Неточные совпадения
—
Отец игумен в настоящий час занят, но как вам будет угодно… — нерешительно
произнес монах.
Но так как он оскорбил сию минуту не только меня, но и благороднейшую девицу, которой даже имени не смею
произнести всуе из благоговения к ней, то и решился обнаружить всю его игру публично, хотя бы он и
отец мой!..
В келье у преподобного
отца Зосимы, увлекшись своею несчастною родственною распрей с сыном, он
произнес несколько слов совершенно некстати… словом сказать, совершенно неприличных… о чем, как кажется (он взглянул на иеромонахов), вашему высокопреподобию уже и известно.
— Что ты? Я не помешан в уме, — пристально и даже как-то торжественно смотря,
произнес Дмитрий Федорович. — Небось я тебя посылаю к
отцу и знаю, что говорю: я чуду верю.
— Я должен вам сообщить, —
произнес тоже дрожащим голосом Алеша, — о том, что сейчас было у него с
отцом. — И он рассказал всю сцену, рассказал, что был послан за деньгами, что тот ворвался, избил
отца и после того особенно и настоятельно еще раз подтвердил ему, Алеше, идти «кланяться»… — Он пошел к этой женщине… — тихо прибавил Алеша.
— А грузди? — спросил вдруг
отец Ферапонт,
произнося букву г придыхательно, почти как хер.
«Один гад съест другую гадину», —
произнес вчера брат Иван, говоря в раздражении про
отца и брата Дмитрия.
Я бы на дуэли из пистолета того убил, который бы мне
произнес, что я подлец, потому что без
отца от Смердящей произошел, а они и в Москве это мне в глаза тыкали, отсюда благодаря Григорию Васильевичу переползло-с.
— А пожалуй что и так, —
произнес отец Паисий вдумчиво, — пожалуй, и плачь, Христос тебе эти слезы послал.
— Изыди, отче! — повелительно
произнес отец Паисий, — не человеки судят, а Бог. Может, здесь «указание» видим такое, коего не в силах понять ни ты, ни я и никто. Изыди, отче, и стадо не возмущай! — повторил он настойчиво.
Отец Паисий стоял над ним и ждал с твердостью.
Отец Ферапонт помолчал и вдруг, пригорюнившись и приложив правую ладонь к щеке,
произнес нараспев, взирая на гроб усопшего старца...
Ему стали предлагать вопросы. Он отвечал совсем как-то нехотя, как-то усиленно кратко, с каким-то даже отвращением, все более и более нараставшим, хотя, впрочем, отвечал все-таки толково. На многое отговорился незнанием. Про счеты
отца с Дмитрием Федоровичем ничего не знал. «И не занимался этим», —
произнес он. Об угрозах убить
отца слышал от подсудимого. Про деньги в пакете слышал от Смердякова…
Но в своей горячей речи уважаемый мой противник (и противник еще прежде, чем я
произнес мое первое слово), мой противник несколько раз воскликнул: „Нет, я никому не дам защищать подсудимого, я не уступлю его защиту защитнику, приехавшему из Петербурга, — я обвинитель, я и защитник!“ Вот что он несколько раз воскликнул и, однако же, забыл упомянуть, что если страшный подсудимый целые двадцать три года столь благодарен был всего только за один фунт орехов, полученных от единственного человека, приласкавшего его ребенком в родительском доме, то, обратно, не мог же ведь такой человек и не помнить, все эти двадцать три года, как он бегал босой у
отца „на заднем дворе, без сапожек, и в панталончиках на одной пуговке“, по выражению человеколюбивого доктора Герценштубе.
Неточные совпадения
— Напрасно ж она стыдится. Во-первых, тебе известен мой образ мыслей (Аркадию очень было приятно
произнести эти слова), а во-вторых — захочу ли я хоть на волос стеснять твою жизнь, твои привычки? Притом, я уверен, ты не мог сделать дурной выбор; если ты позволил ей жить с тобой под одною кровлей, стало быть она это заслуживает: во всяком случае, сын
отцу не судья, и в особенности я, и в особенности такому
отцу, который, как ты, никогда и ни в чем не стеснял моей свободы.
Голос Аркадия дрожал сначала: он чувствовал себя великодушным, однако в то же время понимал, что читает нечто вроде наставления своему
отцу; но звук собственных речей сильно действует на человека, и Аркадий
произнес последние слова твердо, даже с эффектом.
— Очинно они уже рискуют, — как бы с сожалением
произнес отец Алексей и погладил свою красивую бороду.
Родители и крестный
отец, держа рюмки в руках, посматривали на гостя с гордостью, но — недолго. Денисов решительно
произнес:
«Что же я тут буду делать с этой?» — спрашивал он себя и, чтоб не слышать
отца, вслушивался в шум ресторана за окном. Оркестр перестал играть и начал снова как раз в ту минуту, когда в комнате явилась еще такая же серая женщина, но моложе, очень стройная, с четкими формами, в пенсне на вздернутом носу. Удивленно посмотрев на Клима, она спросила, тихонько и мягко
произнося слова: