Неточные совпадения
Хотя, к несчастию, не
понимают эти юноши, что жертва жизнию есть, может быть, самая легчайшая изо всех жертв во множестве таких случаев и что пожертвовать, например, из своей кипучей юностью жизни пять-шесть лет на трудное, тяжелое учение, на науку,
хотя бы для того только, чтобы удесятерить в себе силы для служения той же правде и тому же подвигу, который излюбил и который предложил себе совершить, — такая жертва сплошь да рядом для многих из них почти совсем не по силам.
— Простите меня… — начал Миусов, обращаясь к старцу, — что я, может быть, тоже кажусь вам участником в этой недостойной шутке. Ошибка моя в том, что я поверил, что даже и такой, как Федор Павлович, при посещении столь почтенного лица
захочет понять свои обязанности… Я не сообразил, что придется просить извинения именно за то, что с ним входишь…
По уходе Алеши он признался себе, что
понял кое-что, чего доселе не
хотел понимать.
Раз случилось, что новый губернатор нашей губернии, обозревая наездом наш городок, очень обижен был в своих лучших чувствах, увидав Лизавету, и
хотя понял, что это «юродивая», как и доложили ему, но все-таки поставил на вид, что молодая девка, скитающаяся в одной рубашке, нарушает благоприличие, а потому чтобы сего впредь не было.
— Чего шепчу? Ах, черт возьми, — крикнул вдруг Дмитрий Федорович самым полным голосом, — да чего же я шепчу? Ну, вот сам видишь, как может выйти вдруг сумбур природы. Я здесь на секрете и стерегу секрет. Объяснение впредь, но,
понимая, что секрет, я вдруг и говорить стал секретно, и шепчу как дурак, тогда как не надо. Идем! Вон куда! До тех пор молчи. Поцеловать тебя
хочу!
— Буду,
понимаю, что нескоро, что нельзя этак прийти и прямо бух! Он теперь пьян. Буду ждать и три часа, и четыре, и пять, и шесть, и семь, но только знай, что сегодня,
хотя бы даже в полночь, ты явишься к Катерине Ивановне, с деньгами или без денег, и скажешь: «Велел вам кланяться». Я именно
хочу, чтобы ты этот стих сказал: «Велел, дескать, кланяться».
Поняли вы, чего я от вас
хочу?
— Да разве я вас тем устыдить
хотела? — промолвила несколько удивленно Катерина Ивановна, — ах, милая, как вы меня дурно
понимаете!
— Слышу благоразумное слово благоразумного молодого человека.
Понимать ли мне так, что вы сами только потому соглашались с ней, что не
хотели, из сострадания к ее болезненному состоянию, противоречием рассердить ее?
— Я ничего не
понимаю, — продолжал Иван как бы в бреду, — я и не
хочу теперь ничего
понимать. Я
хочу оставаться при факте. Я давно решил не
понимать. Если я
захочу что-нибудь
понимать, то тотчас же изменю факту, а я решил оставаться при факте…
Они говорили и о философских вопросах и даже о том, почему светил свет в первый день, когда солнце, луна и звезды устроены были лишь на четвертый день, и как это
понимать следует; но Иван Федорович скоро убедился, что дело вовсе не в солнце, луне и звездах, что солнце, луна и звезды предмет
хотя и любопытный, но для Смердякова совершенно третьестепенный, и что ему надо чего-то совсем другого.
— Плетешь ты, я вижу, и я тебя что-то не
понимаю, — тихо, но как-то грозно проговорил он, — притвориться, что ли, ты
хочешь завтра на три дня в падучей? а?
Господа, — воскликнул я вдруг от всего сердца, — посмотрите кругом на дары Божии: небо ясное, воздух чистый, травка нежная, птички, природа прекрасная и безгрешная, а мы, только мы одни безбожные и глупые и не
понимаем, что жизнь есть рай, ибо стоит только нам
захотеть понять, и тотчас же он настанет во всей красоте своей, обнимемся мы и заплачем…
— Знаю, что наступит рай для меня, тотчас же и наступит, как объявлю. Четырнадцать лет был во аде. Пострадать
хочу. Приму страдание и жить начну. Неправдой свет пройдешь, да назад не воротишься. Теперь не только ближнего моего, но и детей моих любить не смею. Господи, да ведь
поймут же дети, может быть, чего стоило мне страдание мое, и не осудят меня! Господь не в силе, а в правде.
Ибо
хотя все собравшиеся к нему в тот последний вечер и
понимали вполне, что смерть его близка, но все же нельзя было представить, что наступит она столь внезапно; напротив, друзья его, как уже и заметил я выше, видя его в ту ночь столь, казалось бы, бодрым и словоохотливым, убеждены были даже, что в здоровье его произошло заметное улучшение,
хотя бы и на малое лишь время.
— Ты здесь, Алексей? Да неужто же ты… — произнес было он, удивленный, но, не докончив, остановился. Он
хотел сказать: «Неужто же ты до того дошел?» Алеша не взглянул на него, но по некоторому движению его Ракитин сейчас догадался, что он его слышит и
понимает.
Замечу еще мельком, что
хотя у нас в городе даже многие знали тогда про нелепое и уродливое соперничество Карамазовых, отца с сыном, предметом которого была Грушенька, но настоящего смысла ее отношений к обоим из них, к старику и к сыну, мало кто тогда
понимал.
Ракитин удивлялся на их восторженность и обидчиво злился,
хотя и мог бы сообразить, что у обоих как раз сошлось все, что могло потрясти их души так, как случается это нечасто в жизни. Но Ракитин, умевший весьма чувствительно
понимать все, что касалось его самого, был очень груб в понимании чувств и ощущений ближних своих — отчасти по молодой неопытности своей, а отчасти и по великому своему эгоизму.
Ну так как же ты теперь
понимаешь меня: месяц тому приходит ко мне вдруг это самое письмо: едет он, овдовел, со мной повидаться
хочет.
Митя вздрогнул, вскочил было, но сел опять. Затем тотчас же стал говорить громко, быстро, нервно, с жестами и в решительном исступлении. Видно было, что человек дошел до черты, погиб и ищет последнего выхода, а не удастся, то хоть сейчас и в воду. Все это в один миг, вероятно,
понял старик Самсонов,
хотя лицо его оставалось неизменным и холодным как у истукана.
— Те-те-те, вот оно что! Ну, наделаешь ты теперь там дел! — пробормотал про себя Петр Ильич. — Теперь все понятно, теперь как не
понять. Дмитрий Федорович, отдай-ка мне сейчас пистолеты, если
хочешь быть человеком, — воскликнул он громко Мите, — слышишь, Дмитрий!
— Так вы бы так и спросили с самого начала, — громко рассмеялся Митя, — и если
хотите, то дело надо начать не со вчерашнего, а с третьеводнишнего дня, с самого утра, тогда и
поймете, куда, как и почему я пошел и поехал. Пошел я, господа, третьего дня утром к здешнему купчине Самсонову занимать у него три тысячи денег под вернейшее обеспечение, — это вдруг приспичило, господа, вдруг приспичило…
Понимаю же я теперешнюю разницу: ведь я все-таки пред вами преступник сижу, как, стало быть, в высшей степени неровня, а вам поручено меня наблюдать: не погладите же вы меня по головке за Григория, нельзя же в самом деле безнаказанно головы ломать старикам, ведь упрячете же вы меня за него по суду, ну на полгода, ну на год в смирительный, не знаю, как там у вас присудят,
хотя и без лишения прав, ведь без лишения прав, прокурор?
— Ни одному слову не верите, вот почему! Ведь
понимаю же я, что до главной точки дошел: старик теперь там лежит с проломленною головой, а я — трагически описав, как
хотел убить и как уже пестик выхватил, я вдруг от окна убегаю… Поэма! В стихах! Можно поверить на слово молодцу! Ха-ха! Насмешники вы, господа!
— Это чрезвычайно важно, Дмитрий Федорович: вещественные доказательства в вашу же пользу, и как это вы не
хотите понять? Кто же вам помогал зашивать месяц назад?
— Нет, вы прелестная натура,
хотя и извращенная, и я слишком
понимаю, почему вы могли иметь такое влияние на этого благородного и болезненно восприимчивого мальчика! — горячо ответил Алеша.
Алеша
понимал, что она страшно ревнует к ней Митю, арестанта Митю, несмотря на то, что Катерина Ивановна ни разу не посетила того в заключении,
хотя бы и могла это сделать когда угодно.
Доктор Герценштубе и встретившийся Ивану Федоровичу в больнице врач Варвинский на настойчивые вопросы Ивана Федоровича твердо отвечали, что падучая болезнь Смердякова несомненна, и даже удивились вопросу: «Не притворялся ли он в день катастрофы?» Они дали ему
понять, что припадок этот был даже необыкновенный, продолжался и повторялся несколько дней, так что жизнь пациента была в решительной опасности, и что только теперь, после принятых мер, можно уже сказать утвердительно, что больной останется в живых,
хотя очень возможно (прибавил доктор Герценштубе), что рассудок его останется отчасти расстроен «если не на всю жизнь, то на довольно продолжительное время».
Что ж, я бы мог вам и теперь сказать, что убивцы они… да не
хочу я теперь пред вами лгать, потому… потому что если вы действительно, как сам вижу, не
понимали ничего доселева и не притворялись предо мной, чтоб явную вину свою на меня же в глаза свалить, то все же вы виновны во всем-с, ибо про убивство вы знали-с и мне убить поручили-с, а сами, все знамши, уехали.
— Слушай, — проговорил Иван Федорович, словно опять начиная теряться и что-то усиливаясь сообразить, — слушай… Я много
хотел спросить тебя еще, но забыл… Я все забываю и путаюсь… Да! Скажи ты мне хоть это одно: зачем ты пакет распечатал и тут же на полу оставил? Зачем не просто в пакете унес… Ты когда рассказывал, то мне показалось, что будто ты так говорил про этот пакет, что так и надо было поступить… а почему так надо — не могу
понять…
—
Понимаю, слишком
понимаю! — воскликнул Фетюкович, как бы сам сконфуженный и как бы стремительно спеша извиниться, — вы, как и всякий другой, могли быть в свою очередь заинтересованы знакомством молодой и красивой женщины, охотно принимавшей к себе цвет здешней молодежи, но… я
хотел лишь осведомиться: нам известно, что Светлова месяца два назад чрезвычайно желала познакомиться с младшим Карамазовым, Алексеем Федоровичем, и только за то, чтобы вы привели его к ней, и именно в его тогдашнем монастырском костюме, она пообещала вам выдать двадцать пять рублей, только что вы его к ней приведете.
Знаю только, что потом, когда уже все успокоилось и все
поняли, в чем дело, судебному приставу таки досталось,
хотя он и основательно объяснил начальству, что свидетель был все время здоров, что его видел доктор, когда час пред тем с ним сделалась легкая дурнота, но что до входа в залу он все говорил связно, так что предвидеть было ничего невозможно; что он сам, напротив, настаивал и непременно
хотел дать показание.
Ну как же, как же бы он не
понял, что я в глаза ему прямо говорила: «Тебе надо денег для измены мне с твоею тварью, так вот тебе эти деньги, я сама тебе их даю, возьми, если ты так бесчестен, что возьмешь!..» Я уличить его
хотела, и что же?
Я пробовала победить его моею любовью, любовью без конца, даже измену его
хотела снести, но он ничего, ничего не
понял.
— Это непременно так будет, Карамазов, я вас
понимаю, Карамазов! — воскликнул, сверкнув глазами, Коля. Мальчики заволновались и тоже
хотели что-то воскликнуть, но сдержались, пристально и умиленно смотря на оратора.