Неточные совпадения
— О,
не то счастливо, что я вас покидаю, уж разумеется нет, — как бы поправилась она вдруг с милою светскою улыбкой, — такой друг, как вы,
не может этого подумать; я слишком, напротив, несчастна, что вас лишусь (она вдруг стремительно бросилась к Ивану Федоровичу и, схватив его за обе руки, с горячим чувством пожала их); но вот что счастливо, это то, что вы сами, лично, в состоянии будете передать теперь в Москве, тетушке и Агаше, все мое положение, весь теперешний ужас мой, в полной откровенности с Агашей и
щадя милую тетушку, так, как сами сумеете это сделать.
Эта душа еще
не примиренная, надо
щадить ее… в душе этой может быть сокровище…
—
Не трогай меня… — молящим голосом пролепетала она ему, —
не трогай, пока
не твоя… Сказала, что твоя, а ты
не трогай…
пощади… При тех, подле тех нельзя. Он тут. Гнусно здесь…
— До свидания, птенцы, ухожу со спокойным сердцем. А ты, бабуся, — вполголоса и важно проговорил он, проходя мимо Агафьи, — надеюсь,
не станешь им врать обычные ваши бабьи глупости про Катерину,
пощадишь детский возраст. Иси, Перезвон!
Не решай,
пощади меня, я без Груши жить
не могу, подожди суда!
— Только одно, — сказал Алеша, прямо смотря ей в лицо, — чтобы вы
щадили себя и
не показывали ничего на суде о том… — он несколько замялся, — что было между вами… во время самого первого вашего знакомства… в том городе…
Но
пощадите,
не лишите меня Бога моего, знаю себя: возропщу!
— Клянусь Богом и Страшным судом его, в крови отца моего
не виновен! Катя, прощаю тебе! Братья, други,
пощадите другую!
Верные ликовали, а причетники, в течение многих лет питавшиеся одними негодными злаками, закололи барана и мало того что съели его всего,
не пощадив даже копыт, но долгое время скребли ножом стол, на котором лежало мясо, и с жадностью ели стружки, как бы опасаясь утратить хотя один атом питательного вещества.
Я решился предоставить все выгоды Грушницкому; я хотел испытать его; в душе его могла проснуться искра великодушия, и тогда все устроилось бы к лучшему; но самолюбие и слабость характера должны были торжествовать… Я хотел дать себе полное право
не щадить его, если бы судьба меня помиловала. Кто не заключал таких условий с своею совестью?
Высокой страсти не имея // Для звуков жизни
не щадить, // Не мог он ямба от хорея, // Как мы ни бились, отличить. // Бранил Гомера, Феокрита; // Зато читал Адама Смита // И был глубокий эконом, // То есть умел судить о том, // Как государство богатеет, // И чем живет, и почему // Не нужно золота ему, // Когда простой продукт имеет. // Отец понять его не мог // И земли отдавал в залог.
— И то правда, — сказал, смеясь, Пугачев. — Мои пьяницы
не пощадили бы бедную девушку. Хорошо сделала кумушка-попадья, что обманула их.
Неточные совпадения
— Алексей Александрович, — сказал Вронский, чувствуя что приближается объяснение, — я
не могу говорить,
не могу понимать.
Пощадите меня! Как вам ни тяжело, поверьте, что мне еще ужаснее.
— Ваше сиятельство, — вскрикнул Чичиков, — умилосердитесь! Вы отец семейства.
Не меня
пощадите — старуха мать!
— Нечего и говорить, что вы храбрая девушка. Ей-богу, я думал, что вы попросите господина Разумихина сопровождать вас сюда. Но его ни с вами, ни кругом вас
не было, я таки смотрел: это отважно, хотели, значит,
пощадить Родиона Романыча. Впрочем, в вас все божественно… Что же касается до вашего брата, то что я вам скажу? Вы сейчас его видели сами. Каков?
Вот у нас обвиняли было Теребьеву (вот что теперь в коммуне), что когда она вышла из семьи и… отдалась, то написала матери и отцу, что
не хочет жить среди предрассудков и вступает в гражданский брак, и что будто бы это было слишком грубо, с отцами-то, что можно было бы их
пощадить, написать мягче.
Я был глубоко оскорблен словами гвардейского офицера и с жаром начал свое оправдание. Я рассказал, как началось мое знакомство с Пугачевым в степи, во время бурана; как при взятии Белогорской крепости он меня узнал и
пощадил. Я сказал, что тулуп и лошадь, правда,
не посовестился я принять от самозванца; но что Белогорскую крепость защищал я противу злодея до последней крайности. Наконец я сослался и на моего генерала, который мог засвидетельствовать мое усердие во время бедственной оренбургской осады.