Неточные совпадения
Федор Павлович
не мог указать ему, где похоронил свою вторую супругу, потому что никогда
не бывал на ее могиле, после того
как засыпали гроб, а за давностью лет и совсем запамятовал, где ее тогда хоронили…
Был он молчалив и несколько неловок, но
бывало, — впрочем
не иначе
как с кем-нибудь один на один, что он вдруг станет ужасно разговорчив, порывист, смешлив, смеясь бог знает иногда чему.
Странное же и мгновенное исцеление беснующейся и бьющейся женщины, только лишь,
бывало, ее подведут к дарам, которое объясняли мне притворством и сверх того фокусом, устраиваемым чуть ли
не самими «клерикалами», происходило, вероятно, тоже самым натуральным образом, и подводившие ее к дарам бабы, а главное, и сама больная, вполне веровали,
как установившейся истине, что нечистый дух, овладевший больною, никогда
не может вынести, если ее, больную, подведя к дарам, наклонят пред ними.
«Знаю я, говорю, Никитушка, где ж ему и быть, коль
не у Господа и Бога, только здесь-то, с нами-то его теперь, Никитушка, нет, подле-то, вот
как прежде сидел!» И хотя бы я только взглянула на него лишь разочек, только один разочек на него мне бы опять поглядеть, и
не подошла бы к нему,
не промолвила, в углу бы притаилась, только бы минуточку едину повидать, послыхать его,
как он играет на дворе, придет,
бывало, крикнет своим голосочком: «Мамка, где ты?» Только б услыхать-то мне,
как он по комнате своими ножками пройдет разик, всего бы только разик, ножками-то своими тук-тук, да так часто, часто, помню,
как,
бывало, бежит ко мне, кричит да смеется, только б я его ножки-то услышала, услышала бы, признала!
— На тебя глянуть пришла. Я ведь у тебя
бывала, аль забыл?
Не велика же в тебе память, коли уж меня забыл. Сказали у нас, что ты хворый, думаю, что ж, я пойду его сама повидаю: вот и вижу тебя, да
какой же ты хворый? Еще двадцать лет проживешь, право, Бог с тобою! Да и мало ли за тебя молебщиков, тебе ль хворать?
«А ведь идет на обед
как ни в чем
не бывало! — подумал он. — Медный лоб и карамазовская совесть».
Надо заметить, что он действительно хотел было уехать и действительно почувствовал невозможность, после своего позорного поведения в келье старца, идти
как ни в чем
не бывало к игумену на обед.
Бывают же странности: никто-то
не заметил тогда на улице,
как она ко мне прошла, так что в городе так это и кануло. Я же нанимал квартиру у двух чиновниц, древнейших старух, они мне и прислуживали, бабы почтительные, слушались меня во всем и по моему приказу замолчали потом обе,
как чугунные тумбы. Конечно, я все тотчас понял. Она вошла и прямо глядит на меня, темные глаза смотрят решительно, дерзко даже, но в губах и около губ, вижу, есть нерешительность.
Но ведь до мук и
не дошло бы тогда-с, потому стоило бы мне в тот же миг сказать сей горе: двинься и подави мучителя, то она бы двинулась и в тот же миг его придавила,
как таракана, и пошел бы я
как ни в чем
не бывало прочь, воспевая и славя Бога.
Никогда,
бывало, ее
не ласкаю, а вдруг,
как минутка-то наступит, — вдруг пред нею так весь и рассыплюсь, на коленях ползаю, ножки целую и доведу ее всегда, всегда, — помню это
как вот сейчас, — до этакого маленького такого смешка, рассыпчатого, звонкого,
не громкого, нервного, особенного.
Бывали, однако, очень редкие случаи, что и он разговорится с прибывшими, но большею частию произносил одно лишь какое-нибудь странное слово, задававшее всегда посетителю большую загадку, и затем уже, несмотря ни на
какие просьбы,
не произносил ничего в объяснение.
Слова его, конечно, были
как бы и нелепые, но ведь Господь знает, что в них заключалось-то, в этих словах, а у всех Христа ради юродивых и
не такие еще
бывают слова и поступки.
— Почему ж
не бывают, Lise, точно я глупость сказала. Вашего мальчика укусила бешеная собака, и он стал бешеный мальчик и вот кого-нибудь и укусит около себя в свою очередь.
Как она вам хорошо перевязала, Алексей Федорович, я бы никогда так
не сумела. Чувствуете вы теперь боль?
—
Бываю я здесь по всегдашнему соседскому знакомству, и
как же бы я
не ходил-с?
Припоминая потом долго спустя эту ночь, Иван Федорович с особенным отвращением вспоминал,
как он вдруг,
бывало, вставал с дивана и тихонько,
как бы страшно боясь, чтобы
не подглядели за ним, отворял двери, выходил на лестницу и слушал вниз, в нижние комнаты,
как шевелился и похаживал там внизу Федор Павлович, — слушал подолгу, минут по пяти, со странным каким-то любопытством, затаив дух, и с биением сердца, а для чего он все это проделывал, для чего слушал — конечно, и сам
не знал.
«Матушка,
не плачь, голубушка, — говорит,
бывало, — много еще жить мне, много веселиться с вами, а жизнь-то, жизнь-то веселая, радостная!» — «Ах, милый, ну
какое тебе веселье, когда ночь горишь в жару да кашляешь, так что грудь тебе чуть
не разорвет».
И давно уже
не бывало и даже припомнить невозможно было из всей прошлой жизни монастыря нашего такого соблазна, грубо разнузданного, а в другом
каком случае так даже и невозможного,
какой обнаружился тотчас же вслед за сим событием между самими даже иноками.
Пять лет тому
как завез меня сюда Кузьма — так я сижу,
бывало, от людей хоронюсь, чтоб меня
не видали и
не слыхали, тоненькая, глупенькая, сижу да рыдаю, ночей напролет
не сплю — думаю: «И уж где ж он теперь, мой обидчик?
Но так именно
бывает с теми, которые,
как и Дмитрий Федорович, всю жизнь свою умеют лишь тратить и мотать доставшиеся по наследству деньги даром, а о том,
как добываются деньги,
не имеют никакого понятия.
Главное то было нестерпимо обидно, что вот он, Митя, стоит над ним со своим неотложным делом, столько пожертвовав, столько бросив, весь измученный, а этот тунеядец, «от которого зависит теперь вся судьба моя, храпит
как ни в чем
не бывало, точно с другой планеты».
Я
не двинулся, я, признаюсь, иногда
бываю храбр, Карамазов, я только посмотрел с презрением,
как бы говоря взглядом: «
Не хочешь ли, мол, еще, за всю мою дружбу, так я к твоим услугам».
Отец трепетал над ним, перестал даже совсем пить, почти обезумел от страха, что умрет его мальчик, и часто, особенно после того,
как проведет,
бывало, его по комнате под руку и уложит опять в постельку, — вдруг выбегал в сени, в темный угол и, прислонившись лбом к стене, начинал рыдать каким-то заливчатым, сотрясающимся плачем, давя свой голос, чтобы рыданий его
не было слышно у Илюшечки.
— Я давно научился уважать в вас редкое существо, — пробормотал опять Коля, сбиваясь и путаясь. — Я слышал, вы мистик и были в монастыре. Я знаю, что вы мистик, но… это меня
не остановило. Прикосновение к действительности вас излечит… С натурами,
как вы,
не бывает иначе.
Так вот если бы Дмитрий Федорович совершили это самое убивство, то, ничего
не найдя, или бы убежали-с поспешно, всякого шороху боясь,
как и всегда
бывает с убивцами, или бы арестованы были-с.
То же самое, впрочем,
бывало, когда он говорил по-немецки, и при этом всегда махал рукой пред лицом своим,
как бы ища ухватить потерянное словечко, и уж никто
не мог бы принудить его продолжать начатую речь, прежде чем он
не отыщет пропавшего слова.
«К ней, к ней, — и там, о, там я задаю пир на весь мир, такой,
какого еще
не бывало, чтобы помнили и долго рассказывали.
Положим,
не вылечиться, но все же когда-нибудь прийти в себя и очнуться,
как и
бывает в падучей.
Господа присяжные, эти души, эти на вид жестокосердые, буйные и безудержные люди,
как мой клиент,
бывают, и это чаще всего, чрезвычайно нежны сердцем, только этого
не выказывают.
Неточные совпадения
Купцы. Ей-богу! такого никто
не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть,
не то уж говоря, чтоб
какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец
не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его
бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни в чем
не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
Городничий. Ах, боже мой! Я, ей-ей,
не виноват ни душою, ни телом.
Не извольте гневаться! Извольте поступать так,
как вашей милости угодно! У меня, право, в голове теперь… я и сам
не знаю, что делается. Такой дурак теперь сделался,
каким еще никогда
не бывал.
Осип, слуга, таков,
как обыкновенно
бывают слуги несколько пожилых лет. Говорит сурьёзно, смотрит несколько вниз, резонер и любит себе самому читать нравоучения для своего барина. Голос его всегда почти ровен, в разговоре с барином принимает суровое, отрывистое и несколько даже грубое выражение. Он умнее своего барина и потому скорее догадывается, но
не любит много говорить и молча плут. Костюм его — серый или синий поношенный сюртук.
— А счастье наше — в хлебушке: // Я дома в Белоруссии // С мякиною, с кострикою // Ячменный хлеб жевал; //
Бывало, вопишь голосом, //
Как роженица корчишься, //
Как схватит животы. // А ныне, милость Божия! — // Досыта у Губонина // Дают ржаного хлебушка, // Жую —
не нажуюсь! —
Стародум. Любезная Софья! Я узнал в Москве, что ты живешь здесь против воли. Мне на свете шестьдесят лет. Случалось быть часто раздраженным, ино-гда быть собой довольным. Ничто так
не терзало мое сердце,
как невинность в сетях коварства. Никогда
не бывал я так собой доволен,
как если случалось из рук вырвать добычь от порока.