Неточные совпадения
Он долго потом рассказывал, в виде характерной черты, что когда он заговорил с Федором Павловичем о Мите, то тот некоторое время имел вид совершенно
не понимающего, о каком таком ребенке идет дело, и даже как бы удивился, что у него есть где-то в доме
маленький сын.
Вот это и начал эксплуатировать Федор Павлович, то есть отделываться
малыми подачками, временными высылками, и в конце концов так случилось, что когда, уже года четыре спустя, Митя, потеряв терпение, явился в наш городок в другой раз, чтобы совсем уж покончить дела с родителем, то вдруг оказалось, к его величайшему изумлению, что у него уже ровно нет ничего, что и сосчитать даже трудно, что он перебрал уже деньгами всю стоимость своего имущества у Федора Павловича, может быть еще даже сам должен ему; что по таким-то и таким-то сделкам, в которые сам тогда-то и тогда пожелал вступить, он и права
не имеет требовать ничего более, и проч., и проч.
— Катерина Ивановна присылает вам чрез меня вот это, — подала она ему
маленькое письмецо. — Она особенно просит, чтобы вы зашли к ней, да поскорей, поскорей, и чтобы
не обманывать, а непременно прийти.
Впрочем, я верила, лишь когда была
маленьким ребенком, механически, ни о чем
не думая…
— Куда же, — шептал и Алеша, озираясь во все стороны и видя себя в совершенно пустом саду, в котором никого, кроме их обоих,
не было. Сад был
маленький, но хозяйский домишко все-таки стоял от них
не менее как шагах в пятидесяти. — Да тут никого нет, чего ты шепчешь?
Малый прочел, но остался недоволен, ни разу
не усмехнулся, напротив, кончил нахмурившись.
Надо прибавить, что
не только в честности его он был уверен, но почему-то даже и любил его, хотя
малый и на него глядел так же косо, как и на других, и все молчал.
— Вы переждите, Григорий Васильевич, хотя бы самое даже
малое время-с, и прослушайте дальше, потому что я всего
не окончил. Потому в самое то время, как я Богом стану немедленно проклят-с, в самый, тот самый высший момент-с, я уже стал все равно как бы иноязычником, и крещение мое с меня снимается и ни во что вменяется, — так ли хоть это-с?
Да и сам Бог вседержитель с татарина если и будет спрашивать, когда тот помрет, то, полагаю, каким-нибудь самым
малым наказанием (так как нельзя же совсем
не наказать его), рассудив, что ведь неповинен же он в том, если от поганых родителей поганым на свет произошел.
— Рассудите сами, Григорий Васильевич, — ровно и степенно, сознавая победу, но как бы и великодушничая с разбитым противником, продолжал Смердяков, — рассудите сами, Григорий Васильевич: ведь сказано же в Писании, что коли имеете веру хотя бы на самое
малое даже зерно и притом скажете сей горе, чтобы съехала в море, то и съедет, нимало
не медля, по первому же вашему приказанию.
Деточки, поросяточки вы
маленькие, для меня… даже во всю мою жизнь
не было безобразной женщины, вот мое правило!
Никогда, бывало, ее
не ласкаю, а вдруг, как минутка-то наступит, — вдруг пред нею так весь и рассыплюсь, на коленях ползаю, ножки целую и доведу ее всегда, всегда, — помню это как вот сейчас, — до этакого
маленького такого смешка, рассыпчатого, звонкого,
не громкого, нервного, особенного.
Знаю, бывало, что так у ней всегда болезнь начиналась, что завтра же она кликушей выкликать начнет и что смешок этот теперешний,
маленький, никакого восторга
не означает, ну да ведь хоть и обман, да восторг.
— И
не смейте говорить мне такие слова, обаятельница, волшебница! Вами-то гнушаться? Вот я нижнюю губку вашу еще раз поцелую. Она у вас точно припухла, так вот чтоб она еще больше припухла, и еще, еще… Посмотрите, как она смеется, Алексей Федорович, сердце веселится, глядя на этого ангела… — Алеша краснел и дрожал незаметною
малою дрожью.
— А знаете что, ангел-барышня, — вдруг протянула она самым уже нежным и слащавейшим голоском, — знаете что, возьму я да вашу ручку и
не поцелую. — И она засмеялась
маленьким развеселым смешком.
Алеша машинально принял
маленький розовый конвертик и сунул его, почти
не сознавая, в карман.
Не гордитесь пред
малыми,
не гордитесь и пред великими.
Как только он прошел площадь и свернул в переулок, чтобы выйти в Михайловскую улицу, параллельную Большой, но отделявшуюся от нее лишь канавкой (весь город наш пронизан канавками), он увидел внизу пред мостиком
маленькую кучку школьников, всё малолетних деток, от девяти до двенадцати лет,
не больше.
За канавкой же, примерно шагах в тридцати от группы, стоял у забора и еще мальчик, тоже школьник, тоже с мешочком на боку, по росту лет десяти,
не больше, или даже
меньше того, — бледненький, болезненный и со сверкавшими черными глазками.
— Maman, это с вами теперь истерика, а
не со мной, — прощебетал вдруг в щелочку голосок Lise из боковой комнаты. Щелочка была самая
маленькая, а голосок надрывчатый, точь-в-точь такой, когда ужасно хочется засмеяться, но изо всех сил перемогаешь смех. Алеша тотчас же заметил эту щелочку, и, наверно, Lise со своих кресел на него из нее выглядывала, но этого уж он разглядеть
не мог.
— Но вы
не можете же меня считать за девочку, за маленькую-маленькую девочку, после моего письма с такою глупою шуткой! Я прошу у вас прощения за глупую шутку, но письмо вы непременно мне принесите, если уж его нет у вас в самом деле, — сегодня же принесите, непременно, непременно!
Панталоны на нем были чрезвычайно какие-то светлые, такие, что никто давно и
не носит, клетчатые и из очень тоненькой какой-то материи, смятые снизу и сбившиеся оттого наверх, точно он из них, как
маленький мальчик, вырос.
— Уверен, представьте себе! — отвела вдруг она его руку,
не выпуская ее, однако, из своей руки, краснея ужасно и смеясь
маленьким, счастливым смешком, — я ему руку поцеловала, а он говорит: «и прекрасно». — Но упрекала она несправедливо: Алеша тоже был в большом смятении.
Алеша, взгляни прямо: я ведь и сам точь-в-точь такой же
маленький мальчик, как и ты, разве только вот
не послушник.
Оговорюсь: я убежден, как младенец, что страдания заживут и сгладятся, что весь обидный комизм человеческих противоречий исчезнет, как жалкий мираж, как гнусненькое измышление малосильного и
маленького, как атом, человеческого эвклидовского ума, что, наконец, в мировом финале, в момент вечной гармонии, случится и явится нечто до того драгоценное, что хватит его на все сердца, на утоление всех негодований, на искупление всех злодейств людей, всей пролитой ими их крови, хватит, чтобы
не только было возможно простить, но и оправдать все, что случилось с людьми, — пусть, пусть это все будет и явится, но я-то этого
не принимаю и
не хочу принять!
— Уж конечно, объясню,
не секрет, к тому и вел. Братишка ты мой,
не тебя я хочу развратить и сдвинуть с твоего устоя, я, может быть, себя хотел бы исцелить тобою, — улыбнулся вдруг Иван, совсем как
маленький кроткий мальчик. Никогда еще Алеша
не видал у него такой улыбки.
Понимаешь ли ты это, когда
маленькое существо, еще
не умеющее даже осмыслить, что с ней делается, бьет себя в подлом месте, в темноте и в холоде, крошечным своим кулачком в надорванную грудку и плачет своими кровавыми, незлобивыми, кроткими слезками к «Боженьке», чтобы тот защитил его, — понимаешь ли ты эту ахинею, друг мой и брат мой, послушник ты мой Божий и смиренный, понимаешь ли ты, для чего эта ахинея так нужна и создана!
Тогда они берут полотенце-с, мочат в этот настой и всю-то ему спину Марфа Игнатьевна трет полчаса-с, досуха-с, совсем даже покраснеет и вспухнет-с, а затем остальное, что в стклянке, дают ему выпить-с с некоторою молитвою-с,
не все, однако ж, потому что часть
малую при сем редком случае и себе оставляют-с и тоже выпивают-с.
Начался Великий пост, а Маркел
не хочет поститься, бранится и над этим смеется: «Все это бредни, говорит, и нет никакого и Бога», — так что в ужас привел и мать и прислугу, да и меня
малого, ибо хотя был я и девяти лет всего, но, услышав слова сии, испугался очень и я.
Други и учители, слышал я
не раз, а теперь в последнее время еще слышнее стало о том, как у нас иереи Божии, а пуще всего сельские, жалуются слезно и повсеместно на
малое свое содержание и на унижение свое и прямо заверяют, даже печатно, — читал сие сам, — что
не могут они уже теперь будто бы толковать народу Писание, ибо мало у них содержания, и если приходят уже лютеране и еретики и начинают отбивать стадо, то и пусть отбивают, ибо мало-де у нас содержания.
Отцы и учители, простите и
не сердитесь, что как
малый младенец толкую о том, что давно уже знаете и о чем меня же научите, стократ искуснее и благолепнее.
Нужно лишь
малое семя, крохотное: брось он его в душу простолюдина, и
не умрет оно, будет жить в душе его во всю жизнь, таиться в нем среди мрака, среди смрада грехов его, как светлая точка, как великое напоминание.
Не забудьте тоже притчи Господни, преимущественно по Евангелию от Луки (так я делал), а потом из Деяний апостольских обращение Савла (это непременно, непременно!), а наконец, и из Четьи-Миней хотя бы житие Алексея человека Божия и великой из великих радостной страдалицы, боговидицы и христоносицы матери Марии Египтяныни — и пронзишь ему сердце его сими простыми сказаниями, и всего-то лишь час в неделю, невзирая на
малое свое содержание, один часок.
И рассказал я ему, как приходил раз медведь к великому святому, спасавшемуся в лесу, в
малой келейке, и умилился над ним великий святой, бесстрашно вышел к нему и подал ему хлеба кусок: «Ступай, дескать, Христос с тобой», и отошел свирепый зверь послушно и кротко, вреда
не сделав.
Затем с адским и с преступнейшим расчетом устроил так, чтобы подумали на слуг:
не побрезгал взять ее кошелек, отворил ключами, которые вынул из-под подушки, ее комод и захватил из него некоторые вещи, именно так, как бы сделал невежа слуга, то есть ценные бумаги оставил, а взял одни деньги, взял несколько золотых вещей покрупнее, а драгоценнейшими в десять раз, но
малыми вещами пренебрег.
Вот ты прошел мимо
малого ребенка, прошел злобный, со скверным словом, с гневливою душой; ты и
не приметил, может, ребенка-то, а он видел тебя, и образ твой, неприглядный и нечестивый, может, в его беззащитном сердечке остался.
Алеша взглянул было на него, открыв свое распухшее от слез, как у
малого ребенка, лицо, но тотчас же, ни слова
не вымолвив, отвернулся и снова закрылся обеими ладонями.
Но вопрос сей, высказанный кем-то мимоходом и мельком, остался без ответа и почти незамеченным — разве лишь заметили его, да и то про себя, некоторые из присутствующих лишь в том смысле, что ожидание тления и тлетворного духа от тела такого почившего есть сущая нелепость, достойная даже сожаления (если
не усмешки) относительно
малой веры и легкомыслия изрекшего вопрос сей.
— Я-то изыду! — проговорил отец Ферапонт, как бы несколько и смутившись, но
не покидая озлобления своего, — ученые вы! От большого разума вознеслись над моим ничтожеством. Притек я сюда малограмотен, а здесь, что и знал, забыл, сам Господь Бог от премудрости вашей меня,
маленького, защитил…
Сам же я
не только
не намерен просить за него прощенья или извинять и оправдывать простодушную его веру его юным возрастом, например, или
малыми успехами в пройденных им прежде науках и проч., и проч., но сделаю даже напротив и твердо заявлю, что чувствую искреннее уважение к природе сердца его.
И, вымолвив это «жалкое» слово, Грушенька вдруг
не выдержала,
не докончила, закрыла лицо руками, бросилась на диван в подушки и зарыдала как
малое дитя. Алеша встал с места и подошел к Ракитину.
Кузьма Кузьмич опросил подробно
малого: что, дескать, каков с виду,
не пьян ли?
— На четыреста рублей,
не менее как на четыреста, чтобы точь-в-точь по-тогдашнему, — командовал Митя. — Четыре дюжины шампанского, ни одной бутылки
меньше.
Несколько обрюзглое, почти уже сорокалетнее лицо пана с очень
маленьким носиком, под которым виднелись два претоненькие востренькие усика, нафабренные и нахальные,
не возбудило в Мите тоже ни малейших пока вопросов.
— Естем до живего доткнентным! (Я оскорблен до последней степени!) — раскраснелся вдруг
маленький пан как рак и живо, в страшном негодовании, как бы
не желая больше ничего слушать, вышел из комнаты. За ним, раскачиваясь, последовал и Врублевский, а за ними уж и Митя, сконфуженный и опешенный. Он боялся Грушеньки, он предчувствовал, что пан сейчас раскричится. Так и случилось. Пан вошел в залу и театрально встал пред Грушенькой.
— Я его там на пол положил! — возвестил он, тотчас же возвратившись и задыхаясь от волнения, — дерется, каналья, небось
не придет оттуда!.. — Он запер одну половинку двери и, держа настежь другую, воскликнул к
маленькому пану...
— Славно, Митя! Молодец, Митя! — крикнула Грушенька, и страшно злобная нотка прозвенела в ее восклицании.
Маленький пан, багровый от ярости, но нисколько
не потерявший своей сановитости, направился было к двери, но остановился и вдруг проговорил, обращаясь ко Грушеньке...
— Но это невозможно! — вскричал
маленький молодой человечек. — Михаил Макарыч, Михаил Макарыч! Это
не так,
не так-с!.. Прошу позволить мне одному говорить… Я никак
не мог предположить от вас подобного эпизода…
Но
маленький следователь
не дал докончить; он обратился к Мите и твердо, громко и важно произнес...
— А
не слыхали ли вы хоть однажды, что денег было промотано месяц назад
не три тысячи, а
меньше, и что Дмитрий Федорович уберег из них целую половину для себя?