Неточные совпадения
— Мне
сегодня необыкновенно легче, но я уже знаю, что это всего лишь минута. Я мою болезнь теперь безошибочно понимаю. Если же я вам кажусь столь веселым, то ничем и никогда не
могли вы меня столь обрадовать, как сделав такое замечание. Ибо для счастия созданы люди, и кто вполне счастлив, тот прямо удостоен сказать себе: «Я выполнил завет Божий
на сей земле». Все праведные, все святые, все святые мученики были все счастливы.
— А когда они прибудут, твои три тысячи? Ты еще и несовершеннолетний вдобавок, а надо непременно, непременно, чтобы ты
сегодня уже ей откланялся, с деньгами или без денег, потому что я дальше тянуть не
могу, дело
на такой точке стало. Завтра уже поздно, поздно. Я тебя к отцу пошлю.
— Слушай, я разбойника Митьку хотел
сегодня было засадить, да и теперь еще не знаю, как решу. Конечно, в теперешнее модное время принято отцов да матерей за предрассудок считать, но ведь по законам-то, кажется, и в наше время не позволено стариков отцов за волосы таскать, да по роже каблуками
на полу бить, в их собственном доме, да похваляться прийти и совсем убить — все при свидетелях-с. Я бы, если бы захотел, скрючил его и
мог бы за вчерашнее сейчас засадить.
— Lise, ты с ума сошла. Уйдемте, Алексей Федорович, она слишком капризна
сегодня, я ее раздражать боюсь. О, горе с нервною женщиной, Алексей Федорович! А ведь в самом деле она,
может быть, при вас спать захотела. Как это вы так скоро нагнали
на нее сон, и как это счастливо!
— Сударыня, сударыня! — в каком-то беспокойном предчувствии прервал опять Дмитрий Федорович, — я весьма и весьма,
может быть, последую вашему совету, умному совету вашему, сударыня, и отправлюсь,
может быть, туда…
на эти прииски… и еще раз приду к вам говорить об этом… даже много раз… но теперь эти три тысячи, которые вы так великодушно… О, они бы развязали меня, и если можно
сегодня… То есть, видите ли, у меня теперь ни часу, ни часу времени…
— Ну, Бог с ним, коли больной. Так неужто ты хотел завтра застрелить себя, экой глупый, да из-за чего? Я вот этаких, как ты, безрассудных, люблю, — лепетала она ему немного отяжелевшим языком. — Так ты для меня
на все пойдешь? А? И неужто ж ты, дурачок, вправду хотел завтра застрелиться! Нет, погоди пока, завтра я тебе,
может, одно словечко скажу… не
сегодня скажу, а завтра. А ты бы хотел
сегодня? Нет, я
сегодня не хочу… Ну ступай, ступай теперь, веселись.
— Перемена, перемена! — быстро подхватила Грушенька. — У них секрет, у них был секрет! Митя мне сам сказал, что секрет, и, знаешь, такой секрет, что Митя и успокоиться не
может. А ведь прежде был веселый, да он и теперь веселый, только, знаешь, когда начнет этак головой мотать, да по комнате шагать, а вот этим правым пальцем себе тут
на виске волосы теребить, то уж я и знаю, что у него что-то беспокойное
на душе… я уж знаю!.. А то был веселый; да и
сегодня веселый!
— Слушай, — проговорил Алеша, — она придет, но не знаю когда,
может сегодня,
может на днях, этого не знаю, но придет, придет, это наверно.
Неточные совпадения
— Я хочу предостеречь тебя в том, — сказал он тихим голосом, — что по неосмотрительности и легкомыслию ты
можешь подать в свете повод говорить о тебе. Твой слишком оживленный разговор
сегодня с графом Вронским (он твердо и с спокойною расстановкой выговорил это имя) обратил
на себя внимание.
— Как не
может быть? — продолжал Раскольников с жесткой усмешкой, — не застрахованы же вы? Тогда что с ними станется?
На улицу всею гурьбой пойдут, она будет кашлять и просить и об стену где-нибудь головой стучать, как
сегодня, а дети плакать… А там упадет, в часть свезут, в больницу, умрет, а дети…
— А я так даже подивился
на него
сегодня, — начал Зосимов, очень обрадовавшись пришедшим, потому что в десять минут уже успел потерять нитку разговора с своим больным. — Дня через три-четыре, если так пойдет, совсем будет как прежде, то есть как было назад тому месяц, али два… али, пожалуй, и три? Ведь это издалека началось да подготовлялось… а? Сознаётесь теперь, что,
может, и сами виноваты были? — прибавил он с осторожною улыбкой, как бы все еще боясь его чем-нибудь раздражить.
— А вот ты не была снисходительна! — горячо и ревниво перебила тотчас же Пульхерия Александровна. — Знаешь, Дуня, смотрела я
на вас обоих, совершенный ты его портрет, и не столько лицом, сколько душою: оба вы меланхолики, оба угрюмые и вспыльчивые, оба высокомерные и оба великодушные… Ведь не
может быть, чтоб он эгоист был, Дунечка? а?.. А как подумаю, что у нас вечером будет
сегодня, так все сердце и отнимется!
Ты знаешь, у меня
сегодня собираются
на новоселье,
может быть, уж и пришли теперь, да я там дядю оставил, — забегал сейчас, — принимать приходящих.