Неточные совпадения
Про старца Зосиму говорили многие, что он, допуская к себе столь многие годы
всех приходивших к нему исповедовать
сердце свое и жаждавших
от него совета и врачебного слова, до того много принял в душу свою откровений, сокрушений, сознаний, что под конец приобрел прозорливость уже столь тонкую, что с первого взгляда на лицо незнакомого, приходившего к нему, мог угадывать: с чем тот пришел, чего тому нужно и даже какого рода мучение терзает его совесть, и удивлял, смущал и почти пугал иногда пришедшего таким знанием тайны его, прежде чем тот молвил слово.
— Я, брат, уезжая, думал, что имею на
всем свете хоть тебя, — с неожиданным чувством проговорил вдруг Иван, — а теперь вижу, что и в твоем
сердце мне нет места, мой милый отшельник.
От формулы «
все позволено» я не отрекусь, ну и что же, за это ты
от меня отречешься, да, да?
Уходит наконец
от них, не выдержав сам муки
сердца своего, бросается на одр свой и плачет; утирает потом лицо свое и выходит сияющ и светел и возвещает им: «Братья, я Иосиф, брат ваш!» Пусть прочтет он далее о том, как обрадовался старец Иаков, узнав, что жив еще его милый мальчик, и потянулся в Египет, бросив даже Отчизну, и умер в чужой земле, изрекши на веки веков в завещании своем величайшее слово, вмещавшееся таинственно в кротком и боязливом
сердце его во
всю его жизнь, о том, что
от рода его,
от Иуды, выйдет великое чаяние мира, примиритель и спаситель его!
— Одно решите мне, одно! — сказал он мне (точно
от меня теперь
все и зависело), — жена, дети! Жена умрет, может быть, с горя, а дети хоть и не лишатся дворянства и имения, — но дети варнака, и навек. А память-то, память какую в
сердцах их по себе оставлю!
Ушел он тогда
от меня как бы и впрямь решившись. Но
все же более двух недель потом ко мне ходил, каждый вечер сряду,
все приготовлялся,
все не мог решиться. Измучил он мое
сердце. То приходит тверд и говорит с умилением...
Тут прибавлю еще раз
от себя лично: мне почти противно вспоминать об этом суетном и соблазнительном событии, в сущности же самом пустом и естественном, и я, конечно, выпустил бы его в рассказе моем вовсе без упоминовения, если бы не повлияло оно сильнейшим и известным образом на душу и
сердце главного, хотя и будущего героя рассказа моего, Алеши, составив в душе его как бы перелом и переворот, потрясший, но и укрепивший его разум уже окончательно, на
всю жизнь и к известной цели.
Мало-помалу, даже с какою-то радостью начала излагать
все подробности, и вовсе не желая мучить, а как бы спеша изо
всех сил
от сердца услужить ему.
Да и тройка летела, «пожирая пространство», и по мере приближения к цели опять-таки мысль о ней, о ней одной,
все сильнее и сильнее захватывала ему дух и отгоняла
все остальные страшные призраки
от его
сердца.
Она вырвалась
от него из-за занавесок. Митя вышел за ней как пьяный. «Да пусть же, пусть, что бы теперь ни случилось — за минуту одну
весь мир отдам», — промелькнуло в его голове. Грушенька в самом деле выпила залпом еще стакан шампанского и очень вдруг охмелела. Она уселась в кресле, на прежнем месте, с блаженною улыбкой. Щеки ее запылали, губы разгорелись, сверкавшие глаза посоловели, страстный взгляд манил. Даже Калганова как будто укусило что-то за
сердце, и он подошел к ней.
И чувствует он еще, что подымается в
сердце его какое-то никогда еще не бывалое в нем умиление, что плакать ему хочется, что хочет он
всем сделать что-то такое, чтобы не плакало больше дитё, не плакала бы и черная иссохшая мать дити, чтоб не было вовсе слез
от сей минуты ни у кого и чтобы сейчас же, сейчас же это сделать, не отлагая и несмотря ни на что, со
всем безудержем карамазовским.
Но после случая на железной дороге он и на этот счет изменил свое поведение: намеков себе уже более не позволял, даже самых отдаленных, а о Дарданелове при матери стал отзываться почтительнее, что тотчас же с беспредельною благодарностью в
сердце своем поняла чуткая Анна Федоровна, но зато при малейшем, самом нечаянном слове даже
от постороннего какого-нибудь гостя о Дарданелове, если при этом находился Коля, вдруг
вся вспыхивала
от стыда, как роза.
Тиранил же ужасно, обучая ее всяким штукам и наукам, и довел бедную собаку до того, что та выла без него, когда он отлучался в классы, а когда приходил, визжала
от восторга, скакала как полоумная, служила, валилась на землю и притворялась мертвою и проч., словом, показывала
все штуки, которым ее обучили, уже не по требованию, а единственно
от пылкости своих восторженных чувств и благодарного
сердца.
И странное дело: хотя был твердо убежден в преступлении Мити, но со времени заключения его
все как-то более и более смотрел на него мягче: «С хорошею, может быть, душой был человек, а вот пропал, как швед,
от пьянства и беспорядка!» Прежний ужас сменился в
сердце его какою-то жалостью.
Признаюсь, я именно подумал тогда, что он говорит об отце и что он содрогается, как
от позора, при мысли пойти к отцу и совершить с ним какое-нибудь насилие, а между тем он именно тогда как бы на что-то указывал на своей груди, так что, помню, у меня мелькнула именно тогда же какая-то мысль, что
сердце совсем не в той стороне груди, а ниже, а он ударяет себя гораздо выше, вот тут, сейчас ниже шеи, и
все указывает в это место.
Неточные совпадения
Милон. Душа благородная!.. Нет… не могу скрывать более моего сердечного чувства… Нет. Добродетель твоя извлекает силою своею
все таинство души моей. Если мое
сердце добродетельно, если стоит оно быть счастливо,
от тебя зависит сделать его счастье. Я полагаю его в том, чтоб иметь женою любезную племянницу вашу. Взаимная наша склонность…
Стародум(c нежнейшею горячностию). И мое восхищается, видя твою чувствительность.
От тебя зависит твое счастье. Бог дал тебе
все приятности твоего пола. Вижу в тебе
сердце честного человека. Ты, мой сердечный друг, ты соединяешь в себе обоих полов совершенства. Ласкаюсь, что горячность моя меня не обманывает, что добродетель…
Стародум(приметя
всех смятение). Что это значит? (К Софье.) Софьюшка, друг мой, и ты мне кажешься в смущении? Неужель мое намерение тебя огорчило? Я заступаю место отца твоего. Поверь мне, что я знаю его права. Они нейдут далее, как отвращать несчастную склонность дочери, а выбор достойного человека зависит совершенно
от ее
сердца. Будь спокойна, друг мой! Твой муж, тебя достойный, кто б он ни был, будет иметь во мне истинного друга. Поди за кого хочешь.
Когда прошение было прочитано и закрестовано, то у
всех словно отлегло
от сердца. Запаковали бумагу в конверт, запечатали и сдали на почту.
— Проповедник, — говорил он, — обязан иметь
сердце сокрушенно и, следственно, главу слегка наклоненную набок. Глас не лаятельный, но томный, как бы воздыхающий. Руками не неистовствовать, но, утвердив первоначально правую руку близ
сердца (сего истинного источника
всех воздыханий), постепенно оную отодвигать в пространство, а потом вспять к тому же источнику обращать. В патетических местах не выкрикивать и ненужных слов
от себя не сочинять, но токмо воздыхать громчае.