Неточные совпадения
Как именно случилось, что девушка с приданым, да еще красивая и, сверх того, из бойких умниц, столь нередких у нас в теперешнее поколение, но появлявшихся уже и в прошлом, могла выйти замуж за такого ничтожного «мозгляка», как все его тогда называли, объяснять
слишком не стану.
Федор Павлович мигом завел в доме целый гарем и самое забубенное пьянство, а в антрактах ездил чуть
не по всей губернии и слезно жаловался всем и каждому на покинувшую его Аделаиду Ивановну, причем сообщал такие подробности, которые
слишком бы стыдно было сообщать супругу о своей брачной жизни.
Деда его, то есть самого господина Миусова, отца Аделаиды Ивановны, тогда уже
не было в живых; овдовевшая супруга его, бабушка Мити, переехавшая в Москву,
слишком расхворалась, сестры же повышли замуж, так что почти целый год пришлось Мите пробыть у слуги Григория и проживать у него в дворовой избе.
Я завещания сам
не читал, но слышал, что именно было что-то странное в этом роде и
слишком своеобразно выраженное.
На бледных, бескровных губах монашка показалась тонкая, молчальная улыбочка,
не без хитрости в своем роде, но он ничего
не ответил, и
слишком ясно было, что промолчал из чувства собственного достоинства. Миусов еще больше наморщился.
Но впоследствии я с удивлением узнал от специалистов-медиков, что тут никакого нет притворства, что это страшная женская болезнь, и кажется, по преимуществу у нас на Руси, свидетельствующая о тяжелой судьбе нашей сельской женщины, болезнь, происходящая от изнурительных работ
слишком вскоре после тяжелых, неправильных, безо всякой медицинской помощи родов; кроме того, от безвыходного горя, от побоев и проч., чего иные женские натуры выносить по общему примеру все-таки
не могут.
— Недостойная комедия, которую я предчувствовал, еще идя сюда! — воскликнул Дмитрий Федорович в негодовании и тоже вскочив с места. — Простите, преподобный отец, — обратился он к старцу, — я человек необразованный и даже
не знаю, как вас именовать, но вас обманули, а вы
слишком были добры, позволив нам у вас съехаться. Батюшке нужен лишь скандал, для чего — это уж его расчет. У него всегда свой расчет. Но, кажется, я теперь знаю для чего…
Я свои поступки
не оправдываю; да, всенародно признаюсь: я поступил как зверь с этим капитаном и теперь сожалею и собой гнушаюсь за зверский гнев, но этот ваш капитан, ваш поверенный, пошел вот к этой самой госпоже, о которой вы выражаетесь, что она обольстительница, и стал ей предлагать от вашего имени, чтоб она взяла имеющиеся у вас мои векселя и подала на меня, чтобы по этим векселям меня засадить, если я уж
слишком буду приставать к вам в расчетах по имуществу.
Были когда-то злые сплетни, достигшие даже до архиерея (
не только по нашему, но и в других монастырях, где установилось старчество), что будто
слишком уважаются старцы, в ущерб даже сану игуменскому, и что, между прочим, будто бы старцы злоупотребляют таинством исповеди и проч., и проч.
Он
слишком хорошо понял, что приказание переезжать, вслух и с таким показным криком, дано было «в увлечении», так сказать даже для красоты, — вроде как раскутившийся недавно в их же городке мещанин, на своих собственных именинах, и при гостях, рассердясь на то, что ему
не дают больше водки, вдруг начал бить свою же собственную посуду, рвать свое и женино платье, разбивать свою мебель и, наконец, стекла в доме и все опять-таки для красы; и все в том же роде, конечно, случилось теперь и с папашей.
— Это четыре-то тысячи! Да я пошутил-с, что вы это?
Слишком легковерно, сударыня, сосчитали. Сотенки две я, пожалуй, с моим даже удовольствием и охотою, а четыре тысячи — это деньги
не такие, барышня, чтоб их на такое легкомыслие кидать. Обеспокоить себя напрасно изволили.
— Я вас предупреждала, — говорила ей старшая тетка, — я вас удерживала от этого шага… вы
слишком пылки… разве можно было решиться на такой шаг! Вы этих тварей
не знаете, а про эту говорят, что она хуже всех… Нет, вы
слишком своевольны!
А потому умоляю вас, милый, если у вас есть сострадание ко мне, когда вы войдете завтра, то
не глядите мне
слишком прямо в глаза, потому что я, встретясь с вашими, может быть, непременно вдруг рассмеюсь, а к тому же вы будете в этом длинном платье…
— Ах, мама! Подите одна туда, а он
не может пойти сейчас, он
слишком страдает.
— О,
не то счастливо, что я вас покидаю, уж разумеется нет, — как бы поправилась она вдруг с милою светскою улыбкой, — такой друг, как вы,
не может этого подумать; я
слишком, напротив, несчастна, что вас лишусь (она вдруг стремительно бросилась к Ивану Федоровичу и, схватив его за обе руки, с горячим чувством пожала их); но вот что счастливо, это то, что вы сами, лично, в состоянии будете передать теперь в Москве, тетушке и Агаше, все мое положение, весь теперешний ужас мой, в полной откровенности с Агашей и щадя милую тетушку, так, как сами сумеете это сделать.
Во-первых, он уж тем обиделся, что
слишком при мне деньгам обрадовался и предо мною этого
не скрыл.
Если б обрадовался, да
не очень,
не показал этого, фасоны бы стал делать, как другие, принимая деньги, кривляться, ну тогда бы еще мог снести и принять, а то он уж
слишком правдиво обрадовался, а это-то и обидно.
— Вы
не веруете, что с вами? — тихо и осторожно проговорила Lise. Но Алеша
не ответил на это. Было тут, в этих
слишком внезапных словах его нечто
слишком таинственное и
слишком субъективное, может быть и ему самому неясное, но уже несомненно его мучившее.
План его состоял в том, чтобы захватить брата Дмитрия нечаянно, а именно: перелезть, как вчера, через тот плетень, войти в сад и засесть в ту беседку «Если же его там нет, — думал Алеша, — то,
не сказавшись ни Фоме, ни хозяйкам, притаиться и ждать в беседке хотя бы до вечера. Если он по-прежнему караулит приход Грушеньки, то очень может быть, что и придет в беседку…» Алеша, впрочем,
не рассуждал
слишком много о подробностях плана, но он решил его исполнить, хотя бы пришлось и в монастырь
не попасть сегодня…
Отец вот
не хочет отрываться от своего кубка до семидесяти лет, до восьмидесяти даже мечтает, сам говорил, у него это
слишком серьезно, хоть он и шут.
Он описывает, как слабосильная лошаденка, на которую навалили
слишком, завязла с возом и
не может вытащить.
— То-то и есть, что но… — кричал Иван. — Знай, послушник, что нелепости
слишком нужны на земле. На нелепостях мир стоит, и без них, может быть, в нем совсем ничего бы и
не произошло. Мы знаем, что знаем!
Да и
слишком дорого оценили гармонию,
не по карману нашему вовсе столько платить за вход.
Тосковать ему случалось часто и прежде, и
не диво бы, что пришла она в такую минуту, когда он завтра же, порвав вдруг со всем, что его сюда привлекло, готовился вновь повернуть круто в сторону и вступить на новый, совершенно неведомый путь, и опять совсем одиноким, как прежде, много надеясь, но
не зная на что, многого,
слишком многого ожидая от жизни, но ничего
не умея сам определить ни в ожиданиях, ни даже в желаниях своих.
И даже если б и попробовали что передать, то было бы очень мудрено это сделать, потому что были
не мысли, а было что-то очень неопределенное, а главное —
слишком взволнованное.
Но его мало слушали, и отец Паисий с беспокойством замечал это, несмотря на то, что даже и сам (если уж все вспоминать правдиво), хотя и возмущался
слишком нетерпеливыми ожиданиями и находил в них легкомыслие и суету, но потаенно, про себя, в глубине души своей, ждал почти того же, чего и сии взволнованные, в чем сам себе
не мог
не сознаться.
Попросил бы только читателя
не спешить еще
слишком смеяться над чистым сердцем моего юноши.
Без сомнения, иной юноша, принимающий впечатления сердечные осторожно, уже умеющий любить
не горячо, а лишь тепло, с умом хотя и верным, но
слишком уж, судя по возрасту, рассудительным (а потому дешевым), такой юноша, говорю я, избег бы того, что случилось с моим юношей, но в иных случаях, право, почтеннее поддаться иному увлечению, хотя бы и неразумному, но все же от великой любви происшедшему, чем вовсе
не поддаться ему.
Видите ли: хоть я и заявил выше (и, может быть,
слишком поспешно), что объясняться, извиняться и оправдывать героя моего
не стану, но вижу, что нечто все же необходимо уяснить для дальнейшего понимания рассказа.
Душа его была переполнена, но как-то смутно, и ни одно ощущение
не выделялось,
слишком сказываясь, напротив, одно вытесняло другое в каком-то тихом, ровном коловращении.
«Брак? Что это… брак… — неслось, как вихрь, в уме Алеши, — у ней тоже счастье… поехала на пир… Нет, она
не взяла ножа,
не взяла ножа… Это было только „жалкое“ слово… Ну… жалкие слова надо прощать, непременно. Жалкие слова тешат душу… без них горе было бы
слишком тяжело у людей. Ракитин ушел в переулок. Пока Ракитин будет думать о своих обидах, он будет всегда уходить в переулок… А дорога… дорога-то большая, прямая, светлая, хрустальная, и солнце в конце ее… А?.. что читают?»
Гнусный омут, в котором он завяз сам своей волей,
слишком тяготил его, и он, как и очень многие в таких случаях, всего более верил в перемену места: только бы
не эти люди, только бы
не эти обстоятельства, только бы улететь из этого проклятого места и — все возродится, пойдет по-новому!
«Непременно, непременно сегодня к вечеру надо вернуться, — повторял он, трясясь в телеге, — а этого Лягавого, пожалуй, и сюда притащить… для совершения этого акта…» — так, замирая душою, мечтал Митя, но увы, мечтаниям его
слишком не суждено было совершиться по его «плану».
«Конечно, надо будить: мое дело
слишком важное, я так спешил, я спешу сегодня же воротиться», — затревожился Митя; но батюшка и сторож стояли молча,
не высказывая своего мнения.
Слишком помнили, как он недели три-четыре назад забрал точно так же разом всякого товару и вин на несколько сот рублей чистыми деньгами (в кредит-то бы ему ничего, конечно,
не поверили), помнили, что так же, как и теперь, в руках его торчала целая пачка радужных и он разбрасывал их зря,
не торгуясь,
не соображая и
не желая соображать, на что ему столько товару, вина и проч.?
Грушенька плакала, и вот вдруг, когда горе уж
слишком подступило к душе ее, она вскочила, всплеснула руками и, прокричав громким воплем: «Горе мое, горе!», бросилась вон из комнаты к нему, к своему Мите, и так неожиданно, что ее никто
не успел остановить.
— Мы, однако, так и начали с вами первоначально, — отозвался, все продолжая смеяться, Николай Парфенович, — что
не стали сбивать вас вопросами: как вы встали поутру и что скушали, а начали даже со
слишком существенного.
— Вполне последую вашим благоразумным советам, — ввязался вдруг прокурор, обращаясь к Мите, — но от вопроса моего, однако,
не откажусь. Нам
слишком существенно необходимо узнать, для чего именно вам понадобилась такая сумма, то есть именно в три тысячи?
— Камень в огород! И камень низкий, скверный!
Не боюсь! О господа, может быть, вам
слишком подло мне же в глаза говорить это! Потому подло, что я это сам говорил вам.
Не только хотел, но и мог убить, да еще на себя добровольно натащил, что чуть
не убил! Но ведь
не убил же его, ведь спас же меня ангел-хранитель мой — вот этого-то вы и
не взяли в соображение… А потому вам и подло, подло! Потому что я
не убил,
не убил,
не убил! Слышите, прокурор:
не убил!
Проговорено было
слишком решительно. Николай Парфенович перестал настаивать, но из взглядов Ипполита Кирилловича мигом успел усмотреть, что тот еще
не теряет надежды.
— Ну что ж теперь, пороть розгами, что ли, меня начнете, ведь больше-то ничего
не осталось, — заскрежетал он, обращаясь к прокурору. К Николаю Парфеновичу он и повернуться уже
не хотел, как бы и говорить с ним
не удостоивая. «
Слишком уж пристально мои носки осматривал, да еще велел, подлец, выворотить, это он нарочно, чтобы выставить всем, какое у меня грязное белье!»
Разумеется, показание пана Муссяловича внесли в протокол в самой полной подробности. На том панов и отпустили. О факте же передержки в картах почти и
не упомянули; Николай Парфенович им
слишком был и без того благодарен и пустяками
не хотел беспокоить, тем более что все это пустая ссора в пьяном виде за картами и более ничего. Мало ли было кутежа и безобразий в ту ночь… Так что деньги, двести рублей, так и остались у панов в кармане.
Главное, эти пятнадцатилетние
слишком уж задирали пред ним нос и сперва даже
не хотели считать его товарищем, как «маленького», что было уже нестерпимо обидно.
Этот Дарданелов, человек холостой и нестарый, был страстно и уже многолетне влюблен в госпожу Красоткину и уже раз, назад тому с год, почтительнейше и замирая от страха и деликатности, рискнул было предложить ей свою руку; но она наотрез отказала, считая согласие изменой своему мальчику, хотя Дарданелов, по некоторым таинственным признакам, даже, может быть, имел бы некоторое право мечтать, что он
не совсем противен прелестной, но уже
слишком целомудренной и нежной вдовице.
Он уже успел вполне войти в тон, хотя, впрочем, был и в некотором беспокойстве: он чувствовал, что находится в большом возбуждении и что о гусе, например, рассказал
слишком уж от всего сердца, а между тем Алеша молчал все время рассказа и был серьезен, и вот самолюбивому мальчику мало-помалу начало уже скрести по сердцу: «
Не оттого ли де он молчит, что меня презирает, думая, что я его похвалы ищу?
Потом мне вообразилось (это уже сейчас, здесь) на том месте, когда я говорил: «Если бы
не было Бога, то его надо выдумать», что я
слишком тороплюсь выставить мое образование, тем более что эту фразу я в книге прочел.
— Алексей Федорович, — проговорил он с холодною усмешкой, — я пророков и эпилептиков
не терплю; посланников Божиих особенно, вы это
слишком знаете. С сей минуты я с вами разрываю и, кажется, навсегда. Прошу сей же час, на этом же перекрестке, меня оставить. Да вам и в квартиру по этому проулку дорога. Особенно поберегитесь заходить ко мне сегодня! Слышите?
—
Слишком стыдно вам будет-с, если на себя во всем признаетесь. А пуще того бесполезно будет, совсем-с, потому я прямо ведь скажу, что ничего такого я вам
не говорил-с никогда, а что вы или в болезни какой (а на то и похоже-с), али уж братца так своего пожалели, что собой пожертвовали, а на меня выдумали, так как все равно меня как за мошку считали всю вашу жизнь, а
не за человека. Ну и кто ж вам поверит, ну и какое у вас есть хоть одно доказательство?
Клетчатые панталоны гостя сидели превосходно, но были опять-таки
слишком светлы и как-то
слишком узки, как теперь уже перестали носить, равно как и мягкая белая пуховая шляпа, которую уже
слишком не по сезону притащил с собою гость.
Словом, пропел «осанну», да и пересолил, так что иные там, с образом мыслей поблагороднее, так даже руки ему
не хотели подать на первых порах: слишком-де уж стремительно в консерваторы перескочил.