бы
в его лице быструю краску,
в один миг залившую его щеки.
Глаза его сверкнули и потупились.
Иные, видевшие
в его
глазах что-то задумчивое и угрюмое, случалось, вдруг поражались внезапным смехом его, свидетельствовавшим о веселых и игривых мыслях, бывших
в нем именно
в то время, когда он
смотрел с такою угрюмостью.
Алеша довел своего старца
в спаленку и усадил на кровать. Это была очень маленькая комнатка с необходимою мебелью; кровать была узенькая, железная, а на ней вместо тюфяка один только войлок.
В уголку, у икон, стоял налой, а на нем лежали крест и Евангелие. Старец опустился на кровать
в бессилии;
глаза его блестели, и дышал он трудно. Усевшись, он пристально и как бы обдумывая нечто
посмотрел на Алешу.
Бывают же странности: никто-то не заметил тогда на улице, как она ко мне прошла, так что
в городе так это и кануло. Я же нанимал квартиру у двух чиновниц, древнейших старух, они мне и прислуживали, бабы почтительные, слушались меня во всем и по моему приказу замолчали потом обе, как чугунные тумбы. Конечно, я все тотчас понял. Она вошла и прямо глядит на меня, темные
глаза смотрят решительно, дерзко даже, но
в губах и около губ, вижу, есть нерешительность.
— Подлец он, вот он кто! — вырвалось вдруг у Григория. Гневно
посмотрел он Смердякову прямо
в глаза.
Алеша пошел
в спальню к отцу и просидел у его изголовья за ширмами около часа. Старик вдруг открыл
глаза и долго молча
смотрел на Алешу, видимо припоминая и соображая. Вдруг необыкновенное волнение изобразилось
в его лице.
Катерина Ивановна не отняла руки: она с робкою надеждой выслушала последнее, хотя тоже очень странно выраженное обещание Грушеньки «рабски» угодить ей; она напряженно
смотрела ей
в глаза: она видела
в этих
глазах все то же простодушное, доверчивое выражение, все ту же ясную веселость…
Я видел, как ты на меня
смотрел все эти три месяца,
в глазах твоих было какое-то беспрерывное ожидание, а вот этого-то я и не терплю, оттого и не подошел к тебе.
Он видел, как узник все время слушал его проникновенно и тихо,
смотря ему прямо
в глаза и, видимо, не желая ничего возражать.
— Тоже-с и из Чермашни-с… обеспокоят-с… — пробормотал Смердяков почти шепотом, точно как бы потерявшись, но пристально, пристально продолжая
смотреть Ивану Федоровичу прямо
в глаза.
Алеша длинно и как-то прищурив
глаза посмотрел на Ракитина, и
в глазах его что-то вдруг сверкнуло… но не озлобление на Ракитина.
Пан
смотрел пытливо, во все
глаза, так и впился взглядом
в лицо Мити.
— Чего тебе грустно? Я вижу, тебе грустно… Нет, уж я вижу, — прибавила она, зорко вглядываясь
в его
глаза. — Хоть ты там и целуешься с мужиками и кричишь, а я что-то вижу. Нет, ты веселись, я весела, и ты веселись… Я кого-то здесь люблю, угадай кого?.. Ай,
посмотри: мальчик-то мой заснул, охмелел, сердечный.
Митя глубоко насмешливым, но
в то же время и страшно ненавистным взглядом
посмотрел на него. Он
смотрел долго и молча, так что у прокурора
глаза замигали.
— Видите, господа, шутки
в сторону, — вскинулся
глазами Митя и твердо
посмотрел на них обоих.
— Ах нет, есть люди глубоко чувствующие, но как-то придавленные. Шутовство у них вроде злобной иронии на тех, которым
в глаза они не смеют сказать правды от долговременной унизительной робости пред ними. Поверьте, Красоткин, что такое шутовство чрезвычайно иногда трагично. У него все теперь, все на земле совокупилось
в Илюше, и умри Илюша, он или с ума сойдет с горя, или лишит себя жизни. Я почти убежден
в этом, когда теперь на него
смотрю!
Илюша же и говорить не мог. Он
смотрел на Колю своими большими и как-то ужасно выкатившимися
глазами, с раскрытым ртом и побледнев как полотно. И если бы только знал не подозревавший ничего Красоткин, как мучительно и убийственно могла влиять такая минута на здоровье больного мальчика, то ни за что бы не решился выкинуть такую штуку, какую выкинул. Но
в комнате понимал это, может быть, лишь один Алеша. Что же до штабс-капитана, то он весь как бы обратился
в самого маленького мальчика.
— Трою основали Тевкр, Дардан, Иллюс и Трос, — разом отчеканил мальчик и
в один миг весь покраснел, так покраснел, что на него жалко стало
смотреть. Но мальчики все на него глядели
в упор, глядели целую минуту, и потом вдруг все эти глядящие
в упор
глаза разом повернулись к Коле. Тот с презрительным хладнокровием все еще продолжал обмеривать взглядом дерзкого мальчика.
Грушенька, бывшая
в страшном горе и уже
в начинавшейся лихорадке, почти забывшая о нем
в первые полчаса по приезде за разными хлопотами, — вдруг как-то пристально
посмотрела на него: он жалко и потерянно хихикнул ей
в глаза.
— Вообрази себе: это там
в нервах,
в голове, то есть там
в мозгу эти нервы (ну черт их возьми!)… есть такие этакие хвостики, у нервов этих хвостики, ну, и как только они там задрожат… то есть видишь, я
посмотрю на что-нибудь
глазами, вот так, и они задрожат, хвостики-то… а как задрожат, то и является образ, и не сейчас является, а там какое-то мгновение, секунда такая пройдет, и является такой будто бы момент, то есть не момент, — черт его дери момент, — а образ, то есть предмет али происшествие, ну там черт дери — вот почему я и созерцаю, а потом мыслю… потому что хвостики, а вовсе не потому, что у меня душа и что я там какой-то образ и подобие, все это глупости.
Оба замолчали. Целую длинную минуту протянулось это молчание. Оба стояли и все
смотрели друг другу
в глаза. Оба были бледны. Вдруг Иван весь затрясся и крепко схватил Алешу за плечо.
Ибо будь человек знающий и привычный, вот как я, например, который эти деньги сам видел зараньше и, может, их сам же
в тот пакет ввертывал и собственными
глазами смотрел, как его запечатывали и надписывали, то такой человек-с с какой же бы стати, если примерно это он убил, стал бы тогда, после убивства, этот пакет распечатывать, да еще
в таких попыхах, зная и без того совсем уж наверно, что деньги эти
в том пакете беспременно лежат-с?
Затем, представив свои соображения, которые я здесь опускаю, он прибавил, что ненормальность эта усматривается, главное, не только из прежних многих поступков подсудимого, но и теперь,
в сию даже минуту, и когда его попросили объяснить,
в чем же усматривается теперь,
в сию-то минуту, то старик доктор со всею прямотой своего простодушия указал на то, что подсудимый, войдя
в залу, «имел необыкновенный и чудный по обстоятельствам вид, шагал вперед как солдат и держал
глаза впереди себя, упираясь, тогда как вернее было ему
смотреть налево, где
в публике сидят дамы, ибо он был большой любитель прекрасного пола и должен был очень много думать о том, что теперь о нем скажут дамы», — заключил старичок своим своеобразным языком.
«Насчет же мнения ученого собрата моего, — иронически присовокупил московский доктор, заканчивая свою речь, — что подсудимый, входя
в залу, должен был
смотреть на дам, а не прямо пред собою, скажу лишь то, что, кроме игривости подобного заключения, оно, сверх того, и радикально ошибочно; ибо хотя я вполне соглашаюсь, что подсудимый, входя
в залу суда,
в которой решается его участь, не должен был так неподвижно
смотреть пред собой и что это действительно могло бы считаться признаком его ненормального душевного состояния
в данную минуту, но
в то же время я утверждаю, что он должен был
смотреть не налево на дам, а, напротив, именно направо, ища
глазами своего защитника,
в помощи которого вся его надежда и от защиты которого зависит теперь вся его участь».
— Правда, Катя! — завопил вдруг Митя, —
в глаза смотрел и понимал, что бесчестишь меня и все-таки взял твои деньги! Презирайте подлеца, презирайте все, заслужил!
— Нет, ничего. Я ему скажу все… — пробормотал Алеша. — Он вас зовет сегодня к себе, — вдруг брякнул он, твердо
смотря ей
в глаза. Она вся вздрогнула и чуть-чуть отшатнулась от него на диване.
— Любовь прошла, Митя! — начала опять Катя, — но дорого до боли мне то, что прошло. Это узнай навек. Но теперь, на одну минутку, пусть будет то, что могло бы быть, — с искривленною улыбкой пролепетала она, опять радостно
смотря ему
в глаза. — И ты теперь любишь другую, и я другого люблю, а все-таки тебя вечно буду любить, а ты меня, знал ли ты это? Слышишь, люби меня, всю твою жизнь люби! — воскликнула она с каким-то почти угрожающим дрожанием
в голосе.
Все молча остановились у большого камня. Алеша
посмотрел, и целая картина того, что Снегирев рассказывал когда-то об Илюшечке, как тот, плача и обнимая отца, восклицал: «Папочка, папочка, как он унизил тебя!» — разом представилась его воспоминанию. Что-то как бы сотряслось
в его душе. Он с серьезным и важным видом обвел
глазами все эти милые, светлые лица школьников, Илюшиных товарищей, и вдруг сказал им...