Неточные совпадения
Когда вышли мы офицерами, то готовы были проливать свою
кровь за оскорбленную полковую
честь нашу, о настоящей же
чести почти никто из нас
и не знал, что она такое есть, а узнал бы, так осмеял бы ее тотчас же сам первый.
Но о пролитой неповинной
крови, об убийстве человека он
почти тогда
и не мыслил.
— Да нужно ли? — воскликнул, — да надо ли? Ведь никто осужден не был, никого в каторгу из-за меня не сослали, слуга от болезни помер. А за
кровь пролиянную я мучениями был наказан. Да
и не поверят мне вовсе, никаким доказательствам моим не поверят. Надо ли объявлять, надо ли? За
кровь пролитую я всю жизнь готов еще мучиться, только чтобы жену
и детей не поразить. Будет ли справедливо их погубить с собою? Не ошибаемся ли мы? Где тут правда? Да
и познают ли правду эту люди, оценят ли,
почтут ли ее?
— Э, черт! Этого недоставало, — пробормотал он со злобой, быстро переложил из правой руки кредитки в левую
и судорожно выдернул из кармана платок. Но
и платок оказался весь в
крови (этим самым платком он вытирал голову
и лицо Григорию): ни одного
почти местечка не было белого,
и не то что начал засыхать, а как-то заскоруз в комке
и не хотел развернуться. Митя злобно шваркнул его об пол.
— Шутки в сторону, — проговорил он мрачно, — слушайте: с самого начала, вот
почти еще тогда, когда я выбежал к вам давеча из-за этой занавески, у меня мелькнула уж эта мысль: «Смердяков!» Здесь я сидел за столом
и кричал, что не повинен в
крови, а сам все думаю: «Смердяков!»
И не отставал Смердяков от души. Наконец теперь подумал вдруг то же: «Смердяков», но лишь на секунду: тотчас же рядом подумал: «Нет, не Смердяков!» Не его это дело, господа!
В тиши, наедине со своею совестью, может быть, спрашивает себя: „Да что такое
честь,
и не предрассудок ли
кровь?“ Может быть, крикнут против меня
и скажут, что я человек болезненный, истерический, клевещу чудовищно, брежу, преувеличиваю.
Неточные совпадения
С ними происходило что-то совсем необыкновенное. Постепенно, в глазах у всех солдатики начали наливаться
кровью. Глаза их, доселе неподвижные, вдруг стали вращаться
и выражать гнев; усы, нарисованные вкривь
и вкось, встали на свои места
и начали шевелиться; губы, представлявшие тонкую розовую черту, которая от бывших дождей
почти уже смылась, оттопырились
и изъявляли намерение нечто произнести. Появились ноздри, о которых прежде
и в помине не было,
и начали раздуваться
и свидетельствовать о нетерпении.
Катерина Ивановна суетилась около больного, она подавала ему пить, обтирая пот
и кровь с головы, оправляла подушки
и разговаривала с священником, изредка успевая оборотиться к нему, между делом. Теперь же она вдруг набросилась на него
почти в исступлении:
— Обидно стало. Как вы изволили тогда приходить, может, во хмелю,
и дворников в квартал звали,
и про
кровь спрашивали, обидно мне стало, что втуне оставили
и за пьяного вас
почли.
И так обидно, что сна решился. А запомнивши адрес, мы вчера сюда приходили
и спрашивали…
Все, кроме Елены. Буйно причесанные рыжие волосы, бойкие, острые глаза, яркий наряд выделял Елену, как чужую птицу, случайно залетевшую на обыкновенный птичий двор. Неслышно пощелкивая пальцами, улыбаясь
и подмигивая, она шепотом рассказывала что-то бородатому толстому человеку, а он, слушая, вздувался от усилий сдержать смех, лицо его туго налилось
кровью,
и рот свой, спрятанный в бороде, он прикрывал салфеткой.
Почти голый череп его блестел так, как будто смех пробивался сквозь кость
и кожу.
Он исчез. Парень подошел к столу, взвесил одну бутылку, другую, налил в стакан вина, выпил, громко крякнул
и оглянулся, ища, куда плюнуть. Лицо у него опухло, левый глаз
почти затек, подбородок
и шея вымазаны
кровью. Он стал еще кудрявей, — растрепанные волосы его стояли дыбом,
и он был еще более оборван, — пиджак вместе с рубахой распорот от подмышки до полы,
и, когда парень пил вино, — весь бок его обнажился.