Неточные совпадения
Начиная жизнеописание героя моего, Алексея Федоровича Карамазова, нахожусь в некотором недоумении. А именно: хотя я и называю Алексея Федоровича моим героем, но, однако, сам знаю, что человек он отнюдь не великий, а посему и предвижу неизбежные вопросы вроде таковых: чем
же замечателен ваш Алексей Федорович, что вы выбрали его своим героем? Что сделал он такого?
Кому и чем известен? Почему я, читатель, должен тратить время на изучение фактов его жизни?
Убеждение
же в том, что старец, почивши, доставит необычайную славу монастырю, царило в душе Алеши, может быть, даже сильнее, чем у
кого бы то ни было в монастыре.
Если
кто из этих тяжущихся и пререкающихся мог смотреть серьезно на этот съезд, то, без сомнения, один только брат Дмитрий; остальные
же все придут из целей легкомысленных и для старца, может быть, оскорбительных — вот что понимал Алеша.
— Мне сегодня необыкновенно легче, но я уже знаю, что это всего лишь минута. Я мою болезнь теперь безошибочно понимаю. Если
же я вам кажусь столь веселым, то ничем и никогда не могли вы меня столь обрадовать, как сделав такое замечание. Ибо для счастия созданы люди, и
кто вполне счастлив, тот прямо удостоен сказать себе: «Я выполнил завет Божий на сей земле». Все праведные, все святые, все святые мученики были все счастливы.
— В происшедшем скандале мы все виноваты! — горячо проговорил он, — но я все
же ведь не предчувствовал, идя сюда, хотя и знал, с
кем имею дело…
— Это что
же он в ноги-то, это эмблема какая-нибудь? — попробовал было разговор начать вдруг почему-то присмиревший Федор Павлович, ни к
кому, впрочем, не осмеливаясь обратиться лично. Они все выходили в эту минуту из ограды скита.
Вот в эти-то мгновения он и любил, чтобы подле, поблизости, пожалуй хоть и не в той комнате, а во флигеле, был такой человек, преданный, твердый, совсем не такой, как он, не развратный, который хотя бы все это совершающееся беспутство и видел и знал все тайны, но все
же из преданности допускал бы это все, не противился, главное — не укорял и ничем бы не грозил, ни в сем веке, ни в будущем; а в случае нужды так бы и защитил его, — от
кого?
— Нет, не далеко, — с жаром проговорил Алеша. (Видимо, эта мысль давно уже в нем была.) — Всё одни и те
же ступеньки. Я на самой низшей, а ты вверху, где-нибудь на тринадцатой. Я так смотрю на это дело, но это всё одно и то
же, совершенно однородное.
Кто ступил на нижнюю ступеньку, тот все равно непременно вступит и на верхнюю.
И вот слышу, ты идешь, — Господи, точно слетело что на меня вдруг: да ведь есть
же, стало быть, человек, которого и я люблю, ведь вот он, вот тот человечек, братишка мой милый,
кого я всех больше на свете люблю и
кого я единственно люблю!
— Отменно умею понимать-с, — тотчас
же отрезал господин, давая знать, что ему и без того известно,
кто он такой. — Штабс я капитан-с Снегирев-с, в свою очередь; но все
же желательно узнать, что именно побудило…
Я не знаю,
кто ты, и знать не хочу: ты ли это или только подобие его, но завтра
же я осужу и сожгу тебя на костре, как злейшего из еретиков, и тот самый народ, который сегодня целовал твои ноги, завтра
же по одному моему мановению бросится подгребать к твоему костру угли, знаешь ты это?
Реши
же сам,
кто был прав: ты или тот, который тогда вопрошал тебя?
К самому
же Федору Павловичу он не чувствовал в те минуты никакой даже ненависти, а лишь любопытствовал почему-то изо всех сил: как он там внизу ходит, что он примерно там у себя теперь должен делать, предугадывал и соображал, как он должен был там внизу заглядывать в темные окна и вдруг останавливаться среди комнаты и ждать, ждать — не стучит ли
кто.
«Егда
кто от монахов ко Господу отыдет (сказано в большом требнике), то учиненный монах (то есть для сего назначенный) отирает тело его теплою водой, творя прежде губою (то есть греческою губкой) крест на челе скончавшегося, на персех, на руках и на ногах и на коленах, вящше
же ничто
же».
— Нечистого изгоняешь, а может, сам ему
же и служишь, — безбоязненно продолжал отец Паисий, — и
кто про себя сказать может: «свят есть»? Не ты ли, отче?
Кто мог так рассудить? — вот вопросы, которые тотчас
же измучили неопытное и девственное сердце его.
Чуть только появились Ракитин и Алеша, как произошел было маленький переполох: слышно было из передней, как Грушенька быстро вскочила с дивана и вдруг испуганно прокричала: «
Кто там?» Но гостей встретила девушка и тотчас
же откликнулась барыне.
Захочу, и не пойду я теперь никуда и ни к
кому, захочу — завтра
же отошлю Кузьме все, что он мне подарил, и все деньги его, а сама на всю жизнь работницей поденной пойду!..
«Но что это, что это? Почему раздвигается комната… Ах да… ведь это брак, свадьба… да, конечно. Вот и гости, вот и молодые сидят, и веселая толпа и… где
же премудрый архитриклин? Но
кто это?
Кто? Опять раздвинулась комната…
Кто встает там из-за большого стола? Как… И он здесь? Да ведь он во гробе… Но он и здесь… встал, увидал меня, идет сюда… Господи!..
«Должно быть, раньше меня проехал через Воловью, — подумал Дмитрий Федорович, но Смердяков его беспокоил ужасно: — Как
же теперь,
кто сторожить будет,
кто мне передаст?» С жадностью начал он расспрашивать этих женщин, не заметили ль они чего вчера вечером?
— Угораздило
же вас; подрались, должно быть, с
кем, — пробормотал он.
— Знаю; так как
же ты говоришь, что много? Где
же много?
Кто такие? — вскинулся Митя в страшной тревоге при неожиданном известии.
— Это совсем вчерашняя песня, — заметил он вслух, — и
кто это им сочиняет! Недостает, чтобы железнодорожник аль жид проехали и девушек пытали: эти всех бы победили. — И, почти обидевшись, он тут
же и объявил, что ему скучно, сел на диван и вдруг задремал. Хорошенькое личико его несколько побледнело и откинулось на подушку дивана.
Не их
же, думаю, он боится — разве ты
кого испугаться можешь?
Прибытие
же Петра Ильича упредила всего только пятью минутами, так что тот явился уже не с одними своими догадками и заключениями, а как очевидный свидетель, еще более рассказом своим подтвердивший общую догадку о том,
кто преступник (чему, впрочем, он, в глубине души, до самой этой последней минуты, все еще отказывался верить).
Господа, господа, я не претендую на равенство, я ведь понимаю
же,
кто я такой теперь пред вами сижу.
И чувствует он еще, что подымается в сердце его какое-то никогда еще не бывалое в нем умиление, что плакать ему хочется, что хочет он всем сделать что-то такое, чтобы не плакало больше дитё, не плакала бы и черная иссохшая мать дити, чтоб не было вовсе слез от сей минуты ни у
кого и чтобы сейчас
же, сейчас
же это сделать, не отлагая и несмотря ни на что, со всем безудержем карамазовским.
Но сам Красоткин, когда Смуров отдаленно сообщил ему, что Алеша хочет к нему прийти «по одному делу», тотчас
же оборвал и отрезал подход, поручив Смурову немедленно сообщить «Карамазову», что он сам знает, как поступать, что советов ни от
кого не просит и что если пойдет к больному, то сам знает, когда пойти, потому что у него «свой расчет».
— Неужто так и сбили-с? — льстиво подхватил штабс-капитан. — Это про то,
кто основал Трою-с? Это мы уже слышали, что сбили-с. Илюшечка мне тогда
же и рассказал-с…
— Да, несмотря на то, что все такие. Один вы и будьте не такой. Вы и в самом деле не такой, как все: вы вот теперь не постыдились
же признаться в дурном и даже в смешном. А нынче
кто в этом сознается? Никто, да и потребность даже перестали находить в самоосуждении. Будьте
же не такой, как все; хотя бы только вы один оставались не такой, а все-таки будьте не такой.
— Эх, всякий нужен, Максимушка, и по чему узнать,
кто кого нужней. Хоть бы и не было этого поляка вовсе, Алеша, тоже ведь разболеться сегодня вздумал. Была и у него. Так вот нарочно
же и ему пошлю пирогов, я не посылала, а Митя обвинил, что посылаю, так вот нарочно
же теперь пошлю, нарочно! Ах, вот и Феня с письмом! Ну, так и есть, опять от поляков, опять денег просят!
— Ну как
же не я? — залепетала она опять, — ведь это я, я почти за час предлагала ему золотые прииски, и вдруг «сорокалетние прелести»! Да разве я затем? Это он нарочно! Прости ему вечный судья за сорокалетние прелести, как и я прощаю, но ведь это… ведь это знаете
кто? Это ваш друг Ракитин.
— А по-моему, лучше молчите-с. Ибо что можете вы на меня объявить в моей совершенной невинности и
кто вам поверит? А только если начнете, то и я все расскажу-с, ибо как
же бы мне не защитить себя?
Похоже было на то, что джентльмен принадлежит к разряду бывших белоручек-помещиков, процветавших еще при крепостном праве; очевидно, видавший свет и порядочное общество, имевший когда-то связи и сохранивший их, пожалуй, и до сих пор, но мало-помалу с обеднением после веселой жизни в молодости и недавней отмены крепостного права обратившийся вроде как бы в приживальщика хорошего тона, скитающегося по добрым старым знакомым, которые принимают его за уживчивый складный характер, да еще и ввиду того, что все
же порядочный человек, которого даже и при
ком угодно можно посадить у себя за стол, хотя, конечно, на скромное место.
Этот вопрос о пакете Фетюкович со своей стороны тоже предлагал всем,
кого мог об этом спросить из свидетелей, с такою
же настойчивостью, как и прокурор свой вопрос о разделе имения, и ото всех тоже получал лишь один ответ, что пакета никто не видал, хотя очень многие о нем слышали.
Насчет
же того особого пункта, остался ли что-нибудь должен Федор Павлович Мите при расчете по имению — даже сам Ракитин не мог ничего указать и отделался лишь общими местами презрительного характера: «
кто, дескать, мог бы разобрать из них виноватого и сосчитать,
кто кому остался должен при бестолковой карамазовщине, в которой никто себя не мог ни понять, ни определить?» Всю трагедию судимого преступления он изобразил как продукт застарелых нравов крепостного права и погруженной в беспорядок России, страдающей без соответственных учреждений.
Ведь
кто украл, тот руки своей не оставил, где
же его поймать, вора-то-с, когда сами зря разбрасывали!
Как-то коснулось дело до Самсонова: «Какое
кому дело, — с каким-то наглым вызовом тотчас
же огрызнулась она, — он был мой благодетель, он меня босоногую взял, когда меня родные из избы вышвырнули».
Ибо если в его тройку впрячь только его
же героев, Собакевичей, Ноздревых и Чичиковых, то
кого бы ни посадить ямщиком, ни до чего путного на таких конях не доедешь!
Коль убил, так убил, а как
же это, коли убил, так не убил —
кто поймет это?
— И я тоже! — вдруг и уже совсем неожиданно выкрикнул из толпы тот самый мальчик, который когда-то объявил, что знает,
кто основал Трою, и, крикнув, точно так
же, как и тогда, весь покраснел до ушей, как пион.