Неточные совпадения
Теперь же
скажу об этом «помещике» (как его у нас называли, хотя он всю жизнь совсем почти не жил в своем поместье) лишь то, что это был странный тип, довольно часто, однако, встречающийся, именно тип человека не только дрянного и развратного, но вместе с тем и бестолкового, — но из таких, однако, бестолковых, которые умеют отлично обделывать свои имущественные делишки, и только, кажется,
одни эти.
Деревеньку же и довольно хороший городской дом, которые тоже пошли ей в приданое, он долгое время и изо всех сил старался перевести на свое имя чрез совершение какого-нибудь подходящего акта и наверно бы добился того из
одного, так
сказать, презрения и отвращения к себе, которое он возбуждал в своей супруге ежеминутно своими бесстыдными вымогательствами и вымаливаниями, из
одной ее душевной усталости, только чтоб отвязался.
Заранее
скажу мое полное мнение: был он просто ранний человеколюбец, и если ударился на монастырскую дорогу, то потому только, что в то время она
одна поразила его и представила ему, так
сказать, идеал исхода рвавшейся из мрака мирской злобы к свету любви души его.
Просто повторю, что
сказал уже выше: вступил он на эту дорогу потому только, что в то время она
одна поразила его и представила ему разом весь идеал исхода рвавшейся из мрака к свету души его.
Было, однако, странно; их по-настоящему должны бы были ждать и, может быть, с некоторым даже почетом:
один недавно еще тысячу рублей пожертвовал, а другой был богатейшим помещиком и образованнейшим, так
сказать, человеком, от которого все они тут отчасти зависели по поводу ловель рыбы в реке, вследствие оборота, какой мог принять процесс.
Раз, много лет уже тому назад, говорю
одному влиятельному даже лицу: «Ваша супруга щекотливая женщина-с», — в смысле то есть чести, так
сказать нравственных качеств, а он мне вдруг на то: «А вы ее щекотали?» Не удержался, вдруг, дай, думаю, полюбезничаю: «Да, говорю, щекотал-с» — ну тут он меня и пощекотал…
Это и теперь, конечно, так в строгом смысле, но все-таки не объявлено, и совесть нынешнего преступника весьма и весьма часто вступает с собою в сделки: «Украл, дескать, но не на церковь иду, Христу не враг» — вот что говорит себе нынешний преступник сплошь да рядом, ну а тогда, когда церковь станет на место государства, тогда трудно было бы ему это
сказать, разве с отрицанием всей церкви на всей земле: «Все, дескать, ошибаются, все уклонились, все ложная церковь, я
один, убийца и вор, — справедливая христианская церковь».
Опуская главную суть разговора, приведу лишь
одно любопытнейшее замечание, которое у этого господчика вдруг вырвалось: «Мы, —
сказал он, — собственно этих всех социалистов — анархистов, безбожников и революционеров — не очень-то и опасаемся; мы за ними следим, и ходы их нам известны.
Но хоть обольстительница эта и жила, так
сказать, в гражданском браке с
одним почтенным человеком, но характера независимого, крепость неприступная для всех, все равно что жена законная, ибо добродетельна, — да-с! отцы святые, она добродетельна!
— Именно тебя, — усмехнулся Ракитин. — Поспешаешь к отцу игумену. Знаю; у того стол. С самого того времени, как архиерея с генералом Пахатовым принимал, помнишь, такого стола еще не было. Я там не буду, а ты ступай, соусы подавай.
Скажи ты мне, Алексей,
одно: что сей сон значит? Я вот что хотел спросить.
Потому что тебе
одному все
скажу, потому что нужно, потому что ты нужен, потому что завтра лечу с облаков, потому что завтра жизнь кончится и начнется.
— Леша, —
сказал Митя, — ты
один не засмеешься! Я хотел бы начать… мою исповедь… гимном к радости Шиллера. An die Freude! [К радости! (нем.)] Но я по-немецки не знаю, знаю только, что an die Freude. Не думай тоже, что я спьяну болтаю. Я совсем не спьяну. Коньяк есть коньяк, но мне нужно две бутылки, чтоб опьянеть, —
Я тебе прямо
скажу: эта мысль, мысль фаланги, до такой степени захватила мне сердце, что оно чуть не истекло от
одного томления.
— Постой, Дмитрий, тут есть
одно главное слово.
Скажи мне: ведь ты жених, жених и теперь?
— Алексей!
Скажи ты мне
один, тебе
одному поверю: была здесь сейчас она или не была? Я ее сам видел, как она сейчас мимо плетня из переулка в эту сторону проскользнула. Я крикнул, она убежала…
— У него денег нет, нет ни капли. Слушай, Алеша, я полежу ночь и обдумаю, а ты пока ступай. Может, и ее встретишь… Только зайди ты ко мне завтра наверно поутру; наверно. Я тебе завтра
одно словечко такое
скажу; зайдешь?
— Прощай, ангел, давеча ты за меня заступился, век не забуду. Я тебе
одно словечко завтра
скажу… только еще подумать надо…
— Милый Алешенька, проводи! Я тебе дорогой хорошенькое-хорошенькое
одно словцо
скажу! Я это для тебя, Алешенька, сцену проделала. Проводи, голубчик, после понравится.
Алеше хотелось что-то
сказать, но он не находил ни
одного слова. Сердце его сжималось от боли.
Он рассказывал минут десять, нельзя
сказать, чтобы плавно и складно, но, кажется, передал ясно, схватывая самые главные слова, самые главные движения и ярко передавая, часто
одною чертой, собственные чувства.
Говорил он о многом, казалось, хотел бы все
сказать, все высказать еще раз, пред смертною минутой, изо всего недосказанного в жизни, и не поучения лишь
одного ради, а как бы жаждая поделиться радостью и восторгом своим со всеми и вся, излиться еще раз в жизни сердцем своим…
— Если отец хочет что-нибудь мне
сказать одному, потихоньку, то зачем же мне входить потихоньку?
— Вот ты говоришь это, — вдруг заметил старик, точно это ему в первый раз только в голову вошло, — говоришь, а я на тебя не сержусь, а на Ивана, если б он мне это самое
сказал, я бы рассердился. С тобой только
одним бывали у меня добренькие минутки, а то я ведь злой человек.
— Я
один, а их шесть… Я их всех перебью
один, —
сказал он вдруг, сверкнув глазами.
— Милый голубчик мама, это ужасно неостроумно с вашей стороны. А если хотите поправиться и
сказать сейчас что-нибудь очень умное, то
скажите, милая мама, милостивому государю вошедшему Алексею Федоровичу, что он уже тем
одним доказал, что не обладает остроумием, что решился прийти к нам сегодня после вчерашнего и несмотря на то, что над ним все смеются.
— Да я так только зашел. Мне, в сущности, от себя хотелось бы вам
сказать одно слово… Если только позволите…
— Совершенно справедливо на этот раз изволите из себя выходить, Варвара Николавна, и я вас стремительно удовлетворю. Шапочку вашу наденьте, Алексей Федорович, а я вот картуз возьму — и пойдемте-с. Надобно вам
одно серьезное словечко
сказать, только вне этих стен. Эта вот сидящая девица — это дочка моя-с, Нина Николаевна-с, забыл я вам ее представить — ангел Божий во плоти… к смертным слетевший… если можете только это понять…
Знаете, Lise, мой старец
сказал один раз: за людьми сплошь надо как за детьми ходить, а за иными как за больными в больницах…
В сотый раз повторяю — вопросов множество, но я взял
одних деток, потому что тут неотразимо ясно то, что мне надо
сказать.
Скажи мне сам прямо, я зову тебя — отвечай: представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им наконец мир и покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь
одно только крохотное созданьице, вот того самого ребеночка, бившего себя кулачонком в грудь, и на неотомщенных слезках его основать это здание, согласился ли бы ты быть архитектором на этих условиях,
скажи и не лги!
Радостно мне так стало, но пуще всех заметил я вдруг тогда
одного господина, человека уже пожилого, тоже ко мне подходившего, которого я хотя прежде и знал по имени, но никогда с ним знаком не был и до сего вечера даже и слова с ним не
сказал.
—
Одно решите мне,
одно! —
сказал он мне (точно от меня теперь все и зависело), — жена, дети! Жена умрет, может быть, с горя, а дети хоть и не лишатся дворянства и имения, — но дети варнака, и навек. А память-то, память какую в сердцах их по себе оставлю!
Веришь ли тому: никто-то здесь не смеет
сказать и подумать, чтоб к Аграфене Александровне за худым этим делом прийти; старик
один только тут у меня, связана я ему и продана, сатана нас венчал, зато из других — никто.
— Не знаю я, не ведаю, ничего не ведаю, что он мне такое
сказал, сердцу сказалось, сердце он мне перевернул… Пожалел он меня первый, единый, вот что! Зачем ты, херувим, не приходил прежде, — упала вдруг она пред ним на колени, как бы в исступлении. — Я всю жизнь такого, как ты, ждала, знала, что кто-то такой придет и меня простит. Верила, что и меня кто-то полюбит, гадкую, не за
один только срам!..
— Алешечка, поклонись своему братцу Митеньке, да
скажи ему, чтобы не поминал меня, злодейку свою, лихом. Да передай ему тоже моими словами: «Подлецу досталась Грушенька, а не тебе, благородному!» Да прибавь ему тоже, что любила его Грушенька
один часок времени, только
один часок всего и любила — так чтоб он этот часок всю жизнь свою отселева помнил, так, дескать, Грушенька на всю жизнь тебе заказала!..
Вы бы мне эти три тысячи выдали… так как кто же против вас капиталист в этом городишке… и тем спасли бы меня от…
одним словом, спасли бы мою бедную голову для благороднейшего дела, для возвышеннейшего дела, можно
сказать… ибо питаю благороднейшие чувства к известной особе, которую слишком знаете и о которой печетесь отечески.
— Не надо, —
сказал Митя и вдруг усмехнулся. — Это я старушонку
одну на площади сейчас раздавил.
Скажу лишь
одно: даже и не спорило сердце его ни минуты.
Он почти задохся; он многое, многое хотел
сказать, но выскочили
одни странные восклицания. Пан неподвижно смотрел на него, на пачку его кредиток, смотрел на Грушеньку и был в видимом недоумении.
— Ну, Бог с ним, коли больной. Так неужто ты хотел завтра застрелить себя, экой глупый, да из-за чего? Я вот этаких, как ты, безрассудных, люблю, — лепетала она ему немного отяжелевшим языком. — Так ты для меня на все пойдешь? А? И неужто ж ты, дурачок, вправду хотел завтра застрелиться! Нет, погоди пока, завтра я тебе, может,
одно словечко
скажу… не сегодня
скажу, а завтра. А ты бы хотел сегодня? Нет, я сегодня не хочу… Ну ступай, ступай теперь, веселись.
— Митя, голубчик, постой, не уходи, я тебе
одно словечко хочу
сказать, — прошептала она и вдруг подняла к нему лицо.
— Молчи, мальчик! Если я ему
сказал подлеца, не значит, что я всей Польше
сказал подлеца. Не составляет
один лайдак Польши. Молчи, хорошенький мальчик, конфетку кушай.
Именно тем-то и мучился всю жизнь, что жаждал благородства, был, так
сказать, страдальцем благородства и искателем его с фонарем, с Диогеновым фонарем, а между тем всю жизнь делал
одни только пакости, как и все мы, господа… то есть, как я
один, господа, не все, а я
один, я ошибся,
один,
один!..
— Она удалена, она внизу, не позволите ли мне
сказать, господа, всего
одно слово этому несчастному человеку? При вас, господа, при вас!
— Не беспокойтесь так, Дмитрий Федорович, — заключил прокурор, — все теперь записанное вы потом прослушаете сами и с чем не согласитесь, мы по вашим словам изменим, а теперь я вам
один вопросик еще в третий раз повторю: неужто в самом деле никто, так-таки вовсе никто, не слыхал от вас об этих зашитых вами в ладонку деньгах? Это, я вам
скажу, почти невозможно представить.
— Господа, позвольте, — вскричал вдруг Митя, — позвольте
сказать при вас Аграфене Александровне лишь
одно только слово.
А насчет того: откуда деньги взял, то
сказал ей
одной, что у Катерины Ивановны «украл», а что она ему на то ответила, что он не украл и что деньги надо завтра же отдать.
— Илюша, я тебе могу еще
одну штуку показать. Я тебе пушечку принес. Помнишь, я тебе еще тогда говорил про эту пушечку, а ты
сказал: «Ах, как бы и мне ее посмотреть!» Ну вот, я теперь и принес.
— Ах, я усмехнулся совсем другому. Видите, чему я усмехнулся: я недавно прочел
один отзыв
одного заграничного немца, жившего в России, об нашей теперешней учащейся молодежи: «Покажите вы, — он пишет, — русскому школьнику карту звездного неба, о которой он до тех пор не имел никакого понятия, и он завтра же возвратит вам эту карту исправленною». Никаких знаний и беззаветное самомнение — вот что хотел
сказать немец про русского школьника.
— Коля, если вы
скажете еще
одно только слово, то я с вами разорву навеки! — властно крикнул Алеша.