Восторженный ли вид капитана, глупое ли убеждение этого «мота и расточителя», что он, Самсонов, может поддаться
на такую дичь, как его «план», ревнивое ли чувство насчет Грушеньки, во имя которой «этот сорванец» пришел к нему с какою-то дичью за деньгами, —
не знаю, что именно побудило тогда старика, но в ту минуту, когда Митя
стоял пред ним, чувствуя, что слабеют его
ноги, и бессмысленно восклицал, что он пропал, — в ту минуту старик посмотрел
на него с бесконечною злобой и придумал над ним посмеяться.
—
Не давала,
не давала! Я ему отказала, потому что он
не умел оценить. Он вышел в бешенстве и затопал
ногами. Он
на меня бросился, а я отскочила… И я вам скажу еще, как человеку, от которого теперь уж ничего скрывать
не намерена, что он даже в меня плюнул, можете это себе представить? Но что же мы
стоим? Ах, сядьте… Извините, я… Или лучше бегите, бегите, вам надо бежать и спасти несчастного старика от ужасной смерти!